polutona.ru

Максим Дрёмов

трава

первая трава

что вообще делать сегодня в городе,
кроме как смотреть на траву:

смотреть, пока бываешь там, где
девушки тычут пальцем сквозь решётку

со смехом; когда лежишь, роса —
это гадательный шар; колено —

тактильный портал во времена,
когда в городе зияли норы тарантулов,

парапсихотический опыт: имя,
упавшее из листвы, мешки с травой,

солнечный оползень, снимающий
детскую наглость касания; смотреть —

это как дожидаться травы: пока она
прорастёт прямо через глаза;

касаться — это как солнце в тот самый
момент, когда оно отпрыгнуло от твоей тени.


надломленная трава

сегодня на стадионе скосили траву —
я бегу сквозь твёрдую мускульную ночь
в окружении разбросанных стеблей.

призрак травы хочет протянуть мне
свою узкую голову, прозрачную,
рыщущую в поисках собственной зелени.

она покоилась здесь, горизонтальная,
важная, пока шли вампирические дожди,
и такие дожди, после которых земля уже сухая.

разжёванная жвачка молнии липнет
к кровле; жизнь, прекрасная не в том,
что её не было, а в том, когда не было.

знаете, я предпочту пока, лёжа в траве,
ртом собрать капли воды с веток
в промежуток между двумя полнолуниями.


воображаемая трава

вот и кто-то кричит мне, из тотальной рекламы
высунувшись и замерев в солнечном свете; большой
экран леса передо мной — плоская ширма, проткнутая
светом всё тем же; за ним — за светом и лесом — люди
стоят и хотят, чтоб я увидел деревья, а я вижу — только
траву, и ни к чему мне реклама леса; и палые иглы
хотят, чтоб впитал я ценный тактильный опыт, а я
хочу под спиной своей чувствовать только траву; в
бачках общественного транспорта трогать потные
деньги, ждать, пока колкий рафинад страха растворится
в светоносной слюне моей, бокскаттером проковырять
дыру, чтоб лупасило солнце из неё, или даже встать
и тупо обтекать под светом — я не могу, мне надо
быть здесь, с травой, или, точнее, траве надо быть
здесь, пока я могу с чистой совестью — врастать в
этот занятный сюжет, похожий на огненно-острый
холодец, сочинять и дальше о том, что солнце далеко,
о том, что автономным свечением своим обойдёмся.


распрямляющаяся трава
     
      вставать с травы только чтобы:
      забавляться с первыми брызгами
      темноты, испаряющимися, не
      долетев до жаждущих их сухих, светлых
      трещин; нагревать воздух и землю
так, чтоб не не успели остыть; прыгать,
делая кувырки, на батуте ложного зрения;
как песня ника дрейка — сцарапывать
глазурь медленно вплывающего тела;
как шелест надрываемой фольги —
      отделять сгорание от кристаллизации
      второй слезы, пока первая ждёт
      подставленной ладони огня; как ветер,
      седлающий спину летучей мыши —
      продираться сквозь лепкую реальность
только звуком; делать вуду-вольт своего
языка; демонстрировать чудеса эквилибристики,
стоя голым на застывшем луче; катить
гироскутер вдоль кромки воды; чувствовать
момент, когда траве надо бы распрямиться.


воскресающая трава

когда день кончен и трава встаёт из своих могил и просит пить —


отражённая трава

а в ночь на экзамен по русской литературе
пришла гроза: в росчерках озона извивается
  трава; звук улыбается мне в окно, в тупизне
его позы, в шевелении тяжёлых надбровных
    дуг — знакомый восторг, паралич
  радости, одолевающий траву поутру; бескровные
аккуратные раны дождя — геометрически
  правильных форм; в последний раз тело
опускается в крупные опилки; спине колко, в
ладонь ветром надуло школьную чью-то записку —
    о том, что будет день с прожилками света
    в коже, наступит день питкий как пилзнер;
  расколотые многоугольники плитки ещё
  терпят гостей: странная мазурка, полумаски
холода и тепла, дождя и травы; место, которое
каждый день мучишься представить себе —
  район как висящий над городом прочерк —
шёлк, горячий иней; эмансипационный проект
лета: последняя клубника, первая черешня
смотрят на то, на что нельзя взглянуть без боли,
    нельзя взглянуть без улыбки.


смешная трава
                          г. у. 

это как когда путин рисует кота у тебя на лбу:
тело-проектор, фильм про разбег травы,
про жадные до внимания головки клевера —
    пушистые границы шелестящей тени;

это как неожиданно потускневший факт,
насквозь пронзённый трёмя жгучими пунктирами
жалящего зрения; зуд, сужающий мир до —
    влажных пятен солнца на лысине крыльца;

это как голубь, разорванный с утра пустельгой:
воздух с криком отпрянул, боясь коснуться;
бьётся смех во рту своими прозрачными крыльями,
    над головой — минус-приём ночи.


вечная трава

сейчас всё вращается вокруг тебя, трава:
даже если тебя режут и ты летишь во все
стороны — за тобой колючие лапки зуда
пробегают по спинам прохожих; клинопись
последних побледневших соломинок —
эти две подзовут к себе округлый хохот
грозы, эти четыре — заклинают постылым,
ненавистным июльским днём-столбом;
только последняя — робкий отломленный
усик прозрачного насекомого — скажет
ясно, простится без лишних слов; за
прыщеватым известняком южных больниц
и школ оркестр травы уходит в небо:
нестройные голоса, трогательные маракасы,
отслоившаяся чешуйка повседневности,
свет, открывающий дверь другому свету.