Александра Хольнова
когда ни августа, ни книги под рукой
* * *
Дождливо утро, а листья пáхнут,
как забродивший, прогретый солнцем,
гречишный мёд.
Ты здесь останься, комар проснётся,
замолкнет резко, смотри пока что,
пока что можешь: живёт и сеет
твоею кровью комар трёхлапый
(струна на крыльях, на сладкой крóви),
трилистник этот, смотри, поёт.
Пока не знаю, ещё не знаю.
Я смерти тёплый оставил хлеб,
который нёс для горластых уток,
нелепых, милых, московских уток,
и вот пришел я. Но если правда
мои затеи имеют след,
то я хотел бы — имею наглость —
быть тем и этим, скорлупкой жёлтой,
и круг баюкать в речной воде.
Здесь был бессмертник, смешная клякса,
живая форма теней, воды.
Хотел бы очень, а что — не смыслит
бутон песчаный (старо как мир).
Девчонка, мальчик, а если просто
без всяких нервных, и вовсе — без,
не дом, не школа, — плавучий остров,
знакомый возглас, а может воздух,
Самсонов волос любимых мест.
* * *
Е. М.
Кто вернулся, кто окна без спроса открыл,
видел сон: вижу сон, чёрный дым;
ты не спал — я спала, я спала — ты смотрел,
над кольцом и округой (по кругу) летел.
Приходи, оставайся. Прогнулся карниз,
он не помнит гнезда, я не помню границ
пробежавшей над нами Балтийской воды;
белоснежная смерть, это снег, это ты?
Говоришь: вижу сон — видишь сон. Это я.
Не летел, просто шёл, просто думал и был;
нарезая круги, корки хлеба ронял,
быстро шёл, а вернее на снег выходил.
Кассандра
Незнакомый, ворованный смех,
засмеялась, и падают клёны,
зеленеют и злятся иконы,
произносится: Север исчез.
Полоса на коленке — с качелей
семь веков я летела, привет.
Серебро тяжелеет на шее.
Тащат девочку в лазарет.
* * *
…Но сегодня и пара тугих колосков
не протянет ко мне своих светлых голов,
чешуи своей нежной не скинет.
Торжество и печаль, и случайный улов
говорят языками полыни.
Снова вечер, и слабость, и сердца приют,
где тебе твоё место — до нóчи,
до последней и долгой, а то, что за ней —
тебе рано, но, может быть, после...
После наших затей и смешной болтовни,
после долгого вторника лета.
———
Над дорогой летит то ли облако мух,
то ли блики в глазах обалдели,
ай лови этих мошек и блики лови,
и на солнце полыни сквозь лето смотри.
Роговица ещё зеленее.
* * *
…когда ни августа, ни книги под рукой:
покой для голоса, для пятницы покой,
несущий в сердце — сердце дурака,
бредущий следом древних муравьёв.
И говором утробным: тра-та-та —
пришедшие на память облака
рассыпались на скорости стихов.
По книге и породе дурака
спокойно ты распустишь рукава
на нити для беспомощных лекал
нарядов золотых и для возврата
долгов построчных: выпиты моря,
в чью соль ты руки часто опускал,
я с пальцев собирала эту соль
и смешивала с зёрнами граната.