| ПРЕМИЯ - 2004 | ПРЕМИЯ - 2005 | ПРЕМИЯ - 2007 | ПРЕМИЯ - 2008 | Главная страница | АВТОРЫ Тимофей Дунченко Антон Очиров Елена Круглова Евгения Риц Дмитрий Зернов Мария Глушкова Василий Бетаки Григорий Злотин Ксения Щербино Марианна Гейде Янина Вишневская Вадим Калинин Полина Филиппова Денис Осокин [pdf] О.Фролов Валерий Нугатов Светлана Бодрунова Юлия Шадрина Олег Панфил Сергей Чернышев Александра Зайцева Федор Сваровский Резо Схолия Сергей Михайлов

Номинация от журнала «РЕЦ» № 35, 2006 Выпускающий редактор Егор Кирсанов Автор: Евгения Риц Биография: Родилась в 1977 г. в Горьком (в последствии – Нижний Новгород. Филолог, кандидат философских наук, преподаватель вуза. Стихи публиковались в ряде изданий, в том числе в журналах «Октябрь», «Воздух», альманахе «Вавилон». Автор книги «Возвращаясь к легкости» (М.: ОГИ, 2005). Участник литературно-художественного сообщества «Полутона». Живет в Нижнем Новгороде. * * * Я сижу и качаюсь за этим столом, И тело качается вместе со мной, И качается маятник на стене, И май качается за стеной, Застилает себя пеленой. Первобытное чувство, не пойманный ритм – Он качается лучше, чем мы говорим. Говорим, говорим, говорим. А когда мы, как робкие рыбы, немы, То внутри что-то легче и выспренней нас Раздевает и любит до кончиков глаз, Только разве и это не мы? Вот сижу и качаюсь, как пойманный вор, И что-то кончается вместе со мной, И сминаются скатерти, как разговор, Растворяются веки, чтоб было виднее дышать, И твердеет прозрачный раствор. Эта мерная качка спины и груди, Как двумерная мачта туда и сюда. Погляди, как на внешней моей стороне Не оставила солнце следа, И на следующей выходи. Я сижу и качаюсь на пятку с носка, Как забытое слово на кончике языка, А наскальные стены смягчают удар, Чтоб нам было не больно Вставать по утрам. * * * У Егора нашего две руки, А у города нашего две реки И горы невысоки, И дома поднимаются выше гор. И Егор Выходит во двор, И лопаткой копает снег, И, конечно, он лучше всех, И шарф волочится за ним крылом. И он смотрит на этот огромный дом, А потом Трет глаза и потягивается, потому что мал. А реки тоже потягиваются подо льдом, Потому что – март. * * * Почва дышит мои подошвы, Небо дышит мои глаза, Воздух дышит меня сквозь рот, Выдыхая то, что за Мной И вдыхая меня вперед. Чем же я, В ком же я – Кто меня разберет; Кто накрутит меня, как прядь – Так что будет напрасно прятать, Кто раскрутит меня, как нить – Так, что будет прекрасно быть? * * * Девочка дышала справа налево, В городе большом не хватало мела, Она грызла ногти, дышала, Геометрию вычерчивала карандашами. В это время проходило время, Трогало пальцы, вкручивалось в суставы, Просто так дневники листало, Ушло в коридор, пропахший мастикой. Она бы хотела позвать, проститься, Но голоса не хватило и на пол-октавы, И она не спросила: «Где Вы? Куда Вы?». Ее тело в коричневой школьной форме Еще не имело форм и вообще не имело формы. * * * Под действием земного притяженья Мои черты теряют очертанья, А я учусь теории скольженья, Как практике немого причитанья. А прочее окажется по обе, А прочное завянет в середине, А я беру еще одну на пробу, Как виноград с ресницами тугими. Так всякое дыхание морали Преображает естество до пяток, И выступает острыми углами Из самой кожи вязкий отпечаток. И от прощенья, равно от прощанья, Не ускользнуть, как некто ни захочет – Ведь в детстве человека замечают, А если старше – то уже не очень. * * * Везет осенние цветы В метро глухонемая пара, Хотя еще не наступала На землю осень. А тем паче – под. Но, тем не менее, везет. Везет как нам, – Ведь вот, мы дышим, А ведь могли бы не дышать, И землю над собой колышем, И наш состав другую пядь Одолевает вслед за пядью, И рельсы ближутся к распятью, Как пальцы движутся к запястью, Не успевая запасать Тепло меж тонких перепонок Почти невидимых глазам, Невнятных нашим голосам. * * *                                                                                Дм. Воденникову Колея облапила колесо, Где-то В. потерял серебряное кольцо, Мы взрослеем на сотню лиц, А стареем все на одно лицо. Время носит полупрозрачный плащ, А потом скидает пожатьем плеч, И, как дворник, всякий бумажный сор Выметает прочь, – Чтоб уже не склеивать лист к листу. Где же Вы посеяли серебряное кольцо? Там, наверное, вымахал золотой сорняк И горит – не сгорит никак. * * * Толкни, говорят, речь, Натурально, говорят, толкни, Чтобы земля танцевала под ней гопак, И чтобы в ней танцевали в своих гробах Прежде плывшие по земле. Как стена сползает с себя на дно И кто их потом разберет, Так и они Говорят: толкни, Чтобы бывшие прежде одно Стали наоборот. Сухая ложь, говорят, дерет, Замочи ее, говорят, в слюне, Плавником пусти ее по спине, Чтобы полный, говорят, вперед. Так один сказал, и два говорят, и три – Мол, не трением, так мытьем огонь Из остывших твоих частиц… И вообще, что ты так, говорят, частишь – Взвешенней говори: То есть взвесь все свои куски, Прежде чем выложить на столе И стать как тело – До гробовой доски Преданное земле. * * * Вот персонаж, Что сам себе Не нравится, Проходит меж, Фасадами домов И в лужах отражается, И слов Не понимает, А так живет Как будто поднимает Не камень в гору, Не себя с горы, А станет впору – И сгорит. Но холодно ему, Хотя бы и внутри. Он не вменяет сам себе в вину, Он невменяем сам себе назло, Так холодно ему, Что в воздухе вокруг него тепло. Он – это я. Но я легка, как плоть, А он, как плоть, тяжел, И я умею плыть Между закрытых створ, А он несет себя куда-то на простор, И все же не выносит сам себя. Кто вынесет его, И кто поднимет в гору и с горы? Мы скоро с ним научимся стареть, Мы, в общем-то, умеем и сейчас, Но не хотим об этом говорить, А только так – не смотрим в зеркала И в лужи через пролитый бензин. Когда бы я не зеркалом была, То он бы, верно, глаз не отводил. * * * Я стала менее интересна сама себе, Чем собственное запястье, покрытое мелкими волосками, И я еще долго могу так сидеть, Ловить прозрачное колыханье Пловчихи-занавеси о водную гладь стекла – Как она ловко, не ведающая испуга, О, если б я тоже вот так все плыла, плыла И вся состояла из тюля, комочков каких-то, пуха; Или встык бы стояла с самой собой, Подобно стене под обоями и коврами; Или несла бы тепло батарейной сквозной трубой, Которую неизвестно когда ковали… Но нет – я не вещь, не предмет, а так – Пластилин, случайно обретший форму, И любой дырявый башмак Меня обгонит, даже и давши фору; Любая засуха выпьет меня, как лист, Но не никто не наколет меня в гербарий. Я лимонадной пеной из горла стекаю вниз И выдыхаюсь собственными губами. * * * Книга, разогнутая вдоль переплета, Одевается в пыль уже третий день, И непонятно, чья же эта работа, Или, скорее, лень… Наверное, это время. Но много его или мало, Пришло оно или вышло. И, в соответствии с этим, – выйдет или придет? То, что выше Книжных полок и потолочных балок Сухо крошится на переплет. * * * Слова и жесты – олово и жесть, Консервной банки бабское обличье. Уткнись мне лучше в левую ключицу, Не стоящую круглого гроша. Как хороша была еще вчера, Когда сама себя не узнавала, И бормотала полостью провала, И всей своей поверхностью врала, И надрывалась, и тянулась врозь, И в рот тянула, но не проглотила, А расплескала каплей никотина, Что оживляет нас наоборот, И наобум, и как-нибудь иначе За горло безголовое берет… Ты знаешь ведь, что мальчики не плачут, А девочки не знают на перед.