Галина Ермошина
Внутри персонажа
Здесь
Когда не хватает времени для – стать персонажем, но есть день, ночь и день. Подробности, мелочи, частности. Россыпь камешков, хлебных крошек, чтобы указать путь к –
С двух сторон узкой улицы, пересекая наискосок – солнце, встреченное на середине. Так впервые – руки, глаза, разомкнувшееся кольцо двойного погружения.
Бесконечная середина и длинный пробел между ты и ты. Разве с этого начинают? Когда пальцы вниз по беззащитному открытому позвоночнику – после чьего ожидания, заблудившись между причастиями и промедлением. Когда глаза запрокинуты внутрь – тебя? меня? Есть здесь что-то от нас, или мы остались в дневном времени, а здесь горизонталь Я и Ты? Вдоль комнаты и ночи. Чья сторона откликнулась первой, когда прочиталось отсутствие бога, наблюдающего за равновесием? Начало, уходящее в глубину. Здесь – только продолжение, дление между губ. Как удержать остаток утреннего сна, когда все умещается только в молчании. Та темнота, где между – только мы, с двух сторон ночи, переходя из твоих рук в мои, чей стук отзовется, когда окликнет второй. Свет внутри ускользания, отпуская, принимая, отдавая. Белизна в сон, в одной скорлупе – вспомнишь? забудешь? Удастся ли проскользнуть между слов? Трещины воздуха, сквозь который плыть, сплетая пальцы за спиной друг друга, пока выдерживает память. Отогнув страницу встречи – ты запомнишь? Ты забудешь? Не отводя взгляда, воздух смешивает два дыхания, так устают губы. Внутри горизонта. Сквозь нас, которые я и ты, минуя мы – нас там нет, соединенные только и сейчас, у которого нет тогда и потом – лишь воздух между я и ты – внутренняя одномоментность. Когда входишь в комнату и видишь те же книги, что и за тысячу километров отсюда. Не соединение, не противостояние. Только касание, сначала в языке, в речи, потом – дольше и легче – дрожащее тире ночи расходуется с обеих сторон. На расстоянии дыхания, не позволяя спрятаться в оболочку тела. Ты размыкаешь меня из себя вовне, в то пространство, которое слишком долго оставалось недоступным и необходимым.
Невидимый шифровальщик изучает на нас свою азбуку Морзе: день – тире – ночь – точка – день – тире. Длинный – короткий – длинный. Не фраза – буква, стоящая в середине. Давай ее продолжим в обе стороны, пока пространство свободно и позволяет не думать о выборе словаря. Пока слова рядом, не закрывая глаз внутри поцелуя. Обнаженность. Фрагменты. Речи?
Другое время
Кусающая вода лижет смуглую руку железнодорожного моста. Здесь можно только остановиться. Тот, кто рядом – тот далеко, сверяясь с голосом внутри своего телефона. Чье отсутствие вызывает его из их совместного – рука в руке? И руки мгновенно заняты – отсутствующим. Не знает, что «потом» стало «сейчас». Водяные дребезги и трещины, воздух разведенных мостов – кому-то удается пройти по середине занятого пространства. Меньше и мельче, оболочка настоящего. Узнает он чтение по слогам невыученной речи? Крапива и одуванчики, ребра решеток, олово проникает в его кровь. Поздняя возможность – ударяясь о льдины – мертвые рыбы, пузырьки воздуха по венам. Она – пересеченная местность, оставленная записка, отраженная от стены упором раздвинутых рук – на то пространство, что расходуется по льготному тарифу. Он, собирающий части общего времени, - вычитай, дели – логика и математика еще никого не подводила. Выведи закон приближенного третьего. Их совмещенная тень на глазах краеугольного города, выходящего боком к реке и вокзалу. Откомментированная глава выброшена, чтобы не смущать оставшееся своим неуместным знанием. Ниточка прикосновений – перила, железо, внутрь ветра, завернувшись в свое отсутствие. Я и Ты разделены на Она и Он, персонажи зрения, рукописные значки корректора, водяные буквы – свидетели подлинности. Грамматика распадается на правила, он входит в ее исключение, где подлинность не важна. Разъединение в глазах. По обе стороны длящейся речи, расходящейся все дальше от ее источника, от ее середины, полыньи, запрокинутого ночного лица, отброшенного шепота, слушай, – этот стук на двоих – разрезая неправильно заполненные страницы карандашной трещиной – от усталости, озноба, натянутого горизонта взгляда. Что там еще предполагает синтаксис? И не пора ли переходить к состояниям того вещества, что составляет их состояние? Вынырнуть в происходящее, предметное – узелковое письмо на шерстяной нитке черно-белого растворения. Бог ли это обернулся?
Вниз – квадратными окошками трамвая - к воде и железу, каменным пестрым рыбам, задохнувшимся в горьком небе пруда. Глазами самой черной кошки она говорила, сверяясь с шагами – дальше – чуть меньше воздуха – дальше – переходя открывшееся пространство отчуждения. Каждый – к своим персонажам.
Сейчас
Откуда вытаскивать слова, если автор и персонаж - внутри? Кто сейчас здесь из нас - обе на полдороге к городу и дому - вниз к реке, и вверх к осыпающимся окнам прозрачных комнат. Время, обозначенное в запястье - ровно половину твоего придется взять в приготовленные руки. Нарисованная на сетчатке, зрачок опрокидывается в ночь - вкус твоих губ принесет в дождь опаздывающий путник. Вишневая моль обернется - расскажи ей про нас. Каменная случайность встречи - чьи просьбы сильнее? И путь пробирается на горизонтали контурной карты сквозь трещины, склеенные листы, линии московского метро. Нарисованный город, бумажный поезд - две стороны у ветра, твой будет западным у края каждого стола. Твое - прозрачное, зеленое, обернись на этой стороне взгляда - недлинный путь к чьей середине? Сонная полоска света ожидает - проговори код своей двери - он первым придет в любое утро.
Длинные сны, падающие из рук, считалки по четвергам. Где мое воскресенье - там твоя суббота. Вровень с началом недели корабли раскрываются навстречу мостам. Где поперечные угольки соли в руках к ближайшему открытому морю и маятнику. Пешеходный ритм поезда, утро - к вечеру, Марья-Моревна остается за всеми ее землями прясть свою пепельную паутину, выбирать крупную сеть ежедневного «мы» и «нас», закрывая глаза сумеркам. Слова, спрятанные в буквы славянского алфавита. Ей - четыре или пять, ему - четыре или девять. Углами и перекрестками, именем персонажа - не клянись в этом подъезде на чужом этаже белой комнаты, не клянись в этот сон - застанешь ее - заставишь - застоявшаяся вода предложит - оглянись. Скажет во сне имя, сон - это ты? Не только тот, кто произнесет все буквы этой книги - хватит ли края страницы, к которому - дольше, чем -
Позволяя им стать персонажами, между перил моста только цветной дым двойной rainbow. Промежуток между взмахом и всплеском - чья монета остановит круги. Список сбывающихся снов, реестр петербургских мостов - вдоль набережной, обходя город по периметру всех обнаруженных рек, речек - вплотную к речи. Горло города гремит ядовитой жестью - праздники на полуслове. Бумажные строчки она обменяет на шелковые и выбросит в воду. Здесь начинается великий шелковый путь. Они расскажут об этом вместе с тобой, «о» - жестяное и плоское, «р» - кисточкой по губам, совместные буквы располагаются по обеим сторонам вагонного стекла. Она - то, которое внутри. Он выйдет на станции, каменный укор молчащих водокачек, папирус свернут и знаки уснули, которое из них теперь - ты? Возвращение внутрь глаз - странник, оставляющий перечень дел - уличающий список, оправдательный союз сложного предположения. Завтра она проснется вместе.
Следы-ежики из золотой коробочки комнаты той, что молчит в пространстве третьего этажа. Ему в руки ее голос - слишком много скопилось места на этом автоответчике. Пока она спит, он сможет расходовать воздух между числами ее возраста. Расстояние, не пройденное в обратном направлении, сохраняет персонажей вместе. Восток просыпается через Атлантику, через порог, сквозь сито дня и вечера - прибавить разницу во времени, вычесть географию - получишь ежевичный пирог, крыжовенный цвет ее глаз в темноте. Между губ и губ - пространство уличного фонаря, китайского фонарика, - ей не дотянуться. Той, которая устанет прежде, чем он выдохнет. Между двумя краями ее болезни - двойной билет в обратную сторону, камень во рту ожидающей змеи, не возвращайся.
Ответ - в сторону азбуки, словаря непроизнесенных слов, потерявшихся в песке, воде, земле и асфальтовых мостовых. Круглое безнадежное и длинное осыпающееся - городской пруд, мимо которого всегда мимо. И она проговаривает английские слова, сминая языком все определенные артикли, и выбрасывая необходимость предлогов и причин за ту линию железнодорожной станции, что отводит глаза по краям. Медленное узнавание на дне глаз. Благая весть, посланная по e-mail.
Из предлогов
Графикой китайского словаря лечить стоящее внутри слов препятствие. Окна колокольчики звенят насквозь. Голос присутствия того, кто отсутствует. Кувшин, слепленный для твоих губ, каждый стеклянный секрет обеспечивает себе место в твоей собственной водяной стене. Мы говорим с тобой? Она опережает дистанцию ровно наполовину, чтобы он не смог прочитать оборот страницы, окликая летний день. Имена и имена – как ее звали в четверг? Здесь, на дне полудня?
Например, осы, летающие внутри ее английских слов, когда она становилась кем-то другим, раскладывая подорожник и ромашку, крапиву и зеленые яблоки. «Да» становилось рядом, и тогда другое «да» оставалось слушать, как плавится песок в ее шагах. Определяет его прошлое тремя лепестками – трава, ветер, западные ворота, полная луна этой ночью. Ее пересеченная история из двух десятков страниц, косточками позвоночника напоминает: вкус, цвет, рисунок в углу окна, сонная игра плюшевого зверя. Ее маленькое имя отзывается, даже если она сама не успевает этого заметить. Если ты думаешь о них, то как солнце вернется в тень своего света, используя для начала двести восемьдесят килобайт твоего личного времени? Вряд ли потом они заметят твое отсутствие.
Той, которая обернулась
И что теперь делать с украденной фотографией? Он предпочитает молча вернуться к «ты», она остается со своими завтрашними снами. Это поздний вечер или слишком раннее утро на твоем будильнике, стоящем внутри запястья снежной девочки? Утро черных жуков и черных камней, у нее на ладонях греется солнце в рыжих пятнах воздушного шоколада. Как теперь разделить губы на ее, твои и его? Кто-то собирает их из разных историй между троллейбусом, клепсидрой и шиповником. Слишком очевидное, чтобы было можно испугаться, когда она обернется, когда ее окликнет – сумеешь ли спрятаться в рассыпающихся глазах или в тех, что напротив?
Здесь, на противоположной стороне взгляда, между «ты» и «он» – успевающая спрятаться внутри персонажа.
И твой хриплый разговорный, настоянный на ночной простуде, качается по амплитуде градусника, останавливая ртутную робость где-то на середине между положенным и отвлеченным. Между мной и ею на расстоянии выдоха, на уровне двух этажей разницы. Мое приближение ровно настолько, насколько тебя относит – кто за кем следует? где прямая сторона, и где обратная? Расстояние, вжатое в зрачок, читающее себя по словарям. Вдоль стены, произносящей «нет», куда тебя отшатывает перед тем, как он звонит в дверь. И отпускает до завтра, до избытка этого сна вдвоем, до лестницы, сводящей в расшатанную тьму зрачков. Как будто снизу холодной ладонью водит по стеклу, запоминая ответ и продолжение, рассказывая тому из нас, кто не спит. Из колотящейся боязни, из кулачка, развернутого щепотью, из сквозящего мимо губ. И самым маленьким шрифтом, уходя в минус бесконечность, набирать буквы твоего имени. Расплывающийся по лицу курсивом. Там, откуда можно только вспять, выхватывая глагол «возвращаться». Сеть захватывает донную траву.