Звательный падеж
Тори Ром
Автор родилась в Харькове, живёт в Ужгороде и Львове. В Ужгороде получила образование юриста и филолога. Одна из основателей закарпатского молодежного поэтического арт-клуба. Принимала участие в чтениях на международном форуме издателей во Львове.
когда мне не с кем поговорить о море, я прихожу на берег:
камни кидаю в воду, рассматриваю круги,
пальцами глажу волны, встаю на колени перед
волной, и вода просачивается в мои
сосуды, щедро разбавив солью вино и мёд,
легко огибая память, выщелачивая слова.
когда мне не с кем поговорить о море, сутками напролет
я пальцами глажу волны, и волны блестят едва
едва.
***
не то, чтобы мы дружили – перебрасывались словами:
бесконтактные проводки, замкнутые в себе.
так бесконтактно друг друга околдовали,
и снова замкнулись, и выпал снег.
как рассказать, что я без тебя слабею,
что гаснет фонарик, что сумерки не бодрят,
воздуха слишком мало, кожа становится белой,
и я никуда из дома несколько дней подряд.
и что мне не спится, и чем я спасаюсь от
бесконечных бессонниц, скомканных простыней…
ничем не спасаюсь, меня несет
утренним снегом в окно к тебе.
***
перламутровый поплавок – полый, пластмассовый. по волнам
качается. знает, где рыба, а где блесна, где глубина и когда весна,
знает о нас, про горизонт и солнце. качается по волнам, несется
по ветру, натянутый на тугую леску.
перламутровым отражаясь блеском
в речную гладь, на мою ладонь.
знает, где берег и где огонь.
перламутровый поплавок пустой.
***
мне не хватает новостей о легкомысленной гречанке,
с волосами, текущими к морю по узким ее плечам,
с домиком белоснежным на берегу песчаном.
жив ли ее островок, жив ли, не одичал?
живы ль ее глаза, вытаскивающие меня со дна,
также легки запястья, когда она рассекает воду
и глубоко ныряет, и бирюзовая глубина
увлекает ее вперед? ни одного эпизода
ее повседневной жизни не доходит ко мне в письме,
сплетни не долетают, только шумит инжир,
и, кажется, мне оттуда рассказывает о ней
и кажется мне тогда –
я жив.
и там, на краю плантаций блестящих оливок, живет она,
и ходит с утра купаться, и кожа ее темна,
и кожа ее искрится, и жжет карамель внутри,
ей, может быть, скоро тридцать, а может быть, двадцать три.
она меня вспоминает лениво на деревянной корме веранды–
и в эти минуты меня неизменно бросает в жар,
и я ощущаю едва уловимо – жасмин, бергамот, лаванда…
и кажется ей, что она –
жива.
***
в меня затекают яды,
щелочь и кислота,
кровавый денатурат.
ты говоришь «не откладывать,
не притворяться,
и, наконец, – не врать».
между тобой и мною
французские карусели,
сумерек синева.
в привкусе паранойи
что-то терпкое,
как айва.
этот февраль мне впору
лег по плечам
и бедрам.
этот озноб, который
я выдаю
за бодрость,
танцует в зрачках и пальцах.
мне нравится.
мне легко.
в этот смертельный танец
я погружаюсь.
***
на белом листе февральского утра
пульсирует точка. бежит волна
желаний и страсти. бежит оттуда,
где ждет она.
где чай остывает в тяжелой чашке,
где ночь подступает на край окна,
где в порванных джинсах и белой рубашке
живет она.
где спит она, пьет растворимый кофе,
птицам бросает зерно и хлеб.
память цепляет прозрачный профиль,
три лампочки – силуэт.
на белом листе нет ни утра, ни ночи,
ни яви, ни снов, только пульс многоточий
***
ты молчишь. ты ходишь со мною рядом.
ты повсюду. я слышу твое дыханье,
когда ты молчишь, когда меняешь волну на радио,
когда смеешься – в киеве и милане.
заговори со мною – между нами вода и дым,
и сон, прозрачный настолько, что я вижу себя за ним.
заговори со мною, возьми под крыло птенца,
заставляя ресницы – хлопать, глаза – мерцать.
и земля смахнет пару тысяч лет со своих подошв,
и вздохнет, распрямится, посмотрит тебе в глаза.
заговори со мною, и ты поймешь,
как много мне нужно тебе сказать.
***
и вот она тонет среди вещей,
среди ежедневных оповещений,
выщербленных местоимений,
простых существ,
запрещенных веществ.
тонет среди людей и мест,
почти ничего не ест,
бравирует наперевес
со списком своих невест.
тонет решительно, наперерез,
водит по теплому молоку,
снится, наверное, даже кому-
то. вот она, подходит к окну,
в черную полночь перо воткнув,
тратит на бархатный перекур
пару минут. и думает вдруг она:
/ведь по щиколотки вода,
почему я тону тогда?/
***
такая осень… поставь на паузу, стрелочки подведи,
читай набокова, жида, фаулза,
танцуй со мною среди
холмов и гор, смыкающих нагие бедра на влажных склонах.
такая осень…тепло пока еще.
наш танец нежный и невесомый.
на пальцах сок, проведи рукой, погладь созвездие водолея.
как хорошо, что в сентябрь такой
мы повзрослели, но уцелели.
такая осень… корзины яблок, калина, шорты, вечерний блеск.
живи со мною. ты знаешь, я бы
хотела дольше остаться здесь.
***
мне снятся девочки, выходящие из мотеля,
из школы для католичек, выходящие из воды,
выходящие из себя. так начинается понедельник -
когда они все уходят, я остаюсь один.
одна оставляет свой гребешок, другая билет трамвайный,
третья готовит рыбу – хватит до четверга.
когда они все уходят, я возвращаюсь в спальню.
на столике у кровати опаловая серьга.
каждую девочку помню почти детально-
родинки, шрамы, татуировки, страхи,
первая пахнет душистым перцем, вторая – чаем,
третья – ничем не пахнет.
когда они все уходят, сон обращая в явь,
птицами улетают через открытый глаз,
рассвет ежедневно стачивает края
о нас.
***
пальцы мои – бутоны, пальцы мои – цветы.
кто из двоих ведомый? впрочем, плевать – веди,
крепко держи за стебель, нежно коснись листка.
я направляюсь следом, чувствуешь, как близка?
через огонь – на запад, ливнями – на восток.
капелька черной граппы просачивается меж строк.
этой дороги смысл стоит ли нам искать?
остановись у мыса, разлей голубой мускат,
крепко держи за стебель, нежно коснись листка.
***
между остреющих скал
что-то в тебе искать:
там проплывает скат
башенка из песка
там мотыльки, трава
кроличья там нора
ведьмовский карнавал
месяц повис – кровав
слышатся тут и там
звуки чужих гитар
синим горит плита
чайник пускает пар
время струится вспять
вижу тебя опять:
синим горит плита
там проплывает скат