Ян Кунтур
Возвращённый Рай
[Восточная Венгрия из окна поезда]
….
Ограниченный строгий линейный космос
тополиных посадок и каналов
между бескрайним плоским хаосом степей Хортобадя
с отвоеванными у него кубическими кусками
наполненными
черными закрученными как греческие буквы
стволами фруктовых деревьев
запятыми и скобками виноградных лоз
бурыми пахотными строчками полей
и зелеными междустрочиями пастбищ
Вот текст восточной Венгрии
И еще
галоп ярко-зеленых придорожных столбов
светлых стен и темных черепичных крыш
остроконечных церковных указок в небеса
и красных фуражек железнодорожников
….
Сухие венчики высоких трав
сметают пыль с неба
а заодно и облака
Стайка ланей издали смотрит
не переставая жевать
на меня
упрятанного в несущийся на запад
колесный футляр
Прямо зрачки в зрачки
душа в душу
без преград стекол и стен
Словно зовут следом за собой
как когда-то Арпада
на поиски новых земель
богатых водой и травой
А зайцы бурых облаков Надькуншага
пытаются обогнать локомотив
первыми прорваться к Дунаю
и застолбить для себя
синие вершины Буды
[Gizella ut – улица Жизель]
….
Три сороки
на заоконной древесной кривизне
принесли на своих хвостах
длинных
как путь из сна в утреннюю явь
пернатые гороскопы тревожного марта
отливающие над кромешной чернью
яркой зеленью
так же как реанимированный солнцем
из внезапного снежного обморока
газон внутреннего дворика
….
А почки
на совсем юном
персиковом деревце
нестерпимо желают взорваться новой страстью
назревавшей
в тихих омутах его сердцевины
так долго
всю эту нескончаемую викторианскую эпоху
зимней чопорности
….
Малышка Жизель*
скромница Жизель
в балетной пачке
ранневесенней расцветшей жимолости
Вся ты
от стеклянной телефонной коробки
скрывающей от посторонних
блестящую бижутерию чьих-то влюбленных охов
и деловые запонки строгих наставлений
и до немного пугающего тебя
своей мрачноватой таинственностью
но этим и притягательного для
юношеского любопытства
старого серого эркера в морщинах лепнины
Вся ты
такая стройная и тихая
в своей балетной пачке
ранневесенней расцветшей жимолости
умещаешься в золотистое пространство
между вдохом и выдохом
этого постоянно вальсирующего города
….
Вечный подросток Жизель
вглядываясь
в сплетенную из разноцветных ниток мандалу дня
ты игриво перепрыгиваешь
через цветочный магазинчик и лакированный шинок
хозяйственного дядюшки Эгреши*
чтобы ухватиться
в зеленоватом доме поблизости
за профессиональные навыки и самые-самые средние знания
и благодаря этому багажу
наскоро перекусив китайской капустой пиццей и гиросом
получить доходную должность
вернее
стать важной деталью
в схеме металлически поблескивающего
радиоприемника «Siеmens»
….
Но ветреная мадьярка Жизель
разве же пристала немецкая участь
тебе
родной дочке этого старого
мечтателя фантазера и ловеласа Будапешта
поэтому сделай же еще один отчаянный гусарский прыжок
через темно-синий поток автобусов господина Тёкёли*
преобразись в блистательную светскую
прямо-таки из кальмановской оперетты
но сохранившую при этом
душевную теплоту и чувственность
красотку Хермину*
и заведи своих воздыхателей
в самые дебри соблазнов парковых променадов**
под декорации бутафорских дворцов***.
----------------------
*Названия будапештских улиц
**Парк Варошлигет (Городская роща), раньше — загородный лес
***Архитектурный ансамбль «Замок Вайдахуняд»
[На краю Варошлигета]
Удивленно-рыбий взгляд Шомъё*
Разбитый гипсовый нос Фюшта*
Импозантный улыбающийся бант Бенедека*
Среди безответно влюбленной в небо
сирени
страстно направляющей ему
свои признания
вышитые крестиком по темной зелени
Львиная аллейка
ведущая в полдень
----------------------
*Бюсты классиков венгерской литературы, установленные на аллее Льва Толстого в Варошлигете
[Благословляющий с миром]
Благословляющий с миром ветер
доличного будапештского утра
с бровями как желтый фронтон
на лбу церкви белых монашек
треплет каменный темляк
сурового неумолимого Штефана*
и пытаясь припудрить жестокие морщины
швыряет в него
горсть отцветших лепестков миндаля
а потом под тревожный стон горлицы
выстилает ими
как спасительным гобеленом
Рачьи поля и железное кресло**
в надежде
что это сможет немного смягчить
боль
надвигающегося зноя
----------------------
*Стефан Батори (памятник)
**Намек на трагическую судьбу Дердя Дожи
[Арпад*]
(895-896 гг.)
….
Серые коровы будущего
уходят по зеленым перевалам на запад
алый след тянется за ними
наколовшими
на свои длинные острые рога
беглое солнце
Наши белые одежды вынужденных кочевий
забрызганы
и на груди и на спине
этой постоянно сочащейся солнечной кровью
в которой смешались
и семь племен связанных одной целью
и все прочие
от причины до следствия
у которых и брошенные нами ключи
и те которые надо еще вырвать из сжатого кулака
во что бы то ни стало
За долгий путь эта алая горько-сладкая жижа
спеклась в жесткую коросту
уверенности и надежды
став подобной кожаному панцирю
и никакому острию ее уже не рассечь
….
Мой длинный острый ус
цепляется и опутывает упирающийся красный шар
тянет его
как непослушного теленка
за собой
Ему теперь не уйти
не избежать общей участи
а превратиться
в желтое вращающееся покорно моей воле
большое деревянное тележное колесо
оставившее привычные места
В оси его чернеет священным скифским крестом
хищная птица со стальным клювом
это мой пернатый дед
несущий в своих когтях на уровне груди
жертвенный дух моего отца
слившийся в единый серебряный корень
со сновидческим духом моей матери
….
Серые коровы будущего
Горы прогибаются под ударами их тревожных копыт
Луч орлиного пера дрожит на моем шишаке
а пучок ячменных колосьев на боевом поясе
Семь звезд над излучиной
как семь сигнальных огней
над сторожевыми башнями
предсказывают нам успех
Отчаяние бегства и безысходность
лишают настоящего
и его отвлекающих маневров
но при этом сосредотачивают на одной цели
Цели целей
Желание выжить
и продолжать жить во чтобы то ни стало
рождает новую силу для преодоления любых преград
Пан или пропал
Страх перед известным непобедимым стереотипом
мифологизируется до абсолюта
Но при этом превращается в бесстрашие
перед пока неизвестным
Неизвестное
еще не успев напугать
и оставить постоянный след в подсознании
сдается на милость внезапно нагрянувшего завоевателя
совсем недавно бывшего изгоем
Главное не замешкаться
и не упустить момента
схватить его за острые длинные усы
или рога
Так навсегда стирается ненужное испуганное прошлое
и обретается настоящее
новая Родина
как ни абсурдно это звучит
Родина для уверенных в себе
будущих поколений
….
Но обретение всегда будет для кого-то потерей
для тысячи тысяч других
обреченных на исчезновение и растворение
«Господи избавь нас от жадных стрел»
Нет
невозможно обрести новую Родину в настоящем
она всегда остается в тех заводях
куда вынесла тебя лодка появления в этом мире
в той осоке и камышах
которые вспомнишь в свою последнюю минуту
созерцая с высоты из-под черных хищных крыльев
серых коров будущего
лежащих у большого потока средь холмистых равнин
с наколотым на их длинные острые рога беглым солнцем
Они тихо пережевывают в полудреме
жвачку
уже чужих целей и стремлений
*Вождь союза мадьярских племен, при котором венгры-кочевники перешли в IX в. через Карпаты и заняли территорию Паннонии, заселенной славянами и др. народами; этот период называется в венгерской истории "Эпоха обретения Родины".
[Единственное средство]
красота
под головокружение
подкатывает комом к горлу
но добродетель
ради добропорядочности
останавливает этот импульс
судорожная
баррикада встает
в гортани на пути воздуха
здесь уже сможет помочь
только опасная бритва
[Тюрбе Гюль-Баба*]
В. Р.
Старинная турецкая мостовая
рябью булыжникового прилива
волнами и дрожью
извивается язычком певчего дрозда
прямо в темное небо
Желтая в черном
Ля иллаху иллалах**
Улыбающаяся со стены
треугольная девочка прекрасного мгновения
с тюльпаном сердца
в солнечном сплетении ночи
Желтая в черном
Холодные руки
во что бы то ни стало должны быть согреты
А сердце внезапно заледенеть
оцепенеть
от сквозняка всемирного магнетизма
с блистательного Дуная
Чтобы неумолимо сокращалось расстояние
необходимое
на сохранение нежного тепла
Желтого в черном
Могила старой турецкой Розы
кланяясь до земли идет к Магомету единения
чтобы потерять себя
запутавшись в рыбацкой сети Буды
Но при этом неожиданно выпустить на волю
из Египта отчуждения
Юсуфа Прекрасного в белом венке из "zsёmle-virag"
играющего разноцветными веселыми огнями
супермаркета раздвоения
Ля иллаху иллалах
За спиною нового пути
на старинной стене
трогательная треугольная девочка
с тюльпаном сердца в солнечном сплетении ночи
желтая на черном
Так хочется развернуться
----------------------
*Мавзолей суфийского святого Гюль-Бабы (Старец-Роза)
**Суфийская мистическая формула
[Остров Св. Маргит*. Вечерняя буря]
В. Р. А. кёлтёнэк
*
Остров словно лупа антиквара
проявляет стертые потускневшие за годы записи
на перстне сердца
украшенном сегодня жемчужиной
которую не хотела бы потерять
ни одна двустворчатая раковина
И перстень и Дунай и сердце
сегодня все они - двустворчатые раковины
которые боятся потерять свои сокровенные жемчужины
И у каждого своя
Плоть от плоти его
противоположность противоположности его
Смотри же как слепой Дунай
своими васильковыми губами
пытается найти свою жемчужину
на дне другой ладони
на дне ее ладони
на дне ладони
самой жемчужины
*
А мы как те два доминиканских монаха
Это Святая Маргит Венгерская
заставила их трястись за сухость своих ряс
и продолжать религиозное словоблудие
под сводами Арпадов
Но ведь тогда она не была еще святой
и ночь тогда не должна была биться в исступлении
от излишних смирений и искушений
в своей маленькой келье перед постригом
Теперь же вся девичья сила ее
вся красота ее когда-то взявшая под уздцы Отокара
сконцентрирована лишь
в холодной треснутой плите надгробия
и все старания ее не могут прогнать
даже черных неформалов смолящих в гоготе травку
поблизости
Разве что
намоленная ею стихия
эта всёочищающая буря
сдирающая своими флагелантскими плетями ливней
загрубевшую фальшивую кожу стереотипов
лукавого умалчивания настоящих мотивов
или нарочитого эпатажа по законам новых мод
способна помочь кому-то
кто экзистенциалистски
заблудился
погрузившись в мир парковых электро-фонарей
и спасаемых ими от забытья темноты
живых стволов
мыслящих другими категориями
Хотя это уже почти не про нас с тобой
Мы ведь и так выкидыши пожизненных самобичеваний
Наше молчание это наше спасение
когда истинное бессловесно и бездоказательно
и только тогда оно истинно
истина между слов
истина снов наяву
пришедшая из памятей прежних пятниц
и прежних жизней
*
Кроткая и неистовая Маргит
принцесса-настоятельница
моющая ноги служанок морской водой
самая великая и ничтожная одновременно
Она резким жестом завязывает два конца грубой веревки
монашеского пояса
Желая или не желая того
склонная как впрочем и все венгры
к гротеску или преувеличению
она все сильнее затягивает
этот мокрый узел грозы
внутри которого
скрывается последняя искорка
живого языческого
прометеева огня
и стучат два сердца
Под этими идущими сплошняком тропическими струями
реальность
уже искаженная ночью и электричеством
становится совсем неразличима
сплошные разверзшиеся оранжево-черные хляби небесные
и сверху и снизу
Когда-то остановившая наступление Дуная
сегодня Маргит страстно желает его
и призывает прямо к заблудшим щиколоткам
Ведь только Великий Потоп
может вывести последнего из праведников
на предел верности
самопожертвования
и открытости того что скрыто за жестом слова
Освободить его от всех
юродствующих вериг повседневного
и от того что принято в разных сферах
расходящихся как бессмысленные круги от капель
И никому больше не спастись от бури
если остается на зубах
хоть одна песчинка отчуждения
противопоставления
О Святая Маргит спасибо тебе
моли Бога за нас
Ведь нам просто необходимо однажды утонуть
чтобы обрести подлинность и искренность
Захлебнуться в оранжевых хлестких струях
*
И Маргит все сильнее стягивает
над головами узлы молний и дождевых лоз
и не спастись уже нам от самих себя
если не отказаться от самих себя
если не бросить себя как милостыню
живым стволам мыслящим другими категориями
бросить как жертву-подачку сторожевым псам стихий
окрашенным на этот вечер в оранж
И лишь брат ветер
лишь босоногий Франциск
старый и добрый друг дает нам прибежище
под своими молитвенно сложенными
тринадцативековыми ладонями
на две трети уже разрушенными
краткостью человечьей памяти
Выщербленная глупыми голубями прошедшей эпохи
и размываемая бурей
каменно-кирпичная спасительная кладка
Средневековая стена
ставшая триумфальной счастливой аркой
Таверна тепла и нежности среди ливневых руин и хаоса
Ветер исцеляющий поцелуем глаза залитые дождем слепоты
Щека ветра прикасается к щеке камня
и между ними
скрывается последняя искорка
живого языческого
прометеева огня
и стучат два сердца
По заслону спины текут холодные струи
от них не скрыться
Лишь следы-разводы древнего строительного раствора
Лишь лжеитальянские певцы поют по-венгерски у стен тюрьмы
о надежде на парус
Прилипшие к лицу волосы от перьев архангела
а может Симурга или Феникса
Серый овечий пух на губах
ждёт своего доброго пастыря
А коварная вода - уже до самых заблудших щиколоток
И предательская дрожь от напряжения в ногах
Трогательная
наполненная до краев нежностью
лилия выпавшая из руки Гавриила
*
- Брат ветер, помоги же нам!
Есть ли для нас Ковчег спасения?
- Да, он в вас же самих
он из плоти и крови ваших желаний
он из лотосовой чистоты ваших желаний
Ведь дождь не вечен
как ничто не вечно среди предметов
и придется снова вернуться к себе
то есть к своим не вечным предметам
Трогательная
наполненная до краев нежностью
лилия выпавшая из руки Гавриила
И ветер разрывает надвое храмовую завесу грозы
И наш ковчег уносит к счастливому зеленому Арарату
к Арарату моего зеленого счастья
где ассирийская женщина в белом мокром платке
слушает под окном старого кабачка классическую венгерскую скрипку
и гадает на листке акации
Трогательная
наполненная до краев нежностью
лилия выпавшая из руки Гавриила
Темные горы Буды
погружены в слегка моросящую нирвану
Шорох последних секунд дождя
в кронах возвращения
А может пробуждения?
Приветственные латинские речёвки
булыжников мостовой
А внизу
обручальный водный перстень Дуная
с найденной в середине ладони жемчужиной
блестит на пальце Святой Маргит прекрасной и темноволосой
которая вдруг почему-то превращается в златовласую
чистую спутницу брата Франциска
Святую Клару
Трогательная
наполненная до краев нежностью
лилия выпавшая из руки Гавриила
----------------------
*Остров на Дунае в черте Будапешта с руинами средневекового монастыря и остатками церкви Св. Франциска Ассизского.
[Янош-хедь]
(Гора Св. Яноша, вершина Будайских гор)
В. Р.
~
В темные ряды дубов и вязов
заслоняющие от враждебных глаз
спящую шахматную королеву
отколовшуюся более ста лет назад
от Рыбацкого бастиона*
вонзился
резкий
каменный
ступенчатый
взлет хищной птицы
несущей в своих добрых когтях
ни добычу
но дар богов
на который она уже и не надеялась
в этой жизни
Какой же
из проходящих рыцарских шквалов
разбудит своим поцелуем
эту спящую шахматную королеву?
~
Место которое долго месили
каменные ступни одного из Св. Иоаннов
Теперь это
грандиозный романский четырехслойный
именинный торт для моей королевы
с шестью свечками-пинаклями
мастерски пропитанный
фрёчем из ветра простора и заката
в равных соотношениях
Сладкая,
запусти обратно
бремя гемиметаморфоза
оставь имаго
стань снова нимфой
ожидающей своих крыльев
и мы вгрыземся в эту
зачерствевшую за столетие
до состояния камня
сердцевину
чтобы через 101 спиральный вдох
выдохнуть себя во взаимные объятия
стремительного сына звездного неба от утренней зари
и темнеющих Будайских волн
несущих свои бумажные кораблики
с поцелуями от Будапешта к Братиславе
~
Руки заката
покоятся на животе
Будайских гор
отогревая его последней лаской
Яркое солнечное пятно
сквозь сумерки отползает от Дуная
вглубь Пешта и растворяется в его снах
Темные ряды дубов и вязов
как почетный караул
нашего обратного триумфального шествия
сквозь леса близорукой ночи
Земную жизнь пройдя до половины
забудь надежду всяк сюда ступивший
Где же три дантовских зверя
моих постоянных врага?
Я готов к бою с ними за двоих
Но сегодня они покорно идут
на поводках от Святого Иоанна
Щека путеводной луны
у самого моего плеча
и луч ее
как тонкая кисть моей Беатриче
----------------------
*Один из наиболее эффектных архитектурных ансамблей Будайской крепости
***
В. Р.
Ночь разглаживает
морщинки городских улиц
прозревшими оранжевыми пальцами
и на каждом из них
крапинки звезд
Полная Луна кормит
молоком вечного блаженства
изголодавшихся за день
по настоящим святым дарам
а не по их суррогатам
И губы Дуная из последних сил тянутся
к ее бледной светящейся коже
но ловят лишь отражение
Ведь страсть — лишь шестеренка
механизма животных инстинктов
например продолжения рода
Лишь голая и жесткая схема
Отработал и успокоился
забив кувалдою гвоздь
в живое дерево
Она иллюзорна
Она делает раба рабом раба
Но когда банальные жизненные схемы
отработаны
и биологический долг перед своим видом
полностью выплачен
тогда просыпается на грани
фонарного света и тени куста жасмина
нечто большее
чем банальность обладания красной глиной
для штамповки новых форм
И тогда темное небо свободно струится
только ради познания беспредельности струения
на городские улицы и аллеи парка
Струится вместе с облаками
с уснувшими в полете птицами
с лучами невидимого Солнца
ласково разглаживающего морщинки несовершенства
Ведь их просто не может быть на душах
пробуждающих соки в кленах и вязах Варошлигета
И уже нет инстинктов
Нет зверя
Нет времени
Нет смерти
но только абсолютное мгновение-вечность
неделимое на детали
как нежный свет луны на волне прилива
[Возвращённый Рай]
"Thus they out of their plaints new hope resume
To find whom at the first they found unsought..."
(John Milton "Paradise Regain'd")
В. Р.
*
Не было бы тебя
разве стал бы я просить Отца
оставить меня в этом Раю
Я просто не посмел бы даже заикнуться
с такой мелкой просьбой
Ведь не как я
но как Он
Наши душевные беседы с Ним
тет-а-тет
касались обычно
лишь верности направления
и трактовки дорожных знаков
Но тут меня вдруг прорвало
кровью тоски смешанной напополам
с желанием и любовью
Все это неожиданно хлынуло горлом молитвы
Парализованный этим
я пошел против своих установок
Ведь не как я
но как Он
...И великая река
мерно дышала мне в спину темнотой
а плеск волн ее
приятельски подбадривающе похлопывал
по плечам и пояснице
На черной бумаге прибрежной ночи
дрожали яркие фонарные штрихи
как многотрудные подписи
под дражайшим фирманом
Ведь не как я
но как Он...
А на том
кельтском берегу
под знойным солнцем позапрошлой недели
после долгого блуждания по Уйпешту*
сидел другой
уже не существующий я
и всматривался в римский берег
в себя же будущего
то есть теперь настоящего
но не узнавал и даже не предполагал
что произойдет через некоторый
временной отрезок
по ту сторону
дунайского зеркала
И надо же было выйти ему-мне
именно в эту точку
Ведь не как я
но как Он
*
...Лечащая душу молитвенная масса воздуха
как манна небесная
как золотая прана
течет блаженством из одних легких в другие
преображая и уподобляя
делая одним целым
сообщающимися сосудами
наполненными амброзией...
Я ведь давно уже перестал ловить
стрекоз бесполезных мечтаний
и строить из рисовой бумаги мосты планов
Я решительно убил себя
и для будущего и для прошлого
Просто накалывал каждый новый день
на шашлычный шампур жизни
чтобы кто-то невидимый с жадностью
пожирал их
Я ожидал только того момента
когда уже нечего станет накалывать
И был готов к этому
жил только для этого
Но вдруг между двумя разными языками
растаяли
все белокаменные барьеры и железные занавесы
Они слились в один общий змеино-мудрый
с новой силой проявивший
двойную молитву
о вавилонской башне мгновения
на карнизе верхнего этажа которой
голуби поили друг друга
прохладной водой амброзии
из сообщающихся сосудов...
Не было бы тебя
не было бы этого обостренного осязания
листьями каштана гроздей виноградных
секундами ветра волн речных
тенями кустов обломков железобетонных
душой воздушной души огненной
разве стал бы я просить Отца
оставить меня в этом Раю
Я просто не посмел бы даже заикнуться
с такой мелочью
Я готов был раствориться навсегда
в смертельной дымке Балкан
Ведь не как я
но как Он
Разве же стал бы я
Но просьба моя была услышана
Если бы не ты
----------------------
*Уйпешт (Новый Пешт)— отдаленный район Будапешта, ранее — отдельный городок на берегу Дуная
[Жамбек*]
В. Р.
Готика руин
настоящие руины настоящей ранней готики
как ископаемое насекомое
в янтаре сумерек
Анатомический разрез времени
Архитектурные внутренности наружу
Распахнутость вовнутрь
Вскрытые рёбра
нервюр и столбов-устоев
Легочные мешки
стрельчатых аркад и узких окон
Небьющееся сердце
апсидного розеточного камня
Обнаженные плечи и локти
аркбутанов и контрфорсов
Вздыбленное возбужденное острие вимперга
над порталом между массивными башнями вестверка
Прорванная натиском извне
витражная роза фасада
обрывки ее каменного кружева
дорисовываются на фоне небес
геометром воображения
Расколотый деревянным колесом истории
сосуд прошлого
черепки которого сейчас соединены клеем темноты
но днем снова расползутся
по руинам монастыря
...И только в одном темном уголке
за ризалитом входа
под рулады лягушек и звон комаров
активно пульсирует жизнь
нанося сахарные крупинки созвездий
на черную кожу неба
щекоча ресницами древние камни
Теплый клубок жизни
распутываемый законом любви
Летучая мышь вечерней тоски
мы с тобой знакомы не понаслышке
Но сегодня я не буду
твоей добычей
----------------------
*Старинное селение к западу от Будапешта с руинами огромного раннеготического храма
[Надькёрёш*]
В. Р.
Маленькая девочка
на велосипеде
выезжает из карфагенских катакомб памяти
по одноэтажной черепичной улочке
к останкам завода
отчаянно отпустив руль
балансируя руками
в которых вертится шар голубой
наполненный бронзовым песком секунд
Они струятся из южного полюса
прямо нам в глаза
Ах где эта улица где этот дом
Из завесы бронзового песка
поочередно проступают:
- запертые на замок дома детских воспоминаний
и бабушкины руки
открывающие окошко угольного сарая
- торжественные шпили
прилатавшие лоскут облачного неба
к центральной площади
- розовые кусты невинности
и ярко-желтые ворота радости
входа в этот свет
с замиранием сердец на солнечных лавочках
с трелью оранжевой пичуги
с отрезвляющим стуком дятла
- кресты
окаменевшие от скорби голуби
и спасательные круги венков
выхода из этого мира
"Egesz teste fajdalom volt
Egesz lelke szeretet..."**
который перекрыт
угловым кирпичом склепа
На этом кирпиче два
едва заметных пятнышка любви
цвета листка вяза
оставленные пролетавшей в будущее парой губ
----------------------
*Красивый городок к юго-востоку от Будапешта
**Строчки знаменитого венгерского поэта-классика Яноша Араня, выбитые на надгробии его любимой
***
Ниже Листьев Травы
Прямее Темных Аллей
Тише Каменной Воды
прорвусь я веточкой цикория
расколов черствую корку
ваших душных асфальтов
Начинкой-напоминанием
о чем-то позабытом
Чтобы вскоре быть сорванным
тонкой белой рукою
и помещённым
в ласковые белокурые волосы небытия
пахнущие зеленым яблоком
***
Последний и очередной
приступ
ярких до рези
шток-роз на газоне
Они поднимают меня на копья
Я больше не угоден своим
восставшим вассалам
Мой пламенный мотор
желал в последнее время
слишком многого от них
Непосильное бремя
эмоциональных налогов
в звонкой монете
форс-мажорных ситуаций
Мелеющие как июльский Дунай
закрома жизненных возможностей
и колодки существующих помимо нашей воли
обстоятельств
Приговоренный к постоянному ношению
золотой улыбающейся маски
я хочу теперь только одного -
быть навечно заключенным
нет - замурованным! -
в одиночную камеру той жёлтой комнаты
с единственно возможным на свете
надсмотрщиком
у которого такие же как и у меня
серо-голубые слезящиеся
от яркого до рези света безысходности
глаза
и неудержимо вращающийся
в галактике груди
пестрый шар
Соляриса
***
Этот резиновый жгут разлуки
был растянут до предела
и даже начал трескаться на краях
но выдержал
не лопнул
Можно продолжать жить дальше
но уже другую жизнь
находящуюся на обратной стороне
ленты Мёбиуса
Легкость перемноженная на силу
даёт не тайфун уничтожающий округу
но глубины Марианского жёлоба
с фосфоресцирующими
среди сладкой темноты
голотуриями
кораллами
и морскими звёздами
[Ода Нежности]
Глиняное сердце бьётся
учащенным пульсом
в моё запястье
Каждый мой палец живет теперь
своей личною жизнью
передавая твоей коже особые сигналы
разбегающиеся во все направления
морзянкой приятного холодка
А из центра ладони начинает сочиться
улыбающееся
оливковое
масло...
Ответьте, что может знать
о расширяющемся пространстве нежности
жесткое кресло общественного транспорта
обожающее каждый
соприкасающийся с ним зад?
Песня нежности
слагается из постоянных рефренов и циклических фигур
из тактильных рифм и осязательных аллитераций
Нежность – легкая дымка обволакивающая тело
творящая пушистый кокон вокруг него
Это туча фимиама
не знающая грома и молний
Это каждый раз сочиняемая и играемая по-новой
мелодия
Нежность незаметно
достает занозы обид и конфронтаций
из плывущих по великой южной реке
двух корабликов ладоней
Этот купеческий караван
ведомый самим Синдбадом
доставляет в Багдад чувств
драгоценные специи и благовония
из неведомых Индий наслаждения
Нежность – тихое тёплое озеро
обнимающее быстрые обжигающие холодом
струи вечно спешащего ручья
обволакивающее их
умиротворением
Нежность – это тень жасминового куста
исподволь ласкающая
резкий и самоуверенный луч полуденного солнца
смягчающая его гордыню
Нежность – это кроткое смирение бумаги
способной вытерпеть всё
что нацарапает на ней
неугомонный и неловкий
шарик кончика авторучки
Я несу ее тебе
в своих пригоршнях
как живую воду
Пей любимая
***
Один за другим
расстегиваю ремешки кёрутов*
избавляясь от лишнего груза
от лишних слоев
от лишних мыслей
чтобы достичь на финише
тебя
предельно свободным
таким же как монгольфьер
сбросивший все мешки с балластом
и предельно обнаженным
во всех отношениях
-------
*кёрут — кольцевые бульвары в Будапеште, как древесные кольца: с севера на юг от Дуная до Дуная.
[Aquincum*. Lapidarium]
Зрячая сотней глаз
пытливая шершавость камня
Суровые строгие пояса
завязанные латинскими узлами
буквенного рационализма
«NASCENTES MORIMUR»
Каменные дельты грубых венер
поспешно распахнувших свои хитоны
тысячелетия назад навстречу тебе
и накидывающих их
тебе на плечи
чтобы под сладковатый хруст
только что упавшего яблока
ты смог примерить своё «эго»
к этому взломанному временем
сейфу саркофага
«HONESTA MORS TURPI VITA POTIOR»
И блокнот твой вдруг заполняется
плоскими рельефами листьев
и геометрическими надгробными бусинами
окаменевшего древнеримского винограда
из которых ты только что выжал вино
писем с понта
«CUNCTA POTEST VETUSTAS,
PRAETERQUAM CURAS ATTENUARE MEAS»
Прикасаясь подушечками пальцев
к коленям и бёдрам
рождённым от долота и киянки
ты воскрешаешь тёмную тисовую густоту
вечной науки любви
в которой волосы твоей любимой
открыто рифмуются с цветом твоей рубашки
и постоянно мерещатся
в навсегда усмирённой мозаике пола
сложенной из кусочков
застывшей на неистовом солнце
смолы старой черешни
«FELIX, QUI QUOD AMAT,
DEFENDERE FORTITER AUDET»
А складки ткани
каменного времени
всё струятся и струятся к ногам
вместе с водой
навсегда сбежавшей из каналов терм
И вот ладонь твоя чувствует
на этой бородатой маске памятника
не царапины и шрамы поспешного резца
но движения чьих-то уже неизвестных тебе
но родных для нее рук
и тот огонь слёз
прожигающих жесткость кавернами
«QUAE VENIT EX TUTO, MINUS EST ACCEPTA VOLUPTAS»
«FORTITER ILLE FACIT, QUI MISER ESSE POTEST»
Ты вдруг начинаешь прорастать сквозь руины
тоненькой папоротниковой волютой капители
обретая известняковую зоркость орла Юпитера
гордо выставившего с колонны
свои плодородные гениталии
на обозрение немногочисленным туристам
«OMNE VIVIUM EX OVO»
----------------------
*Аквинкум - древнеримский город, столица провинции Паннония, руины находятся в черте Будапешта.
[Митреум]
(руины храма Митры в Аквинкуме)
...
То там то здесь
поверх белой каменной крошки
обкатанные древесными соками
темные прошлогодние гальки семян
конского каштана
как будто сгустки крови
заколотого твоей рукою быка темноты
из которой вышла поутру
вся земная зелень
...
Подушка из кроваво-рыжих сухих листьев
перед мёртвым алтарём
словно намёк на победоносный огонь
вырывавшийся когда-то змеиными хвостами
из всех отверстий святилища
напрямую в нутро каждого живого существа
благодружественный
вохуфриян
приятственнейший
урвазишт
...
Четыре мраморных
покрытых латинскою шерстью
столбика вокруг развороченного
чрева мистерии
они как базы для ароматных и зыбких
колонн фимиама
соединявшихся когда-то в сизый
отражающий кинжалы и факелы
свод тысячи глаз и десяти тысяч ушей
за миром смотрящего
...
Пусть льется сейчас
на мою голую грудь
расплавленная медь твоей истины
пусть прожжет меня насквозь
если хоть чуть-чуть солгу уголком глаза
или подушечкой мизинца
Только лишь сами себе
сможем быть
беспристрастными и справедливыми
судьями и адвокатами
наполненными собственным светом
Нужно только разбить вдребезги
дражайшее позолоченное яйцо
с вертлявым змеёнышем внутри
Мир да благо
Совет да любовь
...
Я снова и снова
выхожу из этой плотной каменной боли
переполненной моей самостью
нарывающей моим сознанием
как кожаный беременный шар
с срединным глазом
глядящим в прошлое
Пусть распахнется пошире
щель этой невинной скалы
пусть растянутся в улыбке ее губы
пытающиеся так нежно удержать меня
за плечи и бёдра
Пусть станет она моим постоянным прибежищем
моим входом и выходом
с поднятым и опущенным факелами
...
Лишь ящерица
стекает бесшумно вниз головой
по шуршащим о солнце камням фундамента
Лишь она каждодневно совершает своё
неосознанное молитвенное поклонение
львиноголовому выпрямителю границ
И темная туя у входа
встает копьем наперевес
перекрывая некогда свободный проход
в собственный дом
тому кто ведет под уздцы
утренний свет
Собака, змея и скорпион
мерещатся в ее зелени
Она не узнала
вернувшегося из дальнего странствия
хозяина способного слышать
сразу все звуки мира
ведь за спиной его отныне
крылья из дневных лучей
...
Стены и купол –
лишь ветер
Конь ветра
потерявший где-то в Тибете
своего седока –
милосердного и сурового сына белого света
который сегодня присев на цветок лотоса
пьет из деревянной чашки
подаренной ему в детстве облачными пастухами
медовуху с растворенными в ней миррой и золотом
и ждет очередного черного декабря
чтобы снова и снова
повторять свою безупречную корриду
И сгустки крови
заколотого быка темноты
поверх белой каменной крошки
[Нечто кечуанское. По мотивам андской мифологии]
Вязанный шерстяной Виракоча
тряско хиппует
солнечной мишенью на груди
в медлительном рогатом колёсном салоне
Он должен он обязан
быть и внутри и снаружи
быть сразу на всех трёх этажах из стекла и металла
чтобы огненная Мама-Коча приняла золотой дождь
и смогла войти в трубку сотового телефона
и в гаснущие без неё его глаза
Что Виракоча без Мама-Кочи
то же что и небо
без морских волн и без изгибов побережья
и без округлостей Центрально-Андского нагорья
Стада гуанако снуют по будапештским улицам
в поисках горных колючек супермаркетов
И вскипает в центре желтой жреческой спирали
за циклопической непреодолимой для судьбы кладкой
жгучая боль магмового потопа проклятия Пача Камаку:
"Да вонзятся все иглы, все колючки все шипы на свете
в ту дубовую палицу
что безлюбовно осквернила
драгоценную золотую реликвию
эту священную золотую орхидею
моей храмовой алтарной кладовой
Пусть вечно сочится отныне
из этой дубовой палицы
зеленая жгучая кровь бессилия
которая застынет каучуковыми жилами
и опутает его по рукам и ногам
Пусть прорвется невосстановимо
кожа на его пастушьей сумке
и вытекут из неё и желток и белок его желаний
эти жидкие фальшивые солнце и луна
и засохнут они коркой-коростой
и застынут они грубым броненосцевым панцирем
на коже его огнестрельной души
станут для нее вечной каменной темницей..."
Вязанный шерстяной Ильа-Кон-Тикси-Виракоча
тряско хиппует
камлая солнечной мишенью на груди
в медлительном рогатом колёсном салоне
полностью растворив в себе Пача Камака
Стада гуанако снуют по будапештским улицам
в поисках горных колючек супермаркетов
***
Балатона волна отрывает от неба листок
он берет ускорение
намагничен тоскою разрыва
и несётся к Востоку
сквозь зёрна кофейного ветра
и сквозь сплетни завистливых птах
чьи клювы так истончились от трелей
о кустах о просторах о выходках зноя
и о блефе асфальтовой трассы
что не ведают прочего...
Кто летит зная цель -
промахнется
в молоке вместо яблока сгинет
Кто рисует мишень свою
только лишь краскою сердца
тот уже изначально
без движения и без прицела
находит покой
в сердцевине
Твоих губ балатонская свежесть
и волос балатонские волны
*
\2013 г., Венгрия\