Ева Ермакова
Пандора-1
* * *
мечтает о солнечных ваннах
густая грязная кожа
сгоревшая жидко
запах разорван на горький свет
мы не такие
мы стали такими
прорезь костей
в сундук течёт Svapnaspada с руки
(матка залита спиртом и горчит –
мёртвая ось детей
мы не такие
мы стали такими)
а теперь помогите Даше найти отца
в брюках его затерялась пара монет
когда вы не знаете, что делать – по умолчанию избавляйтесь
золотая пена
и смех психиатра под кожей
* * *
морской алкоголизм неизлечим.
с ковчеговых времён
мальчики танцуют с девочками
не снимая носков
завтра говорят:
для лечения расстройств сна
препарат –
дисциплина креста
а вчера я ещё дышал,
в носке на ноге дышал,
под цветными стрелками дышал,
с галстуком через окно – дышал...
/
будет ли стёрта
моя электромагнитная карма?
юность учила класть на аккорды
вечное солнце в ладонях
/
словосочетание
нам с тобой
встречается в тысячах песен
нам с тобой
позвонят с небес
и мы будем спать
я помню, как тайное общество
сделало блюдо из черепа
такая старая ошибка
/
любящий – это сложно
мягкий – это коротко
кашель струны по утрам
и неожиданная проблема проявилась на плёнке
вместо детского утренника
/
знаю, взрослый
знай, взрослый –
карма не переводится на другие языки
так что плыви и помни:
из костей прорастут стебли.
* * *
страх человеческого крика, раздирающего Вавилон,
где не встретишь знакомых смертей
что, если наша мясная сфера умирает лишь от слова?
огненный гневоотступник не справился с управлением и рушит дома и сараи,
в которых рос страх
попытка непонимания и исчезновения заключена в вине
но выжатое из мяса вино нарушает закон?
я дал тебе глаза
я дал тебе знак
я дал тебе тишину
в то время, когда кричал страх
я могу испробовать на вкус твоё лицо,
потому что это отвечает законам моего разума
теперь цветы оборачивают вокруг тел, сладкое кольцо поражения,
радуга подобия рук
правда молчит и не приходит на помощь
тьма потеряла интерес к будущему, поэтому в идентичности сохранилось что-то прекрасное
а я пытался вытащить тебя к развитию
наркотическое откровение – прощают свободный вдох
это перевёрнутый Христос шьёт мягкие стены...
что со словами моего друга?
что с мыслями моего друга?
мой друг это сгусток белков?
чистота хаоса грустна и горяча
ожидаемый звук был упущен
теперь я не буду прощён?
тропой гордыни следует мировая боль
вкус тысячелетних искушений со временем становится слишком сердит
но ложь слов всё такая же, сколько ни переписывай песок изнутри и снаружи
и сколько таких, нагих чужой памятью?
их не волнует цвет мёртвых тел, когда они слепы,
когда проводник зрения – их губы
ими они съедят звёзды и ветер и не почувствуют изменения мира,
но рука, коснувшаяся век, их отпугнёт
уныние называли грехом
греху давали вкус
но вкус уныния наскучил,
и адептов выволокли из комнат
в тупике смерти все они сдавали фамилии друг друга,
обозначая свою инвалидность
но вкус греха наскучил, и новообращённый гнев уже начинает сжигать этот мир
когда они отменили насилие и выбрали оружием безмолвие, было уже поздно
двух полюсов оказалось недостаточно для сохранения оболочки
спотыкаясь, вырезалось наружу из глубин –
[ ЖАЖДА ]
устаревшее знание агонизирует
и от ревущих от боли, ослепших обломков радуги
как иллюзия возрождения
отражается песенка седого ребёнка,
рождённого тошнотой созвездий и отвергнутого своим рождением и своей гибелью
и в прорезях глаз вывернутого наизнанку младенца
чумная роза, раскрывшаяся из моей руки,
провозглашает вечный июнь
* * *
впадая в немецкое нежное, наблюдаешь,
как прорастают незабудки из разломанной детской груди.
ощущение потерянной глубины глаз
и руки, что сеяла семена в грозу
поиск сердца непрерывен
ты осуждаешь меня, но ты прикасаешься ко мне
ты видишь меня, но живёшь свободно
и моё движение к тебе так болит...
я неосознанно рву сеточку ненависти мухи
грязный снег зеркала делает моё лицо больным
из воды не родить ни огня, ни камня
и потому тошнота греха не даёт ни слезы, ни надежды,
ни свободы, ни старости
мне не о чем волноваться и нечего прощать
но я хотел.
* * *
теперь я единственный из тех некоторых имён,
которые должны быть забыты постоянно.
огонь испарился в облака и разлился снегом,
оттого моя готовность к надежде сорвана моим смущением,
и лишь пустота.
утром нам говорят:
примите меры, чтобы оставаться мёртвыми в своих руках.
днём нам дают пробитую кость
в попытке поймать нас на преклонении перед Сухой Элимой
на ночь нам напоминают:
мойте руки перед тем, как опустить солнце за горизонт.
ты не слышал, я не видел
это перерыв в направлении встречи
опоздать в бесконечность
реанимация раскаянием
чувство света
счастье хаоса
объединение боли
* * *
однажды я закрыл глаза.
в пропасти субъекта
колокольчиком – электрический шок эякуляции
кошкой по губам до побережья ада,
где вынуто Kandal
в тишине страниц находка шага
и на других берегах – сломанная странность красного света
[нет отличий / повседневность]
в воздухе заложены знаки
[кривизна]
бритва облаков случайно причинила боль
и я пошёл на этот шаг.
и я ждал.
в закрытом движении очевидность зависимости
возможность страха проникает сквозь глаза
быстро, близко, важно, дождём, тюрьма
сеть не может охватить весь крик неба
возможность безопасности?
однажды я упал как камень.
* * *
телефонный звонок кожи:
рискованно быть разом пьяным и ограниченным
засыпать так опасно
не сдаваться так опасно
отказываться от себя так опасно
если я не откажусь от тебя, я буду в опасности
Сумерки говорят: кошки не могут иметь тело из дождя, но они связаны
взрывом бабочки, ядом по стеклу
так опасно, но исчезнуть из твоих рук видится легче
в безумии окружения при вынесенном приговоре
и в ту ночь горящих окон меня избили,
но изменённое мышление помогло сосредоточиться на бездне:
идеи игнорируются
доверие игнорируется
чума прорастает кристаллами в горлах города,
и на бюллетенях всего две строки:
это вакуум собственной кожи?
или это материнская ласка горящего пластика?
* * *
уходя на тот свет, ловлю плацкартный до дома
быть живым хорошо, пишут большими буквами,
но в воздухе, на лету всё равно бесконечнее
это как сравнивать дождь и воду из крана – вторая будет вкуснее
как писать стихи о мёртвых детях, имея собственного живого
как петь старые сказки на новый лад –
где мужчина съел свою женщину, и луной не моргнул
и не сидел по ней в залах ожидания
под водой ли, под пулями, заварной травой
стань моей рукой, стань моей спиной
вылови за меня чужую синицу
мне из правой лопатки выжгли мосты к родителям
и дышу теперь через эту дыру, всех выдышала
чувствую, как кокон сжимается
как пространство скоро вытолкнет меня
год-два, максимум
а помнишь, я говорила, смеясь – у меня ещё десять лет
но в тридцать два неуклюже выпала из окна
говорил старик габо: не ленись, не ленись умирать
говорил чёрно-красный охотник: отрекись от воды,
капающей с твоих волос,
и тогда я скажу, что люблю тебя –
но ему убить человека за радость,
и под его языком не течёт река
вот и выбежала после падения гильзы в апрельский воздух
в расстёгнутой куртке кожаной
с запахом мужчины, что и луной не моргнул
ржавая лестница, небо в облаках – вкусно, хорошо
главное, по с-прав-едли-вос-ти...
глазам, закрытым тканью, в белых мурашках мерещатся шаги
воздух извивается по щекам
нерв клокочет
ядом не наружу, так в желудок –
это сказочка хуёвая выходит из меня
не пропеть вслед: голос слаб, он нем, он пуст
так и стань моей рукой, так и стань моей спиной
и живи мной, и живи после
* * *
этим летом я буду кромсать в окрошку самых настоящих птиц
вот так ловить прямо руками из чужих ртов и рвать
и стукать ножом по дощечке
цак-цак-цак
цак-цак-цак-цак-цак
не нужно яичко ни золотое, ни простое
ни закрытые окна
а вот раньше дышать было легче!
бывало, выстрелишь стеклом на асфальт и дышишь
дышишь
а сейчас повсюду пластик
и я не слышу своего же крика, ни там, ни тут
сплошные не и ни
не вылететь из себя ни птицей, ни бабочкой
ни осколками на асфальт
когда тренировали горло, склеили нечаянно
наглухо, отбито
ветками по тропе прошептать, пылью по ветру задрожать
пыль пуста
и ты пуст как пыль
и я пуста как ты
* * *
зачем тебе любовь смертницы,
которая сама себе и Орфей, и Эвридика
которая спрашивает – а смерть это больно, или как синяя бабочка?
которая гладит тебя в ответ на твои пощёчины
едва переживёт ледяной град в июне и твою вечную мерзлоту, и твои разъезды
раз поезд, два поезд, три поезд, а после твои поезда
водой во вдохе или смехом по венам,
такая смерть – больно
поэтому пить сок из бабочек
(я не хотела)
знаешь, как кошки вздыхают? по расписанию
расстрелов и смен на баррикадах
такая смерть – тяжко
поэтому все разговоры и тайны через постель, у нас мало времени
какими будут твои глаза, когда на моих ладонях распустятся астры?
я твои стены, но ты ли моя стена
когда падёт догорающая столица, что с нами будет во время дождя и пепла?
и если сегодня я красный, а завтра в твоих глазах белым,
то в чём тогда смысл быть красным
и распускать на ладонях астры,
и молча ловить пощёчины,
и продолжать любить?
такая любовь – тяжко
поэтому пить сок из бабочек
такая смерть – больно