|
| ПРЕМИЯ - 2004 | ПРЕМИЯ - 2005 | ПРЕМИЯ - 2006 | ПРЕМИЯ - 2007 | Главная страница | АВТОРЫ Леонид Костюков Станислав Львовский Ксения Щербино Константин Кравцов Алексей Кубрик Мара Маланова Андрей Хаданович Сергей Жадан Василий Бородин Евгения Суслова Юлия Тишковская Андрей Моль Евгения Риц Федор Сваровский Борис Херсонский Андрей Поляков Ника Скандиака |
Номинация от журнала «РЕЦ» № 51, 2008.
Выпускающие редакторы Игорь Белов, Галина Крук. Автор: Андрей Хаданович Биография:
Поэт, переводчик, литературовед. Родился 13 февраля 1973 года. Пишет на белорусском языке. В 1995 году окончил филологический факультет Белорусского государственного университета, а в 1999 году – аспирантуру БГУ по специальности «зарубежная литература». Регулярно публикуется в журналах «ARCHE» и «Дзеяслоў», еженедельнике «Наша Нiва». Автор книг стихов «Старыя вершы» (2003), «Лiсты з-пад коўдры» (2004), «Землякi, альбо Беларускiя лiмэрыкi» (2005), «From Belarus with Love» (2005), «сто ли100в на tut.by» (2007) и «Берлибры» (2008), а также книг стихов на украинском языке «Листи з-під ковдри» (Київ: Факт, 2002, перевод Сергея Жадана и других авторов, предисловие Юрия Андруховича) и польском языке «Swieta nowego rocku» (Wroclaw: Kolegium Europy Wschodniej, 2006, предисловие Павла Хюлле). Переводы на русский публиковались в журналах «ШО» и «TextOnly». Стихи переводились на английский, латышский, литовский, немецкий, польский, словацкий, русский и украинский языки; переводы на русский публиковались в журналах «ШО» и «TextOnly». Преподаватель БГУ: курсы истории французской литературы XVII, XVIII и XIX вв., а также спецкурс «Шарль Бодлер и его эпоха». Руководитель «Переводческой мастерской» в Белорусском Коллегиуме. Переводит с французского, украинского, польского языков. Преподаватель Белорусского гуманитарного лицея им. Якуба Коласа. Куратор нескольких конкурсов молодых литераторов. Член Союза белорусских писателей и Белорусского ПЕН-Центра. Живет в Минске.
на дороге по пояс в джинсах бредешь против течения трассы твои мысли непуганные как иноходцы в прерии и стерео-сквозняки как воздушные асы новой аранжировкой гудят в плеере облака над тобой без тормозов как авто между пятым и тридцать пятым осиленным километром никого не окликнешь и тебя не окликнет никто и первый встречный окажется просто ветром строишь воздушные замки масон-книгочей вавилонскую башню с библиотекой пизанской на этом свете так много книжек и кирпичей а ты из всех факультетов не закончил даже цыганский в трех дорожных столбах ты потеряться мог и в мыслях так тихо – слышно как превращается муха в слона и ты так долго в дороге что Бог кажется созвездием Великого Винни-Пуха сто пудов одиночества I just called to say I love you Stevie Wonder сто пудов одиночества не поместятся в лифт за окном то дождь то ливень то вовсе уже макондо ходят мысли налево и влево склоняют шрифт и начинаю с рифмы все остальное для понта день нынче равен ночи типа игра вничью манны небесной нет ну разве что манка утром наступит вечер осень – я зуб даю – будет сочиться влагой как нимфоманка мокрая будет осень мокрая сто пудов и не просохнет как горло и к февралю но будь я даже негром преклонных годов я возьму телефон и скажу что тебя люблю Маленький нищий Я знаю, никакой твоей вины, кого б ни приручил ты алкоголем. Сегодня ночью снился пьяный Голем, привет из пражской… как ее?... весны. Китайским мотылькам толкуем сны. Повоем на луну, тылы оголим, и скачем голым королем де Голлем кинематографической страны. Тепло щеки и костерок усталый в сугробе утонувшего привала. Утопленник проснулся в темноте. Он чувствует, что воздух обезвожен, и жабры-лепестки дрожат тревожно в разбавленной планетами воде. долгая дорога до горшка а здорово было б взять да написать семейную сагу про отцов и детей и назвать ее «долгая дорога до горшка» томов так на сто пятьдесят привет бальзаку если в принтере и у автора хватит порошка капитально продумать сюжет навороченный и пространный чтобы поток сознания – до середины днепра чтобы любовник в постели скелет в шкафу утопленник в ванной а на антресолях чемоданы истины красоты и добра вот скажем филфак универа по самый спортзал набитый девицами феньками и браслетами current music: all you need is love он знакомится распространяется о цветах и траве тем более нет милиции и помогает ей сдать латынь физру и старослав он с детства любитель битлз она даже с курса сбилась и говорит мол что делает в волосах твоих этот цветок но когда поцелуй она дарит ему как людоедскую милость он вспоминает сразу как хендрикс на тряпки порвал вудсток она говорит что ее отец и брат нары на зоне греют за групповое убийство ее предыдущего жениха и пока они там мы должны пожениться скорее как почти не знакомы? а кому же я до утра устраивала вднх? тридцать две незамужние однокурсницы вели их словно под стражей одиннадцать обкуренных двадцать одна бухая и только в церкви где раньше размещался склад с брюквой и спаржей он понял что любит ее – любовь она вот такая гостей понаехало целый автобус как на экскурсию последний раз он так парился когда учился брать аккорды с баре через девять месяцев у нее был самый красивый живот на курсе мальчику в честь сданной сессии дали имя оноре от криков маленького гения с утра раскалывалась башка но это полбеды ведь он оказался негодник редкий посидит полчаса просто так а потом накакает мимо горшка раз этак сто пятьдесят вот вам человеческая комедия предки а теперь из него вырос ботан-препод под ропот и гомон он следит как у студенток начинается интеллектуальный шок пока он валит им мантру: романтический энтузиазм ирония гофман и золотой горшок золотой горшок золотой горшок Бармен-сюита Работницам табачного завода четвертый день, как не мила работа – у них идет всеобщий «лаки-страйк». И бар набит до верху слабым полом, и там, где кто-то кажет очи долу, для настоящих бабников – клондайк! Наш бар – уютный, тихий и спокойный, отгрохотали мировые войны, с оружием не дружат земляки. Да и потом, наш бар – на пароходе, и шлюхи, что остались на свободе, бухают на излучине реки. Была одна, что больше всех бухала, не опускала веки-опахала и не стеснялась никого вокруг. Она была по паспорту цыганкой, а по привычкам – нашей содержанкой, и хлеб насущный свой из наших рук «зелеными» брала или рублями, открыто не развратничая с нами, поскольку была замужем, хотя ее супруг, нормальный «вор в законе», за контрабанду срок мотал на зоне, как этого и требует статья. Построив глазки уличному сброду у стен тюрьмы, она брела ко входу, ждала, пока пропустит часовой, который не встречал девчонок краше, и день за днем он ждал красотку нашу, от страсти помирая роковой. Он так хотел, чтоб как-нибудь в Севилье, они его мечты осуществили, святого позадействовав отца. Он не читал «Кармен» – какого хрена? А я на пароходе был барменом и видел эту драму до конца. Тот вертухай, он относился к баскам и с недоверьем относился к баксам, но этот путь помог ему едва: он дарит ей цветы, а крале – по фиг, ни сладости не радуют, ни кофе, совсем другое дарит ей братва. Он бредил в круглосуточном режиме, ночами повторяя это имя, что путают то с кармой, то с кормой. А барышня сидела в нашем баре, о подходящей тосковала паре и безучастно чавкала хурмой. Пластинка в баре крутится, играя – доигрывает сторона вторая. Прибывший с Андалузии нацмен врывается в наш бар, как есть, без маски, и матерясь – конечно же, по-баскски – стреляет в бесприданницу Кармен: «Ну так не доставайся ж никому ты!» Такой вот джаз, такие вот замуты, сейчас в моторе кончится завод. А завтрашний Тургеневоостровский натешится и бросит по-матросски луч света – в темном царстве вешних вод. *** ты знаешь кто такие боб дилан и дилан томас я знаю только то что я твой верный фанат что я – когда я с тобою – бываю ручной как тормоз а ты со мною – самой ручною из всех на свете гранат что я с тобою маленький голый ныряльщик цейлонcкого рая когда ты снимаешь номер и трусики слово – ненужный спам молния твоего платья бьется как шаровая электрическим током по пальцам и по зубам что мы собираемся в паззл и пульс – далеко за двести что я ложусь а ты сидишь на мне как наркоман и слыша твои слова: подожди давай кончим вместе кто скажет что мы дочитываем один на двоих роман *** Две ложки соли на кружку теплого моря – того, что течет с волос и на лице не стынет. Просачиваешься сквозь границу на встречу со светлым tomorrow и впадаешь в море в районе Гданьска и Гдыни. Мокрый ветер, с утра мозги промывая, извилины ваших маршрутов корректирует очень кстати. Мимо тебя пролетают тучи, птицы, трамваи, электрички на Мальборг и катера с Вестерпляттэ. Иностранные языки изучаешь по караоке. Джаз-фестивали чаек на молах и пирсах. Любая девчонка – ангел, чаще всего – кареокий. На языках без костей встречается пирсинг. В планетарии спишь под одеялом Большой Медведицы, и загораешь под хмурым небом на зло прогнозам; фигура, которая издали красною кожей светится, лицейский учитель, поэт с обгорелым носом. А потом вышлешь по почте или напишешь в посте стишок-оправдание твоей и чужой бессонницы, что ты вел себя тут, как и положено гостю: не сгорал на буйках и не заплывал за солнце. Рождественский рэп В стране, где полные тормоза нажимают на тормоза, по четвертому разу одно Рождество отмечать – совсем не шиза, чтобы жители, как наркоманы, снова чувствовали приход новогоднего праздника с вечно новым названием «Новый год»; где фортуна, как снежная баба, улыбнется тебе анфас и поздравит с каждой витрины: «с рождеством и колядами вас!» - ты не видишь, летишь на оленях северных в сторону Караганды, пока Дед Мороз бородой из ваты заметает твои следы. И в глазах полыхает север, и звезда – как во лбу дыра, и на санках святого Николы заграничные номера. И ты пишешь колядку, а выходит декабрьский рэп, и ты пел бы, если б не полночь и не минус семь на дворе б. Это полночи хватит еще на полжизни, куда б ты ни шел. А назавтра в яслях выходной – лишь младенец, ягненок и вол. Баю-бай, малыш Иисусе, в Вифлееме и в Беларуси. Перевод с белорусского Игоря Белова
|