Фаина Гримберг
ВОЛК
Фаина Гримберг (Гаврилина)
ВОЛК
Памяти Димитра Овчарова, болгарского историка
и археолога
Я волк
На треугольном моем лице – глаза
В моих глазах отражается свет
я вижу ночью
И нет ничего кроме пристальности
в моем взгляде, в моих светящихся отраженным светом глазах
нет ничего кроме пристальности,
которую эти люди
принимают за какую-то лютую злобу
А я еще и близорукий
были хорошие итальянские очки,
но они давно разбились.
Я спал,
уткнув треугольное лицо в передние ноги.
Я думаю о снеге
Снег был разный,
он был мелко зернистым искристым
от этого казался виделся мне вдруг
смутно разноцветным –
зеленоватым, голубоватым; розовым, как розы.
Я спал
на моем теле наросла теплая зимняя шерсть
Я спал,
мне снилось лицо коня.
Я спал,
над местом моего покоя восходят вместе солнце и луна
я разговариваю с птицами, даю деревьям имена…
Я родился весной
Я открыл голубые глаза волчонка в логове
устроенном в густом кустарнике
Короткий мягкий коричневый мех не защищал меня
от прохлады марта
Я прижимался к материнскому теплу и взахлеб пил молоко
из сосцов матери,
смутно различая нескольких братьев и сестер
они скоро умерли
остался один я
Мои волчьи глаза сделались желто-золотистыми
Мои глаза человека черные светлые…
Потом появлялся отец
и я жадно ел мясо, которое он срыгивал
Отец рычал, мать ворчала и тявкала ответно
И часто они дружно завывали, пели
Я слушал…
И еще потом я прятался с матерью в каких-то кустах
Я видел, как люди загоняют моего отца
к заброшенному, почти разрушенному дому
Он летел вверх по наружной лестнице
по разбитым ступеням
на крышу
и бросился вниз,
ударяясь о выступы и балки,
убивая себя…
Они все побежали к нему
и увидели на земле человека
молодого парня
лежащего с разбитой головой
вместо волка
которого они загоняли…
Я слёзно заскулил,
прижавшись к матери…
И вдруг мой тонкий слёзный визг
превратился в человеческое детское всхлипыванье
Всё вокруг закружилось
но я не успел испугаться
Я впервые в своей жизни перекинулся в человека
Я был ребенком,
мальчиком в короткой холщовой рубашке
На губы мои легла человеческим теплом ладонь моей матери
Потом я шёл рядом с ней
Мои босые ноги ощущали траву и землю
Я поднял голову от земли и увидел, что моя мать плачет…
Я знал, что мы люди…
Скоро я и мать потерял
Вместе с прочими волчицами нашей стаи она бросалась
из стороны в сторону перед оленями стада,
чтобы жертвы растерялись
и матерые волки могли бы сшибить добычу с ног…
Олень выбил ей челюсть копытом
Она погибла, потому что не могла есть
умирала долго и сильно мучилась…
Я остался с бабкой по матери, она меня растила
Ну и стая учила меня жить как надо…
У меня появились приятели, мои сверстники
Было хорошо рядом с ними
вольно прилечь на землю и чутко прислушиваться…
И дружно поворачивать головы в одну сторону…
А лес звучал…
Мы учились охотиться вместе,
когда одни бежали за оленем,
а другие – наперерез…
Одни оставались в засаде,
а другие гнали к ним добычу…
Мы знали, что надо подражать опытным волкам
и подражали им…
Я помню, как впервые нанес косуле укус за нос
и она упала, забила тонкими ногами по земле
и задохнулась…
Меня учили, что лучше какое-то время голодать и выжидать,
пока ослабеет твоя добыча,
а не тратить силы на бесполезную погоню…
Но все же было отлично
гнать лося по твердому снегу,
бежать вперед крепкими лапами…
Бабка умирала от старости
Ее прозвание в стае было Одинокая
Погибли и умерли все ее дети и внуки
Давно погиб ее волк
Я остался единственным у нее…
И позвать исповедника просит она
из родной, из французской земли…
- Кюрт! – сказала она, - называя меня моим тюркским именем,
словом означающим волка… -
я хочу высказать все мои волчьи грехи,
а человеческих грехов у меня нет…
Она это сказала
И я мчался отчаянно
и снег взрывался страшными искрами
летел из-под моих бегущих стремительно ног…
Была ночь…
Зимние звезды в черном небе виделись мне горящими…
Передними лапами я вышиб ворота монастыря
вышиб дверь в первую попавшуюся келью…
Монах увидел молодого волка –
живот втянут, шея мускулистая, лапы длинные,
и золотые глаза смотрят прямо,
и он онемел от страха
А я схватил его поперек тулова
сутану ему порвал
зубы у меня уже сильные мощные были
Я метнул его к себе на спину и помчался…
В густой чаще серых зимних деревьев и палых веток она лежала
под одним деревом.
Я перекинулся
и вместо волка-подростка, переярка,
он увидел перед собой подростка человеческого,
только начавшего путь возмужалости,
одетого в длинные штаны и короткий жилет-элек на голое тело,
резко мотнувшего головой с черной косицей.
- А, бу́льгаро (bulgaro), - сказал монах
и уже и не боялся…
Под деревом лежала старая женщина…
Она тихо исповедовалась ему
своим всё еще певучим голосом -
лю-у –
рассказывая на старофранцузском языке родном,
как волки забега́ли на узкие улочки Парижа средних веков
и рвали зубами трупы замерзших нищих и проституток,
и она врывалась в бедные дома
и загрызала отцов и матерей
и выхватывала младенцев из колыбелей,
чтобы накормить своих маленьких детей живым мясом.
И она пела вместе со своей стаей в страшных ночах:
Лю-у!..
И монах отпустил ей волчьи ее грехи.
А человеческих грехов у нее не было.
Она отошла с миром, лежала под большим деревом.
Я перекинулся в волка и отнес монаха назад в его монастырь
и снова перекинувшись в человека,
попросил прощения за сломанные ворота и выбитую дверь.
Он перекрестил меня.
Я снова перекинулся в волка и побежал трусцой…
В густой чаще я выл по ней на уже родном славянском наречии:
Ву-о-ы…
Где я?
Может быть, я лежу на вершине холма,
уткнув треугольное лицо в передние ноги…
Я давно уже перестал быть молодым…
Никогда еще не было такой холодной,
такой голодной зимы…
Разве что в тот год,
когда только-только мы пришли
в италийские и франкские земли…
Наши женщины и дети устали,
потому что пришлось двигаться долго,
быть в движении очень долго –
в пеших и конных переходах
в тряских повозках и на конях…
И вот мы остановились
перед воротами королевского города франков
Дагобером звали их короля.
Послали меня,
потому что я хорошо говорил на языке франков.
Не потаю
я знал, что обо мне говорили:
Красивый, сильный, любезный,
благоразумный и пылкий,
Красноречивый и умный,
Превосходил всех юношей в охоте,
в силе и владении оружием.
Учтиво, с отменным вежеством попросил я Дагобера
о ночлеге.
И по его приказу отвели нам большое место,
где мы разбили наш лагерь.
В нашем лагере были только женщины и дети
Мужчины отправились на охоту
Мы тогда охотились только на оленей в лесах
Мы были охотники славные и лихие
Добычу мы нашли
Мы возвращались веселые, с добычей
Толстые головы добытых оленей свисали
на наши крепкие спины.
И мы увидели
трупы лошадей
перевернутые переломанные повозки
и упавшие ограбленные шатры.
Мы увидели мертвые опозоренные тела
наших женщин и детей!
Я не могу говорить.
Я буду говорить.
Это лохматый Дагобер натравил на наш лагерь
свою трусливую солдатню и тупых мастеровых
Это он испугался нашей храбрости и свободы
И все они кричали:
- Убивайте этих бильга́р (bulgares)!
Они захватят город
Они бродяги
Они волки!..
И тогда мы сделали наш поход
Мы превратили страну Дагобера в ничто
Мы камня на камне не оставили от их города
Мы их убивали без пощады
Мы резали животы их женщинам,
чтобы у этих франков никогда не было потомства
Мы ощипали их девок
Вороньими волчьими птицами мы выклевали глаза
их детям
Мы всех резали нашими ножами
Мы в куски изрубили лохматого Дагобера
сто мечей захватили
сотню самого дорогого оружия
сто мечей,
кованных в лучших кузницах на Рейне,
где лучшие мечи издавна куют…
Мы ничего не взяли из прокля́того богатства франков
Мы всё подожгли
И долго всё горело
Мы взяли только вино из их погребов
только виноградную и медовую кровь
Мы пили крепкое медовое вино Дагобера
Мы пьяные от медового вина плясали
воинскую пляску в честь младшего сына
болгарского хана Симеона,
принца Баяна,
который умел заклинать небо,
Тенгри именуемое нами,
и обращался в могучего волка,
священного нашего Бога,
священного нашего предка,
поразив превращением этим
Лиутпранда из Кремоны,
посла короля франков Беренгария…
И наши бубны гремели до неба
И мы еще долго пили из франкских черепов,
как будто из чашек.
Я пил из черепа Дагобера
и вино проливалось на мою шею
Так началась вражда
Каждый год, в тот самый день мы нападали
на какую-нибудь мельницу
убивали детей
резали женщинам животы и набивали зерном
Чтобы всегда франки помнили,
как не дали нам ночлега,
как наших женщин и детей убили
В деревнях боялись нас трусливые франкские мужики
всё нам отдавали
А мы ничего не брали,
только всё сжигали вместе с их домами
Тут на них какой-то мор напал
Волками забирались мы в их жилища
и съедали еще живых больных
Нам их мор был не страшен
Тогда мы, болгары, уже числились в италийских землях
наравне с прочими италийцами –
апулийцами и калабрами, кампанцами и умбрами
Многие пошли на службу к италийцам и франкам,
другие к византийцам -
драться с франками
Одному из наших византийцы дали целую армию под начал
катепаном, верховным полководцем его назвали
дали ему свое византийское имя Василис
а по-нашему его тоже Баяном звали,
наше тюркское имя,
красивое имя,
славный, сильный значит…
Он много франкских городов взял для византийцев
Гордым был
В конце концов в городе Канны ослушался
приказа наместника какого-то, или не знаю кого,
и его казнили
Так закончил свой путь жизни
А я не нанимался никому служить
и не пойду!
Я вечный воин, странник, удалец
Я сам по себе со своей стаей,
а не в чужих войсках
Я Кюрт – волк,
и другое мое прозвание Кёсеме́н –
свободный вожак свободной стаи.
Я волк отважный дерзкий ловкий
в темные ночи в деревни, в города иду,
где смерть мне грозит,
в безысходной беде умираю молча, бесстрашно.
Волчья ночь – ночь самых смелых!..
Но почти все наши уже не умели перекидываться в волков
Только немногие не разучились
Я умел!..
И наступила ночь.
Я проснулся.
Я с силой повёл большим мускулистым телом
поднялся на ноги
Мой всегда опущенный к земле хвост
напрягся настороженно.
Это большой серый хвост волка
таким хвостом можно разговаривать
он как язык,
который во рту у человека
Хвост говорит,
что я ничего не боюсь
и никого,
что я спокоен и уверен в себе,
что я вожак.
Я поднялся на ноги и завыл-запел
Я склика́л всех своих,
свою стаю.
Я звал их недолго,
но долгим было эхо…
И никогда еще не было такой жестокой,
такой голодной зимы
Бескормица
падеж оленей
Мы пытались охотиться на лисиц и зимних зайцев
Зайцы подыхали от бескормицы
На лисиц напало бешенство
Многие из наших заразились и умерли,
И еще и от голода умирали
И нас всё меньше становилось
Но других волков мы не допускали к себе
Они ведь просто звери
они не люди
они не такие как мы…
Я звал своих.
Они бежали ко мне,
перекидываясь на бегу в человечье обличье
Мои взрослые молодые сыновья бежали ко мне
своими тайными волчьими тропами
помеченными пахучей мочой
встревоженные
Я видел их высокую осанку и поднятую шерсть
Они разогнались и уже неслись галопом
Они у меня сильные
Я очень люблю их
Они подбежали
наклонили низко головы к заснеженной земле
и будто перекувыркнулись
перекинулись в людей
и подбежали ко мне
два прекрасных высоких стройных парня
в длинных штанах из чёртовой кожи
в меховых жилетах поверх белых рубашек
Я стоял уже человеком
Они подбежали с двух сторон и обняли меня
Я крепко обнял их обеими руками
Я очень их любил
По человечьему счету им было восемнадцать
и двадцать лет
Они не были похожи на мать,
они были в нашу, болгарскую породу,
черноглазые и черноволосые
Я опустил свои руки на их милые головы
с этими свисающими с маковок
черными болгарскими косицами…
Больше не было огромного матерого волка
На поляне стоял человек
и сосредоточенно грел над костром
свой бубен
Вокруг этого человека, вокруг меня,
собрались мои люди
Мы крепко обнимаемся поочередно,
как будто в последний раз,
как будто в последний день нашей жизни.
А, наверное, это и вправду последний наш день,
последнее дружеское объятие.
Мы стояли на поляне
Нас мало осталось
Ветер сдувал снег с больших ветвей над нами
Мы прощались друг с другом
обнимались молча напоследок
Я дал в руки моему младшему сыну Винсенту бубен
и тихо сказал:
- Ты помнишь, как я тебя учил.
Он одной рукой удерживал бубен,
мерно встряхивая,
а пальцами другой руки сильно мерно бил…
И мы встали все друг против друга,
а он в стороне у костра,
и мы начали наш танец-пляску,
сильно притоптывая крепкими сапогами, ногами ,
чуть согнутыми в коленях;
то раскидывая руки широко в стороны,
то всплескивая руками высоко над головой…
Потом я затоптал огонь,
надвинул на голову качулку своей меховой куртки
И вот уже нет людей на поляне
Настороженные волки перебегают тревожно
под деревьями
Так мы снова перекинулись и побежали
Только на пустой поляне остался утоптанный снег
и зола от костра
и брошенный бубен…
Когда в сёлах пустеет,
Смолкнут песни селян
И седой забелеет
Над болотом туман,
Из лесов тихомолком
По полям волк за волком
Отправляются все на добычу…
У меня дурные предчувствия, плохие
Но все мы голодны, мы хотим есть!
И не было иного исхода,
надо было броситься в деревню
там подрать в хлевах телят
или хотя бы дворовых собак подрать
Голод гнал
Мы бежали трусцой,
этим бе́гом выносливых и терпеливых,
каким преследуют неторопливо стадо оленей.
Но в лесах не осталось оленей
Бескормица
падёж…
Я бегу позади всех
Я вожак
Я вижу всех
Впереди по нашему обычаю бегут самые молодые
Впереди всех бегут мои сыновья, Готье и Винсент
Мать дала им имена франков…
Мои сыновья бежали впереди всей нашей стаи,
вытянувшейся по заснеженному полю.
Я смотрел.
Они бежали медленной рысью,
вытягивая четыре длинные ноги;
утаптывая, топча для общей дороги
дорожный снег.
Их внимательные пристальные раскосые глаза
устремлены вперед,
вперед…
И если будет засада,
если начнут стрелять,
их убьют первыми.
И когда они будут лежать на снегу,
мокром от их крови,
раскрыв окровавленные рты,
я вспомню,
как я вылизывал своим шершавым языком волка
их младенческие десны,
чтобы им не было так больно,
когда резались молочные зубы…
И какие клыки потом выросли у моих сильных сыновей!
Им ничего не стоило завалить лося;
каждый из них мог с размаха прыгнуть
большим сильным волчьим телом
на спину большого лося,
и вцепиться когтями передних ног,
и плотоядными зубами прокусить холку…
Они могли целый день без устали
преследовать стадо оленей
и в конце концов загнать свою добычу
и наземь сбить
и затерзать до смерти.
Я учил их есть на бегу лесные ягоды,
чтобы не мучила жажда,
потому что вода может быть далеко…
У них красивые золотые глаза
и черная яркая молодая шерсть…
Вот таких ребят я вырастил!..
Они украли из книжной лавки в Блуа
«Вальпургиев фехтбук»
и выучились по рисункам в книге
биться на мечах…
А какие умные!
Придумали значки-рисунки.
Все скалы исчертили углём в скалистой долине.
Младший босиком стоял на плечах старшего,
старший крепко держал его лодыжки.
А младший быстро и уверенно
покрывал скалу значками-рисунками.
А я сидел поодаль на камне
и любовался моими сыновьями…
Они мне говорили, что эти значки-рисунки –
это наше письмо,
вот как у франков латынь;
и когда-нибудь разберут эти значки-рисунки
и узна́ют о нас,
и вспомнят нас!..
А я помню,
как мы купались в быстрой речке у водопада;
как я бранил их за то, что гоняли на своих мотоциклах
без прав…
И чтобы сердце не разорвалось сразу,
я ухожу в память, где их еще не было…
И однажды в такой яркий солнечный день весны
я врываюсь с моей ватагой –
все верхами на хороших краденых конях –
tutte vagabonde –
на площадь одного города франков,
окруженную таверной, церковью,
аптекой и домом городского совета ,
и домами прево, эшевенов и капитана городской стражи…
Копыта громко бьют в булыжную мостовую…
Мы спрыгнули с коней
и два пальца в рот – свистнули
Громким свистом отправили мы коней переулками
на луга, туда, где кончился город…
Мы горделиво шагали,
развернув плечи
гордо глядя вперед
и чуть покачивая на ходу брошенными вольно вдоль тела
руками
безоружные
только у каждого в опущенной правой руке
бубен
Мы ворвались первые
и за нами пришли еще наши
веселым потоком
И горожане сходились, спешили на большую площадь
Их светловолосые девушки танцевали
кружились вокруг нас в своих лучших платьях
В этот день моей свадьбы люди го́рода франков танцевали
с нами,
потому что рядом со мной шла самая красивая из их девушек
самая красивая со светлыми кудрями
Она откинула с головы светловолосой на свои белые плечи
красную накидку
Я подарил ей свадебный наряд и много золотых украшений
Она шла рядом со мной
и я видел ее нежную улыбку и светлые глаза
Человек-волк выбирает себе подругу один раз
на всю жизнь
Пусть она из обычного человеческого рода,
не умеет перекидываться,
все равно один раз
на всю жизнь.
И нас окружают мои друзья в красивой одежде
И я смеюсь большими белыми зубами
И в мою смоляную косицу вплетена нитка жемчужин
И на мне шёлковая рубашка
цве́та лепестков желтой розы,
подпоясанная красным кушаком,
бархатный черный жилет,
штаны из крепкого черного сукна.
Мои длинные ноги обуты в кожаные черные сапоги,
разузоренные пестрым узором
из нашитых цветных лоскутков окрашенной кожи…
И тут наши вскинули бубны
а их скрипачи с такой легкой быстротой повели смычки
по своим скрипкам –
вперед – назад –
смычки ходуном ходили
мелькали и летели
И пошла музыка!
Мы танцуем все вместе в этот день,
счастливый для меня и для нее.
Мы танцуем все вместе.
В толпе наши смоляные косицы перемешались
с франкскими праздничными беретами,
украшенными фазаньими перьями.
Светлые кудри их девушек
рядом с высокими шапками наших красавиц
Остроконечные девичьи шапки
словно бы устремляются в небо.
Наши девушки идут в танце,
переступая легко
маленькими ступнями в башмачках,
на которых вышиты птичьи лапки.
Наши девушки поют песню о том,
как потеряла дочь воина
свой маленький вышитый башмачок,
а сын хана нашел
И только ей башмачок был впору,
такая у нее была маленькая красивая ножка…
Мы танцевали все вместе
В тот день мы танцевали все вместе.
А потом они всё равно убивали нас.
В другие дни и ночи они всё равно убивали нас.
И мы не отставали.
Но она любила меня.
Кюрт – волк – произносила она ласково и непривычно мне
мое тюркское имя…
- Я люблю твои большие глаза,
которые умеют так смотреть, -
говорила она –
твои руки большие,
которые умеют так обнимать,
твои ноги большие,
которые шагают так далеко и широко,
твои большие белые зубы,
которые умеют так улыбаться!
Твои острые уши,
которые слышат в ночи…
Мой остроухий волк!
Не спится тебе в ночь волчью бурную,
не спится моему волку, моему храбрецу.
Всё-то ты рыщешь
ищешь деяний лихих
Не оставляй меня,
мой высокий!
Выше тебя только деревья и небо…
И много ночей она засыпа́ла на моей руке.
Она любила меня.
От нее у меня двое сыновей.
И в первую брачную ночь старая волчица-женщина
в свадебном шатре
ждала,
чтобы научить невесту всему,
что надо знать
молодой жене.
И вот моя невеста вошла в шатер,
внимательно полог откинув.
А спустя какое-то время
старик из наших
увел старуху-волчицу,
и впустил в шатер меня
и сказал моей любимой:
- Вот тебе волк!..
Она как все наши женщины
шила одежду,
расшивала цветными и золотыми нитями
праздничные наряды.
Я большой, осанистый,
входил в шатер наш,
где она сидела у походного очага.
Она подавала мне лепешки
испеченные на огне походного очага.
Лепешки пахли жаром, и дымом,
и руками любимой женщины.
Она у меня в золоте ходила – жена вожака!
Ни у кого не было столько золотых украшений,
сколько у нее.
Деньги у нашей стаи водились немалые.
Мы перекликались в зимнем лесу – лихие парни.
Я тогда раздобыл себе пистолет «Берса тандер».
А вы бы что сделали,
если бы на зимней накатанной дороге
среди лесных деревьев
мы бы окружили ваши сани?!
Вот и они то самое делали:
отдавали нам всё что имели.
Много кладов мы припрятали
в тайных лесных местах –
никому чужому не найти.
Только зимой голодной не наешься золотом,
да и на хлеб и мясо не сменяешь золото –
не берут…
Франки убили ее из мести мне,
убили женщину своего рода,
мою девушку в красной накидке.
Я вижу на кровавой траве ее мертвое тело
У меня отнимаются ноги
Мои сыновья, сильные подростки, несут меня в лесу
на носилках,
выдолбленных из ствола старого дуба.
Я год не мог ходить.
Потом всё же встал, поднялся,
пришел в себя.
Ну и пошли мы на их кошары
набегами –
всей моей стаей-ватагой.
Боевой клич кликну, рыкну –
и рванем все…
Эх, всё крушили!..
А сколько я бранил моих сыновей!
Вот непременно им надо жеребую кобылу на лугу
завалить.
Рисковые парни.
А у лошадей-то копыта подкованные –
получишь в башку –
и поминай как звали…
А кошара – эх!
Берегись, кошара!
Берегись, собаки деревенские!
Сторожевые псы овчарни, берегись!..
Хорошая зимняя овчарня.
На кругу, за плетнем круговым, пусто.
Снежком вытоптанное прикрыто.
Овец вовнутрь загнали,
под крышу черепичную.
А нам-то что! –
мы любые ворота выбьем,
кормушки, корыта водопойные порушим…
Но прежде я вскину свою старую манлихерку
и палю в морозный воздух –
убегайте, пастухи!
А деревня далеко.
А пастухи боятся нас,
потому что нас много.
А я палю из старого своего ружья,
пусть знают, что нечего к нам соваться!..
Ну пришлось одного пастуха укусить за шею,
это смертельно, конечно.
Но мы не людоеды,
только уж если совсем голодно.
Так ведь и люди от голода кормятся
человечиной!..
Ни одна собака взлаять не успела,
мы всех поре́зали.
Перекусили собачьими печёнками
и взялись за овец.
Пировали долго.
Рвали сильными зубами еще живых ягнят.
Кровь текла, как вино,
по мальчишеским лицам,
по округлым подбородкам моих сыновей…
Такой бардак по барабану устроили в кошаре
унесли много мяса
Но овец резали всех
просто так
чтоб знали пастухи и все прочие,
что это мы!..
А теперь даже ни одного дохлого ягненка-недоноска
в кошаре не найдешь –
люди всё сожрали –
голод,
зимний голод…
А как вы хотите, чтобы я с ними говорил,
если такие небылицы о нас
они сочиняют,
если ославили меня людоедом…
А-а! Плевать!
Мне по барабану, по бубну
ваша человечность!
Ваша человечность – это всех убивать!
Шубы себе шить из наших шкур
охотиться на нас днями и ночами
кровь нашу пить, пожирать наши сердца,
чтобы сделаться сильными и храбрыми
как мы,
только этого никогда не будет!
Загоняют нас в ямы, на острые колья,
а потом камнями сверху добивают.
За наши мертвые, отрезанные, отрубленные головы
платят золотые монеты…
Эта гребаная Европа украла у нас нашу одежду –
наши жилетки-элеки, наши сапоги
и штаны в обтяжку,
и остроконечные шапки наших девушек –
для своих богатых женщин.
У нас украли наши лепешки,
наши жёны пекли их в жаркой черной круглой печке
эти лепешки едят горячими
и не надо намазывать на них
какую-то вонючую подливку…
У нас украли наши палатки и шатры…
Какого чёрта наяривают в наши бубны?!
У нас украли нашу музыку.
Украли наши сказки старинные,
какие рассказывал я вечерами
моим маленьким сыновьям –
о славном парне по прозванию Карабаш –
Черная голова –
умного, сильного так у нас называют
всех он перехитрил
и женился на дочери короля франков,
о спящей зачарованным сном в зачарованном дворце
ханше-красавице,
о девушке, которая когда говорила,
изо рта ее сыпались жемчужины…
Убивали нас.
Но стали одеваться, как мы,
стали есть, как мы,
стали танцевать, как мы,
и рассказывать наши сказки!..
У меня плохое предчувствие.
Мои сыновья, Готье и Винсент,
бегут впереди всех,
утаптывая зимнюю дорогу для всей стаи.
И если нас поджидают,
если начнут стрелять,
их убьют первыми…
Колотится о ребра мое сердце,
со страшной болью колотится…
Убейте меня первым,
сейчас убейте меня!..
Засада. Я знал!
Но если первым убьют меня,
остальные еще успеют повернуть назад
и бежать…
Я вырываюсь вперед
вопреки неписаным законам стаи…
И вот мой отчаянный прыжок вперед
И гремит гром
И мои молодые друзья лихо бьют в бубны
и хохочут.
Я и она – мы идем обнявшись
и смеемся от радости.
Она откидывает на белые плечи
свою красную накидку.
Она такая нарядная,
такая красивая со светлыми кудрями.
А какой же я стройный в нашей праздничной одежде,
какой же я молодой
с черными светлыми глазами под черными бровями
И всё такое яркое до страшной рези в глазах.
Всё горит огнем.
Рушится мир.
Вселенная рушится…
Вселенная…
ПРИМЕЧАНИЯ
Прошу читателей не смущаться анахронизмами и смешением времен. Просто так надо в этом стихотворении.
Одна из самых интересных книг Димитра Овчарова – Димитър Овчаров «Български средновековни рисунки-графити». София, 1982. Димитру Овчарову удалось собрать и зафиксировать в своем труде все дошедшие до нашего времени болгарские граффити. Эти рисунки помогли мне описать во многих моих текстах быт, нравы, верования болгар-тюрок
и болгар-тюрко-славян. К сожалению, Димитра Овчарова уже нет в живых. Но я всегда ему благодарна за эту подаренную мне книгу!
Мне снилось лицо коня – отсылка к стихотворению Николая Заболоцкого «Лицо коня».
Над местом моего покоя – эти две строки – отсылка к поэме Николая Заболоцкого «Безумный волк».
…и бросился вниз – подобное самоубийство волка, когда животное бросается с высоты, видели не раз. Стоит отметить, что повадки, свойства и образ жизни волков я описала, пользуясь специальной литературой.
… и позвать исповедника просит она… - отсылка к староанглийской балладе «Королева Элинор» в переводе Самуила Маршака.
История о том, как человек-волк обратился к священнику, чтобы тот принял предсмертную исповедь у его жены, женщины-волчицы, рассказана Гиральдом Камбрийским, церковным писателем двенадцатого-тринадцатого веков. Это ирландская легенда.
…лю-у – волк по-французски loup – произносится как лю.
…на уже родном славянском наречии – по-русски – волк, по-сербски – вук, по-болгарски – очень короткий твердый звук – вълк, передается по-русски звуком и буквой – ы.
Дагобером звали их короля - Согласно средневековым писателям, Григорию Турскому и Павлу Диакону, в 631-32 году болгары под предводительством своего вождя, прозвание которого интерпретируется как Альцек, попросили у франкского короля Дагобера из династии Меровингов позволить им поселиться на его землях; он дал официальное позволение, однако ночью двинул войска на лагерь болгар и устроил побоище; вряд ли болгары скромно удалились, никак на это не ответив.
Меровингов называли "Длинноволосыми королями", они носили волосы, распущенные по спине.
Красивый, сильный, любезный… - вообще-то так характеризует Арихиза, правителя герцогства Беневент (591-641), Павел Диакон.
Лиутпранд Кремонский — итальянский дипломат и историк десятого века, В 949 году посетил с дипломатической миссией Константинополь, побывал и в государстве балканских болгар. Свои впечатления от поездки изложил в книге «Антоподосис» («Воздаяние»). Причины конфликта Лиутпранда с Беренгарием Вторым, маркграфом Ивреи, неизвестны. Беренгарий стал королем Италии в 450 году. Лиутпранд писал, в частности, о сыне болгарского царя (хана) Симеона, который владел магией и превращался в волка. Имя этого юноши было Баян – тюркское имя. В сущности, речь шла о шаманском обряде общения с предками. Волк – бури, кюрт – общетюркский священный зверь, которого болгары длительное время почитали своим предком. Имя Кюрт бытовало у балканских болгар еще в первой половине двадцатого века.
Вороньими волчьими птицами… - в местах обитания волков часто водятся вороны, поэтому их и стали часто называть «волчьими птицами». Вороны следуют за волчьей стаей, доклевывая добычу, и как бы находятся под защитой волков.
Я пил из черепа Дагобера – отсылка к византийским сведениям о правителе балканских болгар, хане Круме, который победив в 811 году императора Никифора, приказал сделать из его черепа чашу для вина.
…наравне с прочими италийцами – болгары двигались в Западную Европу волнами. Впервые они появились на территориях нынешней Италии и Франции в пятом веке н.э., это были болгары-тюрки. В третьем веке до н.э. фактический основатель Китая, император Цинь Шихуанди начал политику вытеснения тюрок с территорий нынешнего Китая, кочевников сгоняли с пастбищ, это вынуждало их двигаться в поисках новых пастбищных угодий. Таким образом, болгары расселились по самым разным землям, всюду сохраняя свое самоназвание. Происходит самоназвание болгар из тюркских языков: тюрк., ср. тат., вост.-тюрк. bulɣamak "перемешивать", др.-тюрк., казах. bulɣak "смятение", казах. bulɣak "горделивый, гордый", чагат. bulɣaɣ "смятение". Вероятнее всего, болгары первоначально представляли собой некоторое смешение, объединение, своего рода союз тюркских общностей, двинувшихся с территорий нынешнего Китая. Но уже в седьмом веке тот же Павел Диакон числит их наравне с остальными италийцами – апулийцами, калабрами и проч. Второе значительное переселение болгар в Западную Европу происходило в одиннадцатом-двенадцатом веках, это были выходцы с Балканского полуострова, тюрко-славяне , спасавшиеся от преследований, которым их подвергли по указам церковных иерархов, и принесшие в Италию и Францию основы неканонического христианства, условно называемого Богомильской ересью; Богомильская ересь породила еретические движения катаров, патаренов и проч. Особенно известны так называемые альбигойцы, еретики южной Франции. Впрочем, в Западной Европе неканонические христиане также преследовались. На Волге и на Дунае образовались болгарские государства: волжские болгары приняли ислам, балканские – греко-восточную ортодоксию (православие). В Западной Европе болгары не создали государственности, но оказали значительное влияние на культуру и быт. И по сей день в Италии и Франции сохранились географические названия, связанные с болгарским присутствием. А в Италии известны фамилии Булгарини, Булгарелли…Существуют варианты произношения: в Западной Европе – булгар, на Кавказе – малкар, на Волге и на Балканском полуострове – короткий твердый звук – българ, передающийся по-русски звуками и буквами – у или о.
Катепанатом (от Катепанос - верховный) назывались византийские средневековые владения в италийских землях.
В "Барийских анналах" за 1021 год мы читаем:"... Василис Бойоан вступил в битву с франками и победил их у города Канны." Этот человек несколько раз упоминается в разных италийских хрониках. Он был катепаном, то есть возглавлял значительное воинское подразделение, армию, по сути. Не так трудно заметить, что Байянус (Баян) и Бойоанус (Бойоан) – одно и то же тюркское имя, написанное по-разному, поскольку никаких правописных норм в отношении имен и прозваний еще не существовало в Европе
Вообще-то кёсе́м/кёсеме́н означает вожак стаи, свободный, независимый именно на османском тюркском языке, об этом сказано в Энциклопедии ислама.
Качулка (болгарск.) – капюшон.
Когда в сёлах пустеет… - из стихотворения А.К. Толстого «Волки».
…вылизывал своим шершавым языком… - По свидетельству Плиния Старшего, римского ученого первого века до н.э., волчица языком натирает десны детенышей, чтобы облегчить боль при прорезывании зубов.
…есть на бегу лесные ягоды – волки много и интенсивно двигаются, и поэтому нуждаются в обильном питье; если поблизости нет воды, они утоляют жажду лесными ягодами, или – в соответственных местностях – поедая арбузы и дыни на бахчах.
«Вальпургиев фехтбук» - написанное в четырнадцатом веке пособие по обучению бою на мечах.
В пятнадцатом веке в замке Блуа находилась резиденция герцога Карла Орлеанского, выдающегося французского поэта.
…значки-рисунки - Речь идет о так называемых Болгарских рунах — руническая письменность болгар-тюрок, употреблялась в VI—X веках на Балканах, на Волге, в Западной Европе… Не расшифрована.
… tutte vagabonde – все бродяги (итальянск.).
Она откинула с головы… красную накидку… - Понятно, что имеется в виду сказка о волке и девочке в красной накидке. Известны французский (Шарль Перро) и немецкий (братья Гримм) варианты этой сказки. Записавший это фольклорное произведение Шарль Перро сопроводил текст изящным стихотворением, в котором призывал юных девиц беречься волков; то есть смысл сказки, отнюдь не детской, был ему ясен: мужчина дефлорирует девственницу. Любопытно, что у тюрок и волжских угро-финнов, оказавшихся под сильным влиянием тюркской болгарской культуры, традиционным костюмом невесты являлась красная накидка или красное головное покрывало поверх платья; а жениха называли волком.. В сказке речь идет также о накидке с капюшоном. И, стало быть, речь идет… о свадьбе? Кажется, об этом говорит и фигура Бабушки, жрицы, женщины-предка, которой невеста делает предсвадебное приношение – «кормит». Но почему же волк такой злой? Не такая уж сложная загадка! Западные европейцы столкнулись с другой культурой, тюркской по происхождению; носители этой культуры, «чужие», «другие», вызывали страх и неприязнь. Ведь в тюркской и испытавшей тюркское влияние кавказской культуре образ волка – весьма положителен и поэтичен. Волк – символ дерзости, храбрости; своим волком девушка называет возлюбленного. В западноевропейской культуре таким образом сложился двойственный облик волка: с одной стороны – это вампир, оборотень, людоед; с другой – остается символом храбрости и силы, к которым возможно приобщиться, если съесть часть тела волка или пить волчью кровь; отсюда германские имена – Вольф – волк, Вольфганг – волчья тропа… Интересно о фольклорном облике волка в тюркском мире и на Кавказе рассказывается в исследовании Ю.Ю. Карпова «Джигит и волк». Санкт-Петербург, 1996… Еще в пятнадцатом-семнадцатом веках в Западной Европе волков уничтожали как только могли! За отрезанную голову волка, принесенную в учреждение городского управления как доказательство убийства, платили деньги. На сегодняшний день волки в странах Западной Европы фактически уничтожены…
…потеряла свой маленький вышитый башмачок… Украли наши сказки старинные – эти сказочные сюжеты, записанные в Европе впервые Шарлем Перро и братьями Гримм, действительно имеют тюркское происхождение и встречаются в древних китайских текстах именно как тюркские сказки. Но кто же принес эти сказки в земли италийцев, франков, германцев? Кто впервые рассказывал их, и рассказывал вновь и вновь. И передаваемые из уст в уста они часто обрастали новыми деталями и даже могли утратить первоначальный смысл… Но единственными тюрками, закрепившимися и медленно ассимилировавшимися в Западной Европе, были болгары!..
(Закончено в начале второй половины марта 2020 года).