Семён Безгинов
ПЫЛЕСОСНЫЙ ПАСТОР
I
Уже не держал поехавшую крышу
майор милиции
в незастегнутом кителе,
нервно выдавленный,
исторгнутый
обезумевшей гидрой общества.
потной,
уверенной ладонью
сжимающий
400 грамм смерти,
9 хищных птиц.
Уже виделась
майору милиции
волшебная, многоцветная страна,
где поют павлины,
где нужно сорвать
9 цветов чистотела. -
чтоб обжег ядовитый сок руки,
чтобы от яда,
стала, как алмаз,
душа чистой.
Несло майора милиции
по всем направлением
в пластиковом раю супермаркета,
и молчали, согласные,
Довольные своим участием
яркие упаковки заграничных продуктов.
И была ядовитой волшебная страна,
сведенная до похотливых, зовущих витрин.
И птицы летали, клевали людей -
может быть матерей,
может — детей,
так ли это важно -
если после соврут телевизоры,
и присяжные
рады бы тоже выслать птицу
майору в лоб.
И судьи были бы рады.
И мужики за пивом в рюмочной,
и тинейджеры в мертвых журналах.
Только прорастают сквозь
эти оскаленные похотью смерти лица -
девять цветов чистотела -
майор все знал -
только зря доверился птицам.
II
Дахау
все сохраняет свои
очертания, запах
и привкус чуть
подгорелого солнца.
а я - я давно
не живой,
я спокойно перешагнул
эту грань -
легко, теперь
так воздушно легко
надо мной
трепещет небо в дырах
цвета солнца,
такое неприятно доступное.
я знаю -
я спал евреем в дахау,
видел сны
с клубникой и медом,
библейским сюжетом
и прочей мутью по фрейду.
рядом бродили овчарки,
рядом висели
елочные игрушки повешенных,
а мне было смешно,
у меня нечего было отнять,
в таком состоянии обычно
становятся богом,
бессильным,
но от того всемогущим,
я знаю -
тогда мне по силам
было прощать и любить.
в барачной мути
заплакал ребенок,
я на него не походил
только возрастом.
III
жил - был на свете
святой отец порфирий.
был он всем безгрешен,
и как свежевымытое стеклышко -
чист.
не пил преподобный водки,
и с рождения
на сеновале
баб не валял.
только не любил порфирий кошек -
считал их
за сатанинских детей,
и каждое воскресенье
всяких дворовых
собирал в один,
кошачьй мешок,
и господу помолясь,
отпускал этот тяжелый,
мяукающий груз в реку.
так и на нас посмотреть -
во времени утекающем
грызем дыры,
норы строим
и обставляем их стульями,
друзьями, женщинами,
теми
с кем попроще
и всегда легко выпить -
и любим, любимся, трахаемся,
кувыркаемся
на жизненных батутах -
чтобы выпрыгнуть легким зайчиком
в те дыры,
где стулья мягче
и дают -
чаще.
что до неба и божественных провидений -
они, как юношеские поллюции
коротки и постыдны,
и пропитаны наши
тесные дыры
запахом кошачьей мочи,
запахом старческой слабости.
и вроде бы юны -
но все уже прожили.
так что ты меня -
чтобы не мешали руки и ноги,
ржавой ножовкой раздели
на кишки и душонку,
сочное, гнойное мое духовное -
так и я тебя -
упакую по частям
в минуты, в привычки, в страхи,
в несклоняемые,
шаблонные образы.
мы друг друга упрячем
в кошачий мешок,
задыхаясь от едкого запаха кала -
вот что значит залюбить
друг друга до смерти.
осталось только надеяться,
что порфирий - старик,
опуская нас в прорубь,
как следует помолится богу.
IV
ПЫЛЕСОСНЫЙ ПАСТОР
К моему другу Бэтмену
зашел в гости -
на проповедь
пастор пылесосных религий.
Из черного кожаного чемодана
жестом опытного факира
он достал
135 блестящих насадок,
и
один пылесос,
больше похожий
на готовый к старту
стратегический бомбардировщик.
Дальше было что - то,
похожее
на помесь стриптиза с гипнозом,
пастор
бросался россыпью ловких слов,
и как молодая макака,
ужаленная осой,
скакал вокруг
своего сверкающего пылесосного бога.
Он был болезненно эротичен -
ущербным очарованием пидораса -
продающего втридорога
обычную спичку.
в дело пошли все 135 насадок -
ловкий пастор
почистил нам все ковры,
шубы, потолки
и случайного зазевавшегося кота.
Милый пастор
нам обещал,
что не коснется нашего дома
чума
и различные кожные гады,
что будет всегда белой наша карма -
и прожаренной -
картошка,
если мы поцелуем
его пылесосного бога.
(бог обычный
оставался
вне конкуренции -
из -за неумения делать обыденные чудеса).
От пастора
явно и мелко
пахло подлостью -
как от вокзальной игры в наперстки.
Шел третий час,
дело дошло до спасения души
136ой,
секретной насадкой -
и кажется,
если бы пастору этому
заплатили на стошку больше,
то дело завершилось бы миньетом.
Но тут пастор сунулся чистить
плащи и машины
моего друга Бэтмена.
За что — резонно,
был выброшен в окно.
Еще два часа после
на душе было как-то
гадко и мелко.
Задача любого пылесосного пастора -
сузить человеческую душу
до такого масштаба,
чтобы одного пылесосного бога
было вполне достаточно
на ее очищение.
V
ну а ночью,
самой красивой в моей жизни ночью -
самой нежной,
колющей сердце своей одиночью -
случится звездопад.
будут падать и о землю биться
железные звезды,
будут звезды взрываться
вверх подниматься дома и деревья.
в эту минуты,
мы счастливые, голые
не сможем друг другом
в душе,
душами, друг другом надышаться.
и будут рушиться стены,
гореть книжки и паспорта -
только не о чем нам будет плакать,
мы ведь читали сайтов страницы,
смотрели в телевизоров окна -
там по сотне в день навсегда выбывало.
бывало - рушился в скрипучем танце железа
поезд пассажирский с моста,
случалось - танцевал на аэродроме
лайнер, теряя крылья.
мы, хоть и не умирали -
но сами уже привыкли к смерти,
она даже,
нежнее чем твои руки,
касающиеся моей утомленной кожи.
и пусть падают звезды,
нам не будет друг друга мало -
нам не будет друг друга много -
мы для друг друга уже умерли.
смотри, там в будущем
маленький мальчик
читает толстую книгу -
где о том, как ты мной дышала -
всего две строчки.
как это страшно - в лице любимых
предвидеть небытие.
VI
Сарра,
пишу тебе с далекой камчатки
сарра, на камчатке все как обычно
вулканы и черти
черти и вулканы.
к счастью этот край забыли
сюда приезжают только с революциями или на ссылку
это наверно точка перевода
место, где улыбаються тебе в лицо бесы
Сарра
камчатка это так мило
грань
черный квадрат
еще раз черный квадрат
а потом точка и стакан портвейна
в общем
сарра
камчатка это странное дело
здесь к вулкану подходишь и говоришь:
вулкан
здесь от человечества осталось только мыло
вулкан
говори
милый.
а он тебе в ответ -
ты черный квадрат.
вулканы
сарра
здесь вообще все знают
может
я был бы даже
им другом
но инстинктивно
я люблю жить на крае.
VII
адам был усердным человеком
он взял
аптекарские весы
и по песчинке
взвесил все каракумы
майкл был упорным человеком
он взял пистолет
и убил
всех плохих людей
григорий был не менее упорным
из куска синей глины
он соорудил печь
и сжег всех хороших людей
затем бог даровал им всем
вечную жизнь
пепел хороших людей
превращался
в обоженный солнцем песок
и продолжали раскачиваться весы
на этот танец смотрели
плохие люди
и вдруг становились хорошими
а когда песок на секунду оказывался взвешен -
на дне каракум
вдруг виднелась синяя глина
петр тоже был вечным
он любил просто смотреть
на адама
на майкла
на григория
пить горячий чай
закусывать горьким шоколадом
шоколад, кстати,
брался из ниоткуда
и никогда не заканчивался.
VIII
шершень - река
многие ее переходили
но никто не перешел
улыбаются языческие боги
вот вам шершень-река
любуйтесь
завидуйте
глупые гойи
ибо что вам осталось
дома
бетон
несущиеся сквозь время
побеждающие время машины
и вот он один
преодолевший эту машину
достойный
и многих даже достойнее
я даже видел это
истамбул
ракия
в турецкой феске
расторопный служка
в этом месте
где наливают
собираются обычно
контрабандисты и воры
те кто убил сто и более
и еще самые талантливые
из наиболее бездарных
так вот истамбул
пятая стопка
ракии
и любая падаль
которой динар кажется
стоимостью жизни
улыбается тебе в лицо
думаешь
вот оно - окно в вселенную
и может быть
там где низко и подло
только там высота духа
и заезжая
расписная
раскрашенная
блядь из украины
(не выговаривающая по привычке букву Г)
тебе на ухо шепчет
шершень-река
в этом имени
нет тебе знакомых звуков
но отчаяние холодных звезд
не оно ли тебе тоже
шептало -
шершень-река
любой вступивший в эти волны
любое сердце
любая душа
которая с этими волнами тебя готова сравнять
так или иначе
была или в истамбуле
или царьграде
или византии
где легко все потерять
но почувствовать
есть я и ничего кроме
и любое море
колышится мне в такт
и неба облаков пересчеты
моему пульсу встать
только среди гойев жизнь
и вроде бы сердцем чист
вроде бы всем все простил
и простота - основа жизни
только шершень-река
злых богов рука
ее волны ведет
и в ее волнах
первозданная злость
первозданная ненависть
первозданная ярость
и от человека
лишь лед
и остывшего сердца
тишина и холод
шершень-река
мать воров и убийц
но и тем никогда
ее не перейти
стопка
ракии
истамбул
в каком-то безудержном опьянении
звезд коснувшись
ты говоришь
вор я
убийца я
и шершень-река
как блядь
покорно ложится у ног
перейди меня
уложи меня
стань моим волнам в стать
шершень-река
зла
если смотрит тебе в глаза
если гладит волнами
по твоим забывшим надежду костям
значит здесь и ответ
а ответ
шершень-река
злые волны
злые гойи
тишина и молчанье
и река
что ни предателю
ни святому
никогда не перейти
стопка
ракии
истамбул
под ребром твоим нож
это из стамбула лучший вор
тебе произнес
до шершень-реки
никогда не ходи.