Алексей Порвин
Восемь стихотворений
***
Ямба и хорея рифлёный обод,
не прокатывайся по волне:
утлый отпечаток, уставясь в оба,
высмотрит колонны на дне,
амфоры, облепленные тягучей
тенью слабо волнуемых вод:
где-то там – изъятый из слова, лучший,
подзабывшийся обиход.
Пусть следы останутся на грунтовом,
пусть – на глиняном, скользком пути:
вдавлены колёса под нужным словом;
без обоза – вряд ли дойти:
вдавлены колёса, и чуть буксуя,
нам в подмогу направился путь;
этот груз нелёгкий – везёшь не всуе,
никаких тебе как-нибудь.
***
Если к полудню
в летнем кафе надрывается звук,
питаемый проводами,
передающими Юг –
значит, настало
время послушать, как глухо пропет
сидящий на самом солнце
странный какой-то субъект.
Пальцем протяжным
водит по блюзовому ободку
стакана с едва заметной
трещинкой в чистом боку –
это пространство
слишком задумчиво (взгляд – в никуда);
кто смелый, тот спросит имя,
перекричав провода.
***
Предзимняя суета разборчива,
по местам расставив те
деревья, внезапно неуместные
в задрожавшей прямоте –
они шелестят, но соглашаются:
мы склонимся, переждём,
ведь нас белизна потреплет, ежели
в эту вертикаль врастём.
А перед нечаянными жестами
меркнет сила сквозняка –
такое на облаке движение,
словно тянется рука:
запихивая стволы в заранее
заготовленный наклон,
погода к тебе и не притронется
(не пугаешься, спрямлён).
***
Раздуваемая южным
уходом летнего дня,
верхушка стога случайной птицей
усложнена –
серость новенького сена
блестит белёсым пером:
мы это плаванье по-иному
переживём.
Прежде думали, что травный
подсохший шорох – тонул,
а ныне – остов устойчив, чтобы
проплыть июль;
движется над нами небо,
а парус белый – сумел
собою ветер отмыть от пыли
(проста, как мель).
***
Игорю Булатовскому
По-летнему вокруг звучащее
не успокоить, не заткнуть
дождям – когда они по-дружески
своё ты-ты бросают в путь;
а время маленькое, старое
(к нему, пожалуйста, на Вы)
не разбирается в строении
растений тёплых, звуковых.
Здесь избирательная вежливость,
а к слову – как ни обратись,
ему, конечно, не понравится,
ведь в нём – расправленная высь;
где дрозд моргает и сутулится,
не видит в небе корешка,
срывая круглое жужжание
с мгновенной веточки прыжка.
66 слов Андрею Сен-Сенькову
Кровля на вкус кошачьего,
лизнувшего черепицу прыжка –
составлена из невозможности,
горчащей, как памятная река:
шаг не ступить – провалишься
и ужаса нахлебаешься так,
что мёдом покажется прочее;
а есть ли у кровли – речной маяк?
Это тогда – хранители
спустились на воду, писк услыхав
котёнка, что брошен ребятами,
барахтался в водах, толкая явь –
это – тогда, а ветхие
дома – поопасней всякой реки;
слезай, забоявшийся котичек,
и мне испугаться – не помоги.
В Политехническом парке
Смотри, старики под вечер
в пыли проверяют струну,
взмахами ветхих ракеток
удивляя тебя –
они воевали вместе,
спаслись, партизаня в лесу
(ветер донёс из обрывков
запыхавшихся фраз).
К тебе устремился август,
торопится, чтобы схватить –
но проследи за движеньем
ветеранов, пока
весь теннисный корт уходит
всё глубже в чащобу игры,
ставя зарубки ударов
на полётах мяча.
***
Мифа прозревает обложка,
обретая капли дождя,
видящие лишь человека
в прибежище мягкой листвы:
прочему, сокрытому в главах,
подтверждения не найти –
или зрение дождевое
излишне заужено вниз?
Капелькам не выхватить скорый
оборот – вверху – колеса,
не понять все эти предметы,
что лязгают в чувстве твоём.
Кто сошёлся в схватке с богами?
Это – знание обо всём,
что случится с яростной силой
во взгляде воды дождевой.