Звательный падеж
Артём Белов
Поэт. Родился в 2005 году в Московской области. Изучает вопрос деградации образа, помимо этого, свободные искусства и науки в Санкт-Петербурге. Много путешествовал с целью связать разные пространства.
Полулето в долине бабочек
Чернохолодное зимнее море всасывает
пустой термитник вертолетной кабины;
сгорбленные пассажиры третьего класса
парома, забыв, как есть,
слушают вверх, где
{рыжий вихор в летной шапке,
кутаясь мерзлой попоной}
на уровне башни или горного пика он
завис, записан на диск и забыт;
что видно с этой позиции невнимания
ему, так любившему все рассказывать?
С равным успехом ковчег и льдину,
дальние козьи тропы.
Дикорастущая смесь слабого солнца
с водой, барахтаясь, закрывает
остальное – дымные, тающие,
как ощущение чистоты, остатки рифов,
унизанных съежившимися антикомариными
спиралями букв, замещавшими до этого
аспект истории; и вот уже пассажиры,
чьи пальцы, работая на отделении,
простукивают воздух,
удаляя его, группируются:
справа жирондисты, слева кто-то еще.
Кустарное акулоразделочное предприятие
на горизонте обдает пейзажик жиром,
не относящимся ни к акулам,
ни к чему.
* * *
Стилизация под резерват,
бежевый кондоминиум
улыбается приглушенному лесу
срезанной, наутюженной
стороной;
гость высушивает
на батарее перчатки,
принимает почтовую птицу,
взгляд хмурится;
после этого на пейзаж
выжимают ржавую губку
и больше уже ничего
не происходит,
только прекращается производство
привычных вещей –
урн, ограждений, костров, пиктограмм.
* * *
В.К.
Песнь жаворонка,
пестрые будочки и палаточки
за околицей: «чудеса апострофа,
тайны точки с запятой»;
но он вынужден отказаться;
запускается CGI – < > гуляет
по полю; нового человека впускают
к ней – зерноочистительная машина
изучения алфавита размером с город:
желоба, раструбы; как трущиеся зубья
пилы вкус увиденного в микроскоп
двигается к воронке;
тому, кто выжил, открывается первое слово –
ветер; ветер гуляет по полю.
А дальше – первый экзамен:
скрючившись в кресле, сам не зная,
что говорит, профессор дает задание:
перевести рыбки, целые рыбки, сардинки
из шрифта Georgia в никакой;
независимо от последующего,
он будет ощущать свое тело,
пока испытание продолжается.
* * *
Клаустрофобия – боязнь a,
с любым а – вот и пример
записи здесь,
данной на носителе
повышенной материальности,
вроде бумаги;
он бежит
по орешьим осколкам от ели,
с непременным головокружением
у зеркала; на столе, где
тогда лежали далекие и тропические
коричневые кубы, теперь –
убитая сжатием сковорода;
точка вроде как сидя на холще
своего гаража, или – небо Италии,
он ускоряется – подторможено –
мимо гармошчатых раздутых
заборов, через которые не перелезть
в этой физике!, он
толкает попрыгунчики век
выше стрельчатых закладок
на скате шатра и обращается
к небу:
спасибо, ты научил меня
взять дубину и
проломить вход в пещеру;
соответственно, что-то смыслил.
А на втором плане
когтит увенчанной колбами
граблиной туалетный ковер
дна кораля, как обезьяна корягу,
вжирая найденное золото с его
растянутым цветом соломы.
«Меня разбудило живое,
зеленое /
вмурованное в мрамор зерно
вулкана, определяют ударом».
«Я дважды вносил его в мир,
третьему не бывать».