Дмитрий Дедюлин
КРОВЕНОСНАЯ СИСТЕМА ПОДЗЕМНОГО МИРА
ПЕЙЗАЖ, НАПИСАННЫЙ МАСЛОМ И САЛОМ ПРИ СВЕТЕ ПОЛНОЙ ЛУНЫ
голубой негр? – негры бывают разные – синие белые красные – этот негр был
голубым – он долго сидел рассматривая свои руки – голубую кожу, линии
на ладонях – извилины, трещины, след синяка, ссадина и порез а потом
брался за работу – брал лейку и шёл поливать цветы в сад – цветы были
голубыми – от нежно-лазоревого оттенка до глубокой синевы переходящей
в черноту – так уж случилось что негр называл синий тоже голубым и никто
не мог его переубедить в этом – после того как он полил цветы – он
приступал к завтраку – он шёл в столовую и там готовил яичницу – плита
находилась в одной комнате с обеденным столом – и делал себе сэндвич –
куски сала с чёрным хлебом и помидором и луком – после ел и опять смотрел
на свои руки – руки не занимавшиеся рукоблудием так как негр любил
цветы – он шёл на 5-й трамвай – негр жил в Сан-Франциско – и ехал на нём
до бухты где он работал в маленькой лавке торгующей приправами
и целебными кореньями а также теми травами запалив которые теряешь
рассудок – выходишь на балкон и начинаешь ходить по перилам на высоте
9-го этажа напевая про себя что жил король в Тулоне и девок ублажал
ПОХАБНЫЙ БЛЮЗ ОДИНОКОГО МУЖЧИНЫ
и он сказал себе: «если тебя не любят женщины тебя полюбит одиночество –
оно придёт к тебе с бутылкой водки в руке и вы сядете вдвоём на табуреты
у столика в ржавом гараже – поговорите о политике, об автомобилях – твой
требует ремонта а запчасти нынче дороги а потом обсудите баб – какая даёт –
какая не даёт – с какими из них лучше связываться – «твой идеал женщины,
одиночество?» – скажешь ты и одиночество ответит: «голубоглазая стройная
блондинка образованная и толковая двадцати пяти лет» – а ты ответишь: «а я
предпочитаю крестьянок и работниц – уставшие девочки охотней дают –
купи им что-то из одежды, колечко, серьги, своди в ночной клуб и дело
в шляпе» – а одиночество не ответит тебе – прищурит левый глаз, выпустит
клуб дыма в потолок и развернёт газету начнёт читать объявления из раздела
«Знакомства» громким гнусавым голосом – так чтоб ты повалился со стула
и катался по полу сжимая голову руками и громко воя о своей потерянной
юности и не нашедшей применения зрелости – воя в углу там где стоит банка
с начатой краской и обляпанное ведро всё в окурках, скомканных бумажках
и ветоши – а в это время синица будет прыгать у порога – вы открыли гараж
широко – и смотреть жадными глазами на недоеденное сало, куски чёрствого
чёрного хлеба и маринованные огурцы из банки что куплена
в супермаркете – там за дорогой, на перекрёстке двух оживлённых улиц –
там, где цены дёшевы, а вино «Левада» стоит пятьдесят гривен
и какие-нибудь шпроты всегда найдутся под рукой чтобы взять их с куском
ржаного хлеба и заесть эту жизнь горькую как водка и как слеза комсомолки
так и не выдавшей фашистам явки, пароли и адреса»
КАРТИНА НА ФОНЕ ЗРЕЛОСТИ
я пью американский стаут и улыбаюсь тебе, моя милая беби – моя милая
любовь в платье из зелёного крепдешина – у тебя такие яркие бусы
из чёрного камня и янтаря – ты так обворожительно смела – хлопотливо
готовишь званый ужин для гостей что толпятся в гостиной а ты жаришь
свиные рёбрышки и разливаешь пиво по бокалам – пока в гостиную подали
только маленькие бутерброды нанизанные на пластмассовые мечи –
куртуазная выдумка производителей ширпотреба учитывающих нужды
широких масс – ну вот гости выпили пива и расселись по своим местам –
потекла ничего не значащая беседа а ты стоишь в дверях и оглядываешь поле
сражения – кому налить пива или вина, у всех ли есть тарелки а потом
уходишь на кухню там где розовые ангельчики витают в облаках пара
и в диковинной смеси запахов, там где пахнет пряностями и даже старуха
Судьба заглянув на мгновение в этот кусок юдоли к творению коей она
причастна улыбается и уходит придерживая шляпу чтобы её не унесло
ветром и не бросило на влажную землю покрытую ржавыми мягкими
древесными серёжками которые сбросили окрестные берёзы ибо весенние
ветры буйны – так и норовят то оторвать сук, то отогнуть железный лист
нависший козырьком над гаражом а то и вовсе закатить это медное солнце
далеко за горизонт чтобы не сразу оно поднялось и озарило печальный
увядший мир прощающийся с зимой но уже ждущий лета а потому надевший
эту пыльную трепетную зелень слегка подрагивающую лоскутами своих
листьев и шевелящую белками упорных почек а также частоколом травы
растущей то там то сям посередине двора
DONNA, DONNA, DONNA
парень на футболке которого написано то ли «Violence» то ли «Silence»
неспешно направляется к мусорному баку и выплёвывает в него потухшую
сигарету – жалкий бычок который он жевал в уголке рта – две девицы
в розовых кофточках проходят мимо него и оживлённо смеются – грузчик
вынимает из машины деревянные лотки с хлебом, чумазая бабка
однообразно и заунывно тянет «купите игрушки, деточки, мягкие игрушки» –
её нехитрый скарб разложен перед ней на пледе – я смотрю на это и
умиляюсь – как же вас прижало, дорогие мои горожане и жители села,
выброшенные в город – жизнь разметала вас взрывной волной и у вас в руках
остались жалкие осколки, лохмотья тряпок которые вы пытаетесь продать но
никто не берёт – москательный товар никому не нужен, лавка
старьёвщика закрыта и архивариус так и не созданного музея советских
времён живёт на покое и считает галок сидя во дворе на скамейке возле
подъезда окружённый пятиэтажками уперев трость в асфальт
и сгорбившись – его тень лежит рядом с его лавкой и летний ветер шумит
листвой тополей и широколистых клёнов
ЧИНГАЧГУК – КОМАНДИР ЧАПАЕВСКОЙ ДИВИЗИИ
я – вождь краснокожих советских разведчиков – пламенных розовых парней
в плисовых шароварах и кумачовых рубахах пляшущих джигу на гробах
мирового империализма – когда мы снимали скальпы с белых ублюдков
которые хотели привезти нам огненную воду и белый порошок
с таинственного тлетворного Запада мы пели гимн Третьего Интернационала
стоя, хором и держа на отлёте свои кепи пропахшие порохом и пылью
которая клубилась когда наш эскадрон скакал навстречу заходящему солнцу
по просёлочной дороге мимо валуна, какой-то каменной бабы
и покосившегося креста, мужик вёз на телеге бочонки с мёдом со своей
пасеки, слева виднелся лес и одинокая баба лазала на огороде выдирая
сорняки и задирая юбку и поднимая покрасневшее лицо и относя вырванные
стебли на край поля – кидая их корзину – видимо, для скотины а мы скакали
на Запад – хутор остался сзади и исчезал в ночной мгле и первые звёзды
светили нам в лицо – нам вестникам Пурпурного Паладина принесшего
свободу в этот тёмный скованный мир где только одинокая звезда не знает
печали и потому беззаботно умирает в чёрных глубинах холодного
беззвучного космоса
ОБ ОДНОЙ СТРАННОЙ ОПТИЧЕСКОЙ ИЛЛЮЗИИ
культуры нет а знание эзотерично – холода и хаос ждут бедных изгнанников
Зимы на печальном Острове среди чёрных ветвей и красных свиристелей
бродящих там и сям среди павшей листвы возле бронзовой статуи Онасиса –
великого государственного деятеля прошлых лет соединившего Канаду
с Америкой и с Гренландией а потом их всех вместе с Антарктидой –
материком тайным и зловещим в своей недоступности – там где
за прозрачной плевой льда бродят чёрные человечки в тропических лесах
получающих свой кусок солнца сквозь толстую линзу нерушимых
белоснежных или стеклянно-ясных покровов хранящих великую землю в её
девственной пустоте
* * *
Птибурдуков, отчаянье моё, зачем увёл мою Варвару? зачем мою Варвару
ублажил? зачем с ней нажил геморрой и похоть? земных небес зачем с ней
снял покров и обнажилось торжище людское – они топтали Божий мир Отца
как людоеды и как свиноовцы и не закрыл наш Божий мир лица – смотрел
на них в испуге и сомненьи – готовил нож, топор и три костра и падало
в ночи стихотворенье – моя прекрасная и юная сестра взяла пюпитр –
разучивала ноты и пела с ангелом – а Ты её спаси – пусть для неё Твои
святые квоты составит Божий Раб отец Василий – но не было во тьме
туманов знойных, но не было козлов и палачей, я знал конвойных,
взорванных конвойных, гуляющих среди Твоих лучей, но мрака не было и
не было в квартире лазури бешеной и золотого дна а тот кто тырит –
по карманам тырит – к тому плывёт зелёная казна лесных ручьёв и белых
богомольцев спешащих в храм – в дали колокола – а ваши кольца, ваши сны
и кольца, земная жизнь сегодня увела
* * *
я шёл измученный нарзаном к своей задумчивой стезе а надо мною вечер
пьяный клонился к белой полосе заката алого – откуда мы знаем то что знали
вы? но жизнь бежит – слепое чудо – сквозь буераки, реки, рвы чтобы
остаться
там – на бреге иного сна и бытия не вспоминая о ночлеге, где падаем и ты и я
на ложе бледное во мраке – а за окном луна скользит – я думаю о буераке
в который ты вошёл пиит и скрылся в сумраке убогом а я плыву куда нельзя
и думаю что жить – так много, в себе мгновение неся пустого страха, тени
зыбкой – красотки в белом неглиже – в тебе лишь чистота улыбки
а в баночке лежат драже – пилюли алые – их примешь и снова славен
и спасён гордишься жизнями своими в весёлой пустоте знамён
СКОЛЬКО СЕБЯ ПОМНЮ – ВСЕГДА ПИЛ ЗЕЛЁНЫЙ ЧАЙ
в просторах вечности есть разведывательная гигантская и напичканная
ангельской электроникой станция которая всё и всех пишет – мельчайший
поступок, тень мысли, малейшее слово – всё что возникло и либо было
актуализировано либо требовало, желало актуализации – Божественная
Канцелярия – это фикция но это и древо проросшее своей верхушкой семь
небес подземного Иерусалима – я мистический писатель блуждающий
на складе соответствий которые стоят как ровные отрезы пластика
и гипсокартона и я подбираю себе нужные – вот сейчас буду строить себе
квартиру в сияющем воздухе пустоты пока Боженька тщательно записывает
на бумажке нужные мне параметры – я найду этот клочок и выучу его
назубок а пока я подбираю себе материал открывая ключом великие
подземные склады и снимая паутину с позолоченного идола который глядит
на меня незрячими глазами и как будто улыбается и как будто говорит: «всё
что было уже есть – просто оно находится на нужном отрезке пути – там –
за пакгаузом где горит жёлтым глазом семафор и зелёный тепловоз
неторопливо тянет теплушки с каким-то домашним скотом или с мешками
муки или сахара или это запасы драгоценного угля добытого в одной из тех
чёрных шахт что располагаются на востоке и уходят прямо к сердцу Земли –
к тому самому белому окошку в конце туннеля куда мы мчимся торопливо
пристёгиваясь ремнями безопасности и разрывая пакетики с сахаром чтобы
высыпать его в чай и пригубить горячее зелёное блаженство с лимоном
спрятанным внутри и несколькими сморщенными листьями налипающими
на ложечку но оттого не делающими блаженство меньшим – пусть длится
вечность и пусть великий Аллах сметает своим веником осколки звёзд пока
темнота превращается в несколько чреватых туч понуро и одиноко висящих
над горизонтом»
О ЛЮДЯХ
о людях – ситуация у всех одна-одинёшенька – выводы у этих людей
разные – где-то там – в глубине праздничного своего а может быть чужого
и далёкого сознания мы выбираем свою несчастную жизнь –минуя
перекрёстки мы идём под холодным дождём подняв ворот пальто
приближаясь к брезжащему алому закату и понимая – очень отлично
понимая, что сейчас сядем в золотую пирогу и уплывём в широкое лобное
скуластое море в глубине коего, если считать воздух отливающий синевой
частью его, на горизонте висит зелёное облачко и является частью нас –
частью нашей ноосферы и мы ищем на прилавке лихорадочно листая
буклеты, перебирая постеры, тасуя диски, призрак – признак хоть какой-то
истины и не находим и тогда мы уходим закрывая за собой тяжёлую дверь
в праздничный гам и шум улицы чтобы там курить сигарету и читать
случайные надписи на стенах пока не произойдёт такое долгожданное – как
шёпот нарисованных волков, озарение – щёлкнет что-то в голове и всё станет
на свои места и тогда мы заходим в кафе и заказываем чашечку кофе и берём
и открываем книгу одного неизвестного – да что уж там, забытого, а когда-то
бывшего известным писателя – и читаем погружаясь в каждую фразу, пробуя
каждое слово на вкус и чувствуя как белый дотошный звон в голове
превращается в роскошный цветок возле пестика и тычинок коего и
проведём свою вечность запуская воздушных змеев в небеса и катаясь
на игрушечном велосипедике по бесконечному кругу
* * *
о дю Бартас и д’Обинье – один из них траву курил – другой стоял бухой
и синий и повторял что он – дебил, но про себя – вот так все люди – один
вдыхает – другой пьёт и то что будет то и будет и никогда наоборот – звезда
катИтся с небосклона, шальная музыка сипит – так было встарь – во время
оно и будет так и ты пиит увы не в силах переделать заёмный мусикийский
строй – стоишь пред ним весь в чёрно-белом как перед каменной горой
и поднимаешься отважно– вот розы, вот уступ, вот море а вот валы блестя
шумят – тебя никто не переборет – ты – зачарованный отряд несущихся
в даль самураев и слышен стук и звон копыт а море в темноте сгорает и свет
звезды во тьме дрожит
ЗАПИСКА, ЗАСУНУТАЯ В КАРМАН СТАРОГО ПИДЖАКА
я ничего не усваиваю и не осваиваю, дружище – просто блуждаю
по безоблачному пепелищу – я был бы нищим если бы считал целый мир
чужим – а так я живу на кладбище – вкушаю Богов разноликий дым и пью
этот Рай тот который в жилищах пытается притворится твоим – жизнь лишь
сказка рассказанная странником заблудшему бересклету стоящему на пути –
голубая краска которой красят на карте Итиль и поэтому не надо меня
природою и Сахарой пугать – мы все здесь по-тихому проданы но всё же
идём там где гать проложена прям над бездною и синие огоньки кажутся
тайною местною но всё переврут старики поэтому тёмными водами и тёмной
пустой лабудой и белыми в небе разводами не надо раскачивать дом – всё
будет как надо и сбудется судеб этих каменный том поэтому чёрная курица
останется белым врагом пшеницы, червей и растений которыми двор устилал
Отелло чей сумрачный гений на майке весёлой играл – ношу эту майку
повсюду – на ней мавр с гитарой сидит и моет ногами посуду а ангел по небу
летит
ИГРАЮ В ТРИК-ТРАК САМ С СОБОЮ В ТЁМНОЙ ПРИХОЖЕЙ
ВЕЛИКОГО МИХАЙЛОВСКОГО ЗАМКА
«тайный закон Ньютона гласит о том что борьба с насилием всегда
порождает насилие» – сказал мне ангел и растворился во мраке – я посмотрел
на белый зрак луны висевший надо мной и помолился Господу о тайном
знании распятых вавилонянами иудеев и пошёл в свою комнату где открыл
альбом с картинами художников Возрождения и подумал что человек
заполонил собою космос но вот он уже сам начинает сдуваться как резиновая
кукла проколотая шилом превращаясь из гигантского монстра в маленького
человечка любующегося своими маленькими ручками, маленькими
пальчиками и маленьким зонтиком и маленьким мраморным пресс-папье
стоящим на бумажонках на маленьком зелёном столике – он такой маленький
крохотный человек – такой мимишный что скоро понятно что его не будет
а будет гусиная кожа сдувшегося резинового шара и покрытая маленькими
пупырышками и мраморное пресс-папье на столе упавшее набок –
бумажонки разлетелись и теперь не под силу даже великому Архивариусу
Вселенной их собрать и склеить их в единое целое – благо что его и не было
а было несколько перьев, сургуч и несколько стеклянных бусин оставшихся
от разлетевшегося ожерелья
КРОВЕНОСНАЯ СИСТЕМА ПОДЗЕМНОГО МИРА
выпил три бутылки «Русского стандарта» и окосел – то ли стандарт был
не мой, то ли зелёный кролик прыгающий по полу отвлёк моё внимание но я
свалился со стула и долго лежал глядя на потолок смотря как лампочка
в патроне висящая на пыльном проводе выползает как змея из-под абажура
и приближается к моему неподвижному лицу – она смотрела на меня своим
катаральным глазом и не мигала – тогда я раскрыл рот и она залезла в него
и захрустела на моих зубах – «я пожиратель света» – подумал я – белый свет
плавился в моей утробе и летел махая крыльями к невидимому горизонту
моего внутреннего мира прячущемуся между узоров дорогих обоев – благо
моя квартира была мной а сам я лежал на полу и смотрел в неподвижный
потолок которой приближался ко мне смотря на меня глазницей пустого
плафона и постепенно сливаясь с наступающими сумерками
в которых ярко загоралась луна как лампа ночного света мелькая между
клочковатыми облаками несомыми ветром в сторону Гиндукуша –
единственного места где живут подлинные монахи у семи малахитовых
стволов на которых держится балдахин нашей Поднебесной – великой
империи построенной в незапамятные времена в параллельном мире
и попавшей сюда как попадает тюлень в приморское озеро плывущий
подземными туннелями и преследующий рыбу шевелящую железными
жабрами и медленно вздыхающую подо льдом
САЛАМАНДРЕ СНЯТСЯ ЗОЛОТЫЕ ДУБЛОНЫ И СЕРЕБРЯНЫЕ ЦЕПИ
дело в том, что нас шесть миллиардов, и нас всех заперли в маленькой
стеклянной банке – а так всё ничего – Иван Иванович потолстел и всё играет
на скрипке, Пётр Петрович делает бумажные самолётики, а Марина
Ивановна пишет свои стихи золотой паркеровской ручкой на розовой или
лиловой бумаге и несёт их в кружок любителей поэзии а потом читает их там
захлёбываясь, судорожно сжимая пальцы свободной правой руки или махая
ей в воздухе – Марина Ивановна – великий поэт и экзальтированный
эксцентрик то и дело поправляющий очки на носу которые она кличет:
«пенсне» – и читает свои гениальные великие стихи, которые никто
не понимает и не может понять кроме одинокого завхоза в старом пиджаке –
завхоза мебельной фабрики, сидящего в углу небольшого помещения где
и происходит всё действо и волшебство самодостаточного мира тонущего
как воздушный шарик в темноте – шарик, упущенный на балконе
одиннадцатилетней девочкой – а так-то мы в стеклянной банке –
поднимаемся кверху как пузырьки и лопаемся с еле слышным шелестом – это
сифон с газированной водой который несёт слесарь Вася в далёком 1979
году – дома лежит вишнёвый сироп в бутылке – Вася придёт и будет делать
ситро а потом будет долго пить его на своей маленькой кухне наполняя
гранёный стакан – Вася завязал на время – да и не пьёт он летом водку –
и вытирать мокрые губы отдышавшись как после длительного нырка
в густую зелёную воду заводского бассейна
ОГОНЬ МОИХ ЧРЕСЛ
а вы помните как заканчивается «Лолита» – роман кудесника Набокова? – я
не помню – смутные воспоминания покидают меня как слёзы резиновой
куклы наполненной водой – они текут у меня из глаз и падают на одежду –
вот так – так вот – сдаётся мне как козырная комбинация на руки что старина
Гум убил себя – Куильти ведь только двойник Гумберта Гумберта –
отражение поражённое в безобразном зеркале – та тёмная и сильная часть
любвеобильного Гума которая отвечала за его жизнь, за его жизненный рай –
за тот вечный двигатель который однажды остановится так как жизнь бьёт по
нему, по этому насекомому, железным молотом – остановится чтобы снова
возобновить свои вращательные движения – закрутить свой маховик
Сансары но уже при другом рождении а пока он разбит – этот медноликий
ангел который был тобою, бледный человек падает на бок в тюремной
камере – шарлотка была не доедена и безумный Гум осудил себя и привёл
приговор в исполнение и так как красавица Луна не может жить без своей
тёмной стороны так и Гум был обречён на заклание – он принёс себя в
жертву но не купил у милосердных Богов для неё, для Ло, хорошую жизнь –
для своей девочки которая умерла и которую он изгнал из детского рая в
который сам так хотел попасть но который он смог только уничтожить
потому что мы уничтожаем то что любим и чем сильнее мы любим тем
вернее и быстрее оно погибает в наших руках