Николай Васильев
мартовские иды, или все хорошо забытое новое
***
как перетлевшая листва
всё пишет письма из дурдома,
и бумажный пакет от крыльца до крыльца
волочится, как жид, за вечностью -
вымри, Рома,
третий или сто третий -
не устал ли ты отрицать,
не устал ли не отрицать,
не устал ли мерцать,
речь и тлеть, и смертеть, ворожить на врождённых правах
в чечевичной похлёбке в канавах подошв -
забродившая пустошь, куда ты идёшь,
перемельница боли, вселяющий вздох
сдохни, прах,
сдохни, прах,
сдохни, прах
(прогрессирующий, пустоты непогасшая "лямбда")
прапрапраздник заблудший, праправда
***
в обитель, да не зла, а трудных нег
пока не перевал через колено,
здесь нас в гостях потерпят прибливек,
а после плюнут в суп живой змеиным тленом
жена бандита выглядит тип-топ
и так идёт, тип-топ, тропой везенья
вон там, где простираются в ничто
пейзажи ненависти, страха и презренья
он смотрит в зеркало и думает поесть
и вспоминает собственное имя,
не просекая, перед чем родная честь,
вообще-то говоря, неуязвима
на тридцать пятом, что ли, где он мёртв,
и мне на высоте немного грустно,
и кто-то меня любит и поёт,
но не о том, а далеко и просто
***
я смотрю на тебя, пока смотрится, и молчу
это всё, что на завтра видать молодому лучу:
смутный снег, место мстени и зыбкий, но жёсткий покамень
хмурь земного тепла, темень зимнего - тла? -
просто зимнего, взятого осенью большевиками,
непрозрачными их руками
а за что ни возьмись, всё святое, и кровь, и грязь,
а куда ни копни - обреклонно, конечно, концельно -
разве небо сводимо к распроданным землям хоть раз -
так об этом и речь-обречь, обовременный образ,
и на улице снова церковь
***
1. надежды мало, как в Москве-реке,
а горя много, как в Неве,
и уважение на белом волоске
висит, мой недешёвый человек
и в нас на этот волосковый взвес
достоинства советская там урна
и в ней, как лёд весенний у завода, рельс
вокруг Сатурна
2. так вот кем с Ладожского прёт вокзала
и кем разит береговой гранит
он не Господь, как девушка сказала
да он нормальный, парень говорит
нормальный не Господь, пой аллилуйю,
нормальный, да, а я так не хочу,
а должен, должен, как черёд июлю
(коротколенная длина земных кольчуг)
и шов сварной совокупленья поцелуя
бульварному сатурнову кольцу
3. надежды мало, как в Москва-реке,
а горя много, как в Неве,
и уважение живёт на волоске,
второй ты мировой мой человек
пост-мировой ты мой и пост-второй,
не грех занюхать тормозящий страх
так медленно пред продувной стеной
из призраков живых, как шов сварной
мерцнувших меж обочинами трасс
***
перевёрстанное из пропащих стишков тишком,
дерьморэп, ржаворе-
промежуточное реле
там, где тонко
там, где тонко и рвётся, и бьётся
в углу крыса током,
потому что в углу, а вообще она горный лев
есть угла и вершины печать на её челе
ненавижу, зла не желаю, знать не знаю и не люблю,
выручай просто так, кум-вакуум, эвакуатор
бейся, крыса в углу,
львиная крыса в углу,
лев крысиный, угу
солнца милого аккумулятор
оставь её, как плотную любовь,
меж кислотою и свинцом -
животное
животное
животное
несчастное
сырое
существительное
брань
жалостная яростная брань
душа льнёт к небесам, как крыса к крысе,
они пустые, чистые, как бёдра
душа льнёт к небесам, как крыса к крысе,
киса, рысь,
о, полу-хищная, пол-жертвенная тварь,
в чистилищах привыкшая ристать
подверженная собственным клыкам
из вечности взаймы и под процент лакать,
и мысль об этом, как его, самоубийстве
разлуки -
эй, брысь, не будь мертва, а будь жертва
животное горючее Христа
***
видно звёзды городам,
нету вечности помешкать,
по зияющим следам
чуешь львиную подбежку
окружающий живьём,
чуть задумайся под бездной -
мы ведь в космосе живём,
говоря черно и честно -
в русской, в частности, ночи
из любого ниотвсюду
зверь пространства не рычит,
глухо прыгая в рассудок
страшный страшно, сверх небес,
будто истинная правда,
что конечен ли, что без
мелкой пулей космонавта
***
1. за городами опасности нищей, за тёмной и нижней весной -
я перевожу на погоду, как ни в чём ещё ни бывало -
за штампом берёз, клеймящих сизостью этой сквозной и связной,
причина здесь жить и вообще смеялась над нами бывало
и в грязной иронии снега мясного встряли
босые лодыжки искренности намеренной,
что смыслом твоим утопающим быть с хера ли
принцесс морская Смеяна одна и смеет она
2. а сразу за небом закат провожал, напирая на тучи и трепет,
сумерек воздух касался нутра и лица далеко -
скоро вернусь, и придётся мне тебя встретить,
музыки, вверившей в хаос, резон дорогой
зубы подарка греют язык желанья,
что-то с тобою не так и есть, очи твои ясны,
девочка с персиками совершенно живая
в свете и плоти окна, а за ним ни стены
3. а область бытийствует как-то дворами, углами,
и стелется глина по самобранным низам -
умному вот и Господь перемен, что Лев Николаич,
сбежавший сырой грунтовкой, не узнаёт назад
***
как им удаётся не терять лица -
ну так их бы вовсе вымело иначе
сила, как девчонка, верит подлецам,
в чисто жерло пушки ходит хер собачий
но и ты, берёза, из земли стоишь
одинокобога, человекодрева,
из земли, а кто там, корни твои лишь,
на звезду стоишь ты, как, считай, из неба
вечно молодая, вечно ты жива,
исходя, похоже, из того, что смертна -
что-то возросло здесь, кто его позвал,
что-то здесь закончилось на четыре метра
да кому ты веришь, веришь ты кому,
силой они правы, сдулись бы иначе -
верь больному, раненому, одинокому,
тем он и женатый
***
1. я не знаю, что будет теперь,
но сюда не ходили давно
тут такая теперь первозванная дебрь,
такое АНО -
всё путём, а которым идти и ползти,
как растёт на лице у цветной земли
под огнём Че Гевара-волос
и гора полнозвучья безумного зрит,
как на небе меняется ворог
2. "выпирает из космоса плоть кита,
нестерпимый ресентимент,
я не знаю, жива ли за светом звезда,
есть ли женщины смысл в окне
но придётся идти ночевать на квазар
за нешуточной пищей " -
так в десятом классе сказал
и во сне, как приятелю, Ницше
он не спит, похоронённый в битом стекле,
как ворованный, но не огонь и не хлеб,
в голубом и глубоком осколке
и болеет всё новое в талой земле,
всё новей, и не знает, насколько
3. март уже наступил, но ещё не истёк,
не вполне откровение жизнь,
и в заношенных ножнах гудёт самотёк
прямо на ледохода ножи
как давным-давно всей Невы не восторг
на длинное сердце баржи