Регина Рафикова
райский попсовый альбом
детский сад
Провода на ветру сорвало, и легли, как всегда, крест-накрест. Там за нас прочитали акафист, где придумали синий газ называть электрическим светом и смотреть под открытым небом в парке горького чьё-то лето. Эй, алёша, пойдём пешком: там я в синем газовом платье наливаю пламенный пунш, просыпаюсь в холодном белом.
Закрываешь за мной двери обеденной изоляции, ухожу под российский дождь в райское пространство — там растёт детское дерево и любви у меня немерено.
делаю намерение.
Было время — любили клеить на каждую новую клетку по искреннему рублю. Отвечали на каждый вызов: постмодернист нападает снизу — мозаичный концепт сорвётся, полетим к золотому солнцу. Заодно и ко мне в кабинет, там я дам для тебя обет:
На двоих у нас будет синее — повенчано от начала. Страшно, как будто Лара, а не детское, аскетичное апельсиновое — звучит как мороженое, имитирующее зиму.
Мы вдвоём, между нами Живаго, я недавно запостила фразу: не ментальная связь, а один источник цитирования,
в ней комфортно и дистиллированно, потому что неправда как мило. это выдержка вплоть до белого пластика и белка без единого капилляра,
я последние дни рядом, пока бьется кровь человека — там нога его наступала и мечтала испить чистое, пенистое белое — каменная вода и летает как водопад.
В ней оливковые ветви разобьёт кипяток вдребезги: я мечтаю смотреть на камчатские страшные гейзеры. А с тобой, значит, только sillentium
туда, куда
«Внуча, мясо не жарь с кровью: ходит коронавирус». «Баба, не надо бояться смерти в семьдесят», — втором регионе, а мне семнадцать и вроде бы я в Москве где-то числюсь и не отчислюсь, ну так сколько?
в семье у таксиста? трое девочек, лет по двадцать.
«Вот это выдался день: с утра подвозил жениха, ехали за цветами. Видели синее небо. Не беру мясо на рынке», — ауди- и нормально, но так хочется, чтобы вы молоко целовали в крынку. Этот ужас только на ушко или трепетно-мануально, главное, чтобы снаружи вы орально не тужились в стужу.
«Ну, представьте, что и у нас было такое небо», — знали бы вы, откуда везёте меня,
прямо это туда, прямо это куда
Re: ты садишься ко мне на кровать, простыня — снова наша кожа, а в ладони моей: можно? начинаю тебя листать: «я хочу тебя», «слава Богу», — Боже, правда, что жизнь — дорога, дорогая, куда шагать? только правда — это попсово, ну а ты не ребёнок толстого.
Он все знает: четверо деток, трое девочек, лет по двадцать. Напевает тюменским тембром: «ну, это, так-то да». «Позавчера вез девушку из Уханя, — завтра забуду, сейчас регион Китая». Дедушка, мне везёт — даже в самой адамовой личке я такая же им сестра и когда-то ему не дала
без меня давать имена: слишком детское личико
«Мутант», выставка
Извините, вопрос — ваши плечи «в сколиозе противоречий».
В акриловой драпировке: мальчик хочет остаться
неловким.
Фарфоровый лоб Мадонны анонсирует мой лобок. Ты недавно лизал колонны, сам — короткий и звонкий вдох.
Молчишь. А вокруг — вагины. отлитый — вылитый стыд? силиконовые лепестки.
Просто нравится быть
красивым:
экстатически — и застыть.
На привычном тебе вернисаже все же так же колкий ребенок: сублимируешь лебедя, влюбленного в боль об умершем гадком утенке
Garden
Принесите красный фарфор и стряхните крошки асфальта. Я соскучилась
вы, за стойкой, застойные длинные братья! почему брауни нет? было потное, с шоколадом и черничный холодный шарик.
Есть другое — жевать дрожжевой разговор: у кого-то сегодня встанет.
Гимназия, светофор, Настя снова на Мальте. С каждым годом из этой провинции уезжают новые лица.
Наливайте проточный пуровер. За пять лет открыть пять кофеен, разучиться готовить кофе.
Я одна живу, мне немножко. Выливайте — вода, кислинка.
На знакомой футболке линька: у вас кошка, я Лёля, вы Минька.
Re: Нам сегодня держать не сдержаться, ставлю чашу — дрожит на блюде: как-то, странно, вибрации — раньше было, сегодня не будет. Глазами по клетчатой ткани, оборваться на первой пуговице. Коснуться первой ромашки, не считаю — и не получится.
Старшеклассницы сели за столик, обновили плейлист «медитация». Свое детское успокоиться пролила двойным надышаться: сет эспрессо, сердцебиение — он поскальзывается, хромает. И сейчас черт его знает.
*