Виктор Качалин
МОСТ
***
Решена квадратура круга восьмигранниками Джвари, Равенны,
а скорей всего – музыкантами, танцующими в молчании сосен,
лилий, вырезанных огнём тюльпанов и камнеломок -
от ликующих криков тихо скала съезжает, а тонкие корни не рвутся,
круг то рассияется розой, то до узкого горла сомкнётся,
ты в середине - и на всех манускриптах выскоблено твое лицо
***
Капли на твоем лице
сливаются, как деревья,
я смотрю на них, словно слепой на цветы,
распускающиеся одновременно
под холодным дождем –
каштаны, сирень, черемуха,
ирисы и пионы
оттаивают под снегом
облетающих междуречий и вишен,
тело твоё как храм,
запечатленный в субботу
пьяным фотографом-ливнем.
Кто здесь земля? Кто небо?
Четверть секунды и вспышка,
в аквариуме астронотус
стемнел, и покрылись звёздами
губы и плавники
КАЗАНСКИЙ
Где вокзал, как пулемётное гнездо, тачаночья речь,
или детская погремушка,
или приют для умирающих старцев из средней азии,
или теплый туман и запах тормозных колодок и шпал,
или бисер, раскатывающийся под ногами - кто его подберёт?
Кто куда, у каждого свой состав, на живую нитку
наскоро сшитые сны пространства,
долго прощались, еще дольше ждали отбытия, заскучали,
и когда путешествие стало явью и началось –
выпили, проглотили и замолчали.
+++
Головой Орфея играют феи
ипокриты у Иппокрены пьют вино и откалывают камушки на память
в Дельфах прорицают тьма и ветер
и лепнина львиная падает на голову прохожим
среди июньского дня от Москвы только гул и полная тишина
разливаются шаг за шагом
+++
Вертись, гончар, над вещим кругом –
день станет правнуком и другом
древней ночей, вернее рук,
и, сколько ни лепи из глины,
её раскрас – наполовину
огонь и лёд,
размешанные без усилья,
но громыхнёт -
и отдых твой вдруг станет пылью,
и дождь её прибьёт.
Вернись, твой искус комариный
таит слепней – и кровь малиной
бьёт по плечам и по спине,
да, ты исхлёстан, счастлив, выпит,
трубишь в кувшин страшнее выпи,
а взгляд – в меня:
не страшно ль мне?
Не страшно. Крылышки тугие,
в ногах трещотки – и ни зги я
не выплесну;
глаза как мир,
не камера-обскура,
вот смоешь пир,
и соскочу к тебе с лица
в ладони, в звон венца.
+++
А вот и ливень,
что размачивает корки хлеба
в земли засохших дёснах,
и тогда моим оружием стали камни,
покрытые оранжевым, лиловым лишайником,
купальщики неба.
Расслаивались тучи и несгораемые битвы,
облезли зеркала – остались острова
и чистые проливы между ними.
+++
Какое вам отдать из вознесений?
Где горы вскачь, апостолы присели
В экстазе от раздвинувшихся сфер?
Где плавно переходит в мире мер
Из видимого в вечность колесница,
И в ней – один, кто может не присниться?
Его стопами небо и земля
Помирятся на миг – как ты и я,
И пламя куполами зарастает.
Нельзя бросать всё то, что нас бросает
Друг к другу – и оттуда ввысь и вдаль,
Где чистые растают города.
И солнце парит всласть перед грозой,
и лестница наверх всё круче,
улов чудесный вышел прочь
сквозь забелённый купол;
ни чувств, ни мыслей – только крылья
от песнопений прорастают
сквозь позвоночник, плечи
как будто обуяли холодом,
гром сдвинет город троестрочьем,
а тебя не лечат ни сказки, ни фантазии,
ни притчи, вдетые кольцом в пятак свиньи,
ни разноцветное вино тюльпанов,
один трамвай за Яузу ответчик.
Так жутко-радостна жара,
с сиреневого костра
струится дым,
и отдыхают львы
на небе, среди каменной травы,
для них далёкий дождь и радуг жженье
не означают пораженья.
Стрижиной стаей, что иконы лучше,
расчерченная туча,
и запах выпитых войной
акаций, хвой,
подводят мир к таинственному мигу,
когда уронит ангел книгу
на землю.
Как я люблю тебя, гроза,
особенно, когда заходишь
ты ночью в детские глаза.
БЛИЗНЕЦЫ
нас кормит лес саранкой - спозаранок
прохладные огни вокруг костра,
не видящие ни тьмы, ни света
мы – верви, мы раздавленные черви,
которые пытаются ползти
по краю солнца, львиной пасти.
+++
Завеса из людей и повестей,
из провисающего царства тЕней,
из переносов крепостей,
и прахов, и растений,
любимое игралище повес.
Но неприступен лес
в своей прозрачности зеленорукой,
и в лапах елей, и в стоянье буков
средь солнечной марЫ,
где нет травы и птиц,
закрученных в колосья;
и, сколько ни трепи волосья –
так коротки они, хоть в небо головой
и – в сон с самим собой, как в море.
Бог отдыхает, словно горе
вошло в привычку,
И вертит троеплётную косичку
далёкий гром, живучий палиндром,
пока музЫкой не грянут в сердце оси,
твои созвездия набросив внакрой и встык
среди ресниц антиматерии густых.
+++
Проведи, Михаил, по яругам, затем по притворам
золотого моста – хоть и каменный он, плотяной,
словно сердце, которое корни пустило и крылья.
Мтквари течет не спеша, дрожит раскаленный воздух,
а ты отбываешь на запад, на запад солнца,
две половинки смоковницы друг о друга
я натираю, теряя молнию. И молоком залит подоконник.
Май-июнь 2015