Павел Финогенов
THE RODINA
* * *
обсуждаешь последний фильм аллена
со внутренней стефани джерманоттой
жалеешь что история протекла
у входа в отель дакота
и скрижаль оставлена
одним летом в аду
выхолащиваешь дар беженца
а потом плюёшь
на подспудную рефлексию
наполняешь ей честный гондон
видишь распахнутый мартом балкон
и уже не пытаешься правильно прочитать
тяготеют или тяготят друг друга
в условиях невесомости
разумных доводов двенадцать
толкучих сообщений в блоге
где допустишь глагольную рифму
и не умрёшь
это легко
пока умеешь смеяться
и так подумать
о себе
чтобы никогда
не возвращаться
* * *
толян эмигрировал в грецию
торговать сосисками на пляже
святое дело согреться
для загадочной русской даже
под экстатичные крики
анти-каких-нибудь-истов
друзья все как один фрики
обсуждают мировое закулисье
за пивом с пересоленной воблой
чтобы скрыть не первую свежесть
маленький брат молчит смотрит в оба
«…эти четыре тридцать три джона кейджа
совершенно не-мой язык…»
пока хор московской патриархии
поёт римейк советского союза
пусть хотя бы одноголосие
какое-нибудь чахленькое соло
не особо задевающее ценителя
о, только не футбол в котором счёт
один-ночь
в пользу производителя
оранжевых мужских носков со склада в удмуртии
но толян эмигрировал в грецию навсегда
и стал без всякой видимой причины
стихотворением на сайте «полутона»
написанным пройдя до середины
«…не уходи побудь со мной…»
не надо хлопать
дверью в магазине
* * *
за пеленой они жмутся друг к другу
старыми оскаленными псами
травою сорной пробиваясь из земли
полвека назад дышали другой пылью
втягивая в солнечные ноздри
ретрооптимизм
потом постукивали плечами кранов
по батареям прошлых вер
откуда знать наверняка теперь
тут кривобокий со скошенным лбом
рядом выступающий клыком
прислонены к стене расстрельным первомаем
глядят сквозь сон
апрельских вечеров густое сочиво
нюанс физиономии
порою излучают...
и годы сумерек
ведут между собой совещания
по водосточным трубам
мусоропроводам
и дрожь такая от того
что родина – каких-то девять остановок
автобусных и не очень
доискиваясь причин
отдаю голос
сквозь реликтовый белый шум
за увесистый шматок суши
но прислушиваясь
к хозяевам улицы
занимаю у них дневные силы
под грабительские проценты
существа не рождённые матерями
понимают
что станут первым саркофагом
над заглушенным реактором
сновидения
оставленной страны
* * *
пять яиц в холодильнике
батон на столе
выходные без денег
выйду думаю отвлекусь
на последние двести рублей
куплю дешёвого крепкого пива
потому что три часа ночи весна
сейчас не продают после десяти
но я-то знаю где можно
так всегда
очень даже можно
если всюду нельзя
подхожу к магазинчику – закрыт
до следующего три остановки
надо идти
зрелая женщина лет тридцати пяти
стреляет сигарету
интересуюсь почему закрыто
пожимает плечами
говорит скучно
ищет спутника
тем более по пути
выясняется
ей в другую сторону и вообще
муж ушёл
книг не читает
есть нечего
взял на двоих
пошли ко мне
убедил что не страшно
приготовил яичницу
поджарил хлеб
смотрел как она ест
зачем-то говорил о достоевском
наблюдая как становится прозрачно
остатки батона завернул в газетку
отдал в дорогу
и ведь не потому что такой
хороший
простой
расписной
человек в чехле имени чехова
не знающий как строить мост
заблудился в роще ореховой
где так светло
до слёз
* * *
граффити на углу хозтоваров
из ошибок рождаются идеи
двух таджиков актуальный уваров
призывает закрасить белым
всё от цоколя и до вывески
изнутри прогрызая стены
парочка профессоров принстонских
разрушает модель вселенной
ах подвинется ах подвинется
за углом хозтоваров виселицы
и у рта красавицы пена
* * *
иван уходит в супермаркет
как будто небо в доступе прямом
а так сермяжный потолок
я знаю сколько будет сдачи
что не вернёт всё до копейки знаю
но посылаю
куда подальше
его обратных перспектив лубок
так пребывая в солипсическом раю
не изгнанный профан-иван
вернётся и ударит пяткой в грудь
прервав попытки разложить
по полкам не прочтённым книги
пока иван заходит в супермаркет
пока кирпичная злоба
не скажет трещину в стене
шумом центральной улицы
храм за домом
укрыт дырявым полотном
всё об одном
наш будний праздник
невнятный дождь на глину и асфальт
вот и всё рождество
вот оливье на всякий и не вякай
дай в челюсть кому надо
представься коммунаром
в рубашке белоснежной однако
в красном галстуке поехавшем
с пятнами соуса не поспеваю
за внутренним иваном
неопалимая купина
корнями упирается в тартар
мне было лень пошёл купил он
мне выдворить его бы надо
мне делать мозг о том о сём
но тут иван выворачивает карманы
"ну не брал я не брал!"
здесь у романтика горлом хорал
у меня же эффект замены
спускается (не скажу что с неба) ангел
нормальный такой ангел
без понтов
беспонтовый как сочинский факел
человек человечек и мало ли что
посидели втроём развязали захарку
на ивана захарка нашёл пулемёт
от соломенной веры куриная лапка
из подруг
что вокруг
только смерть берёт в рот
THE RODINA
восемь.
что же будет завтра с нами
если есть вообще на свете мы
может просто мясо с волосами
впересмешку с комьями земли
двадцать.
стану ящерицей птицей
чтобы в жопу их не целовать
тридцать.
сыро в костяной темнице
заходит мать
* * *
лбом уткнуться. провал. метро.
спиздить из секонд-хенда свитер.
облажаться. а вам чего
молодой человек простите?
чуть помедленней и нежней
так и тянуться руки заняться
поднимать из канав бомжей
в эгоизме постхристианском
мать-учение повторять
только это... не слишком часто
сквозь окошечко уломать
отпускать без рецепта лекарство
от бессонницы в том числе
от которой бывают дети
лбом уткнуться. навеселе.
никого в поздний час не встретить