Юлия Гринберг
Стихи
ода к радости
радость моя птичка легкокрылая
радость моя сердечко воробьиное
куда упорхнула ты радость моя
где в какой паутине запуталась
пусты без тебя сквозные глазницы мои
ветер черный мечется от виска к виску
вернись напой мне сладкие трели утра
вернись мразь! беглянка тщедушная
буду кормить тебя с ладоней моих
буду поить тебя теплой кровью моей
хочешь отдам тебе глаза мои
только не оставляй меня надолго
ч/б
игра нитрата серебра
то суми-э то светотени
то геометрия воды
то центробежность поз и юбок
то мудрые пельмени шляп
* * *
купите пуанты
посоветовал ей
терапевт
всей проблемы это не решит
но ходить вам будет
все же немножечко легче
* * *
1
это совсем не трудно
спрашивать как дела улыбаться
рассказывать о погоде о детях
о нюансах малого бизнеса
это почти получается
говорить об идеях маркетинге
о политической ситуации
и важности саморазвития
и это проще простого
взять разложить по полочкам
мнение о свежепросмотренном
и чистые детские вещи
только дышать трудновато
потому что за занавесками
всё никак не прекратятся
внутренние похороны
2
неотвеченные вопросы
занозы саднят и дергают
неотправленные письма
смотрят молча укоризненно
как убиенные младенцы
вытекая смолой по каплям
густеет и остывает
неосторожное
нежное ненужное
непонятно что
ни к кому
* * *
равновесия в этой дате-то нетути
тринадцать двенадцать четырнадцать
хромает кренится поёт половицами
меня воротит и она отворачивается
хотя симметричные сорок четыре
пытаются честно спасти ситуацию
две ноги на двоих две ровных спины
квадратные груди держат оборону
противостоят черной дыре энтропии
так и барахтаюсь в амбивалентности
пока кривая куда-нибудь да не вывезет
* * *
Перегной и цвет яблонь в носу.
Ответственность вместо скелета.
В жилах разжиженный кодекс
Строителя коммунизма.
Там еще было про ветер,
Который рыщет и свищет,
Там еще было про поле
С кусками полиэтилена.
Там еще было „истошно“.
Истошно, зато с улыбкой.
Там еще было молчанье:
Тихо, зато на кусочки.
* * *
1
многоликий мультиголик
моноголику глаголет
над селом стоит
пыль столбом стоит
сено, силос и солому
припорашивает
сено чистое и душистое
а соломка ломкая
мелкая и колкая
клевер мятлик
подорожник
тимофе-е-вка
кумарин и сабинол
меркаптан и евгенол
евангелик у католика
любовника увёл
2
ах, кабы мне стать свиристелью,
или зябликом, или пеночкой,
или славкой, или овсянкой,
синицей, дроздом, трясогузкой.
только ястребом — невозможно.
уж больно он плачет горько.
и сорокой ни в коем случае,
сорока-воровка. И бусы.
* * *
Агнцем на алтаре
плакал и всхлипывал,
волхвом высекал
тучи искр из клавиш,
шут, разбросал стаккато
гороховой россыпью
игрок, завлек капризные трели
с прослойками пауз,
зевс, наслал на зал хаос.
Аккорды, аресово отродье, беснуются,
"до" долбит долго скважину в музыке,
так рождаются демоны,
расщепляется атом
и объявляются войны.
А потом вдруг слетит тихий ангел.
Пианист разберет этот хаос на кубики
и построит меланхо-
личное.
* * *
Как только мы обозначили
место присутствия земным раем,
полезли бесы изо всех отверстий,
но это вовсе не означает,
что рай будет переименован
потому что в общем ничего не изменилось.
Главное — не суетиться,
не приколачивать новых вывесок —
новых способов заблуждения,
лишних поводов быть осмеянным.
Главное — успокоиться.
Все и так останется с нами.
В обмен на обет молчания —
райские виды на жительство.
* * *
Натягиваем слова на действительность,
а они и лопаются, как старая резина,
потому что действительность очень бесформенна,
она не гладкая, часто колется
и вообще постоянно меняется.
Но еще хуже, когда мы сознательно
вне всякой связи с действительностью
плетем словесную паутину,
и набиваем ею как ветошью
свою постоянную пустоту.
Если мне суждено безнадежно состариться
если я заживусь на свете
и превращусь в сморщенную
коричневую малоподвижную мумию
с кольцами на скрюченных пальцах
и браслетами на иссохших запястьях
только белые
шикарные
искусственные зубы
удержат меня от самоубийства.