Сорин Брут
Хлебные крошки
Гензель
Собери по дворам, по вчерашним мирам,
по фрагментам. Пора. До утра.
А с утра все исчезнет, но завтрашний прах
постарайся сегодня собрать.
Хоть из праха слова, но себя своровать,
может, сможешь, и, может, глава
все же сложится и заживет. Ведь бывал
в этом доме не раз и не два.
Помнишь, ехал оттуда, туда, и тогда
был каким-то другим? Или дом
и все то – только дым. И похоже, что ты
на песке не оставил следов.
Август. Черноморский бульвар
Вот дом. Вот магазин. Ты был здесь год назад.
Шел по бульвару с теплой банкой пива.
Нагрел июль. И было так красиво.
Палило солнце в пьяные глаза.
Ты переехал. Дом остался прежним.
Не ври. Не прежним. Дом теперь другой.
Он умирал. Ты умирал, небрежно
брошенный самим собой.
Зачем опять пришел ты на могилу
с бутылкой пива, словно близкий друг
твой ожил, и сегодня будет праздник
у вас такой же, как в девятом классе?
Ты не забыл, а?
Дом не ожил. Никого вокруг.
Август. Зеленоградская
Если ты загрустишь, что заканчивается лето,
выйдет немного глупо, выйдет немного нелепо.
В тихое место возвращаешься в полдень со станции.
Думаешь: хоть бы остаться! Осталось всего семнадцать
дней-мгновений. Начнется осень. Сначала неполноправно –
бабье лето. Не в счет. Не сердце так бьется, а блюдце.
А потом все всерьез, и октябрь опять кровавый,
хоть и выиграл без боя, и никаких революций.
Просто лето пройдет. Ты уедешь из тихого места,
где тебе хорошо было с повестью и углом соседского сада
в окне. Может быть, навсегда. Но, скорее всего, не в этом,
так в следующем вернешься. Нет, не вернешься, не надо.
***
Облетают клены
в парке и в лесу.
Кустик мой зеленый,
вот он, Страшный суд.
Он тебя намажет
краской октября –
и огнем, и сажей.
Зря или не зря?
Там на перекрестке
умер человек.
А тебе березки
показали снег,
показали сажу.
Так и век прошел.
А под снегом нашим
спится хорошо.
Январь. Зеленоградская
Ты не был здесь зимой.
И вот приехал. Здесь
ты летом был. Постой,
ты видишь? И зимой
такое место есть.
Нет, не такое. Но
попробуй отыскать
за снежной тишиной
вчерашние следы,
знакомые дома,
дорогу до угла
и тот твой поворот,
где ты вчера был, а
сегодня он не тот,
уже давно не твой.
Но все равно свернешь
и побредешь домой,
в тот дом, что не похож
на дом твой, как чужак,
как вор. Держите вора,
что мерзнет у забора,
а внутрь залезть – никак.
***
Горит вечернею звездой
над лесом вышка,
над водой,
в беззвучии сплошном. Постой,
и все же слышно,
как крутится планета вся,
меня вслед за собой неся,
со всей случайной суетой.
И странно вышло,
что я похож на этот дым
над дальней крышей.
С высоты,
ты видишь, зернышко звезды
мигает вышке?
И я уйду, а им гореть
всю ночь над миром да смотреть
из темноты и пустоты
и становиться ближе.
Любовь (Комната девочки)
Комната девочки-подростка
превращается в комнату девочки-младенца.
Детские рисунки вместо постеров.
Так быстро и просто. И если бы сердце
было у Господа не чугунное и не каменное,
не тяжелое, как огромное молчание межзвездной пустыни,
он бы длинными своими руками
забрался в ту комнату и остался отныне
с нею. Перематывал время или остановил бы совсем.
Зачем ему течь,
если так быстро?
Девочка-подросток, девочка-мама, девочка-женщина, девочка-мертвая женщина.
Если так быстро –
девочка-младенец, девочка-ребенок, девочка-подросток. Дальше вы знаете.
Зачем ему течь? Почему не оставить
все как есть в то мгновение?
Она идет из школы, переступает,
перескакивает через лужи. И зыбкие тени
деревьев становятся спокойными и вечными.
И девочка думает, застывая,
о мальчике, который идет навстречу
с расстегнутым рюкзаком. Думает: «Пускай я
еще не знаю ничего про мальчиков,
про сердце, как страшно оно взрывается,
как трибуны на футбольном матче.
А он наверняка любит. У него мячик
в пакете
и коленки грязные.
И несмотря на это, больше всего на свете
я хочу, чтобы он подошел,
сказал «привет»
и добавил еще
какую-нибудь глупость. А я бы ответила.
И вечером в парке мы бы встретились».
И Бог делает ошибку, непростительную для Бога.
Он еще пожалеет. Будет кусать локти.
И будет надеяться, что пройдет немного
времени, и вы опять вернетесь
в небытие и о беде вчерашней
не вспомните. Да и зачем грустить,
если все так быстро? Я знаю, страшно,
но нам пора идти.
На даче. Начало зимы
Ну а здесь, здесь планета и только она,
и она холодна под снегами…
Занесло. Замело. И теперь белизна
открывается заново нами.
Открывается шорох снежка, словно дверь
подзабытого дачного дома.
Вот и небо открылось меж черных ветвей,
неожиданно хрупких и голых.
Или снег на траве, на засохшей листве
не в новинку? А помнишь, повсюду
зеленело, цвело, и казалось – навек
будет так, и я буду, я буду…
Только вышка горит, о которой писал,
как и прежде. А скоро стемнеет.
И, наверно, сверкнет ей все та же звезда,
а она подмигнет в белизне ей.
***
Ты умер сегодня. Ты умер вчера.
И завтра умрешь непременно.
Проснулся с утра, и пора умирать.
Ты видишь? Под бритвой из пены
рождается, смотрит чужое лицо.
Вчерашнее вспомни. Попробуй.
Живи лучше с этим. В конце-то концов,
не то и не это из гроба
посмотрит когда-нибудь на родных
и больше тебе не изменит.
А это поносишь и вечером вы-
бросишь, радуясь сердцебиению.
Новопесчаная улица
Новопесчаная, ранневесенняя.
что-то случилось, и вот –
это весна ли, оттенок ли, тень ее,
веток болезненных переплетение –
голое естество.
Это ли жизни простое движение?
Это ее ли шаги?
Долгое, долгое обнажение –
верная смерть, но в ее приближении
новые видишь ростки.
И оттого твоя Новопесчаная
вновь оказалась права.
Вы с ней родные в песчаном отчаянии,
но вырастают как будто случайно
Эти слова – и трава.