Виктор Качалин
ПРОЩАНИЕ В ИЮЛЕ
1
Юлии З.
тропорэА, птичья страна, Аоатеароа,
где живёт мышептица киви, которую никто не видел
(«мы так рады вас видеть там, где вас нет, послезавтра!»)
у неё лишь папоротник в друзьях да еще черепаха
перетянутая пластиковой упаковкой из-под летошних банок пива
это странно, как оманиД, снесенный нынешним мэром
в детстве именем напоминавший династию из Ирана
А теперь альбатросом летишь за три океана
и никто не спросит, куда идёшь и откуда
ласковое пространство, платонова «хора»
ненасытно жаждет и отпускает,
нерушимо, безвидно, вечно у края взора.
2
Безусловно, это начало смерти,
когда вишни не присылают в конверте из Йокогамы,
а они расцветают буйно наискосок от мамы;
когда всадник с луком и глазом как у тебя изваян в камне
и охотится на газелей, летя в барельефе нежно, без круговертей;
когда уходит вода в пробитое дно ставкА,
и никто не догадывается о семи подземных озерах и тамошних седоках,
одного водолаза искали двое других, и напрасно – это не море,
утоляющее по сути любое горе;
и конечно, это начало жизни,
когда мажемся мёдом, птиц пшеном угощаем и пьём вино,
возвращая смысл растраченной тризне,
как бы нас ни честили будущие святые мощи,
мы с тобой и бедней и проще,
соком выжатый вечер стал дыханием: неподвижен
стриж последний над этим безумьем вишен.
3
ЛЕНИНСКИЙ ПРОСПЕКТ, МАГАЗИН “МЁД»
(1990 год)
Как в музее, стояли пустые ульи –
слишком дорого, лучше сколотишь сам,
заведёшь роёк, золотые пули,
з не мёд – потекут по усам.
Зеленел желанный рижский прополис
на спирту – легче всех беспамятств,
и коломенская смесь с рудожёлтой пергой
в банках, которые пригождались
для поднятья пешком на восьмой этаж
(лифт я бы сдал в Эрмитаж).
Продавалось маточное молочко –
безвкусное, просроченное бессмертие,
желто-розовых капсул брюшко
напоминало не о космосе, а о планете,
отпечатанной на моей щеке,
о кипящем на дубу ройке,
теплом, тугом, словно каша смыслов,
на сердце накатывавшихся клубком,
о замурованной в маску прополиса мыши,
памятнику пронырливости, чистоте. Говоря языком,
Апимондия не чета Винотеке.
На другом углу уцелела аптека,
поменяв на имя Софии номер, выданный
неведомо кем и где.
А еще, хлебнув из письма и письмом от друга,
как медовым пряником закусив
(почта почти напротив),
улетал до центра на грязно-белом такси,
словно оса, накручивая домик для плоти,
да и кремль тогда зеленее был,
хоть в кафе прикручивали стулья,
и пчелиный волк, муравьиный бык
стучались в «Ударник» улья.
4
ТЁПЛЫЙ СТАН, МАЙ 2015
Достаём воды – не первозданного хаоса гул,
А глоток со дна холодильника, каплю духа,
Не подкачанную «Водоканалом» в пустой котёл,
Не закапанную свечами, не закопанную в расщелину слуха.
Как иконы, раздетые в восемнадцатом догола,
Нас Москва приучает к свободе плена:
Знаешь, если легко разыграются колокола,
Непременно тут же завоет сирена,
Вновь кому-то на пасху плохо или кто-то спешит
На самолёт во Внуково, как на щит –
Чтобы увидеть и позабыть поскорей, как в трещинах рек
Колышется человек.
Но в водопад бытия можно в мае шагнуть,
Никого не приучая к полынной пьянке –
После вспышек солнца, несущих хлад, разом всё расцветает, и не уснуть:
алабай подаёт баском и подхрипывают овчарки на автостоянке,
охраняемой вышкой. Голубятники небо пьют
в темя нас не клюют.
5
ВЕЧЕРОМ НА ЧИСТОПРУДНОМ
Здесь грифоны, панфири, камелопарды
и какой-то гусь - украшают стену,
обзову её тортом, вылепленным из смеха-века.
Льву наверху хватает света и тени,
чтобы вылизать небо и маскароны,
зайцу не надо листвы с куста,
ему чудится покой под горой,
а еще ему в снедь прилеплена райская ягода возле носа.
Тишина, нет трамваев. День победы прошел и снесся,
а в яйце – не игла, а солнце,
в выпуклом эркере бьющееся в себе.
6
Т.З.
Вкатывается голова на серебряном блюде,
Цвета одуванчика и как солнце круглая,
Круглей не бывает, представление начинается!
Полуфиналы хоккеев, смех фарисеев и ночь музеев.
В подзеркальном пространстве завьётся тело,
Выскальзывая из рук творца, разноцветной глиной
Заляпанное дивно и неизмеримо со смертью.
День рождения Будды, успение Феодосия в дальних пещерах.
Сколько колец на руках,
И ни одно не остается в покое,
Ты вращаешься, словно в цирке, на тонкой лесочке мая,
Зонт потерян, он улетает вверх, остается небо.
Скорость трамваев неизмерима со скоростью света,
Тормозящего у края вселенной,
Где кривизна заметней,
Чем одуванчик на краю райской розы. Его не увидел Данте.
7
Ляг на свою постель и сердцем ходи с любимыми –
одна сидит под колоколом и ждёт нового землетрясения,
другая акварелью рисует тайное имя, пока текут воды,
третья входит в лондонский бар St George & Dragon,
(так, вздрогнув от холода, ангел входит в купель),
четвертая думает о времени, которого нет и не будет,
пятая лежит в сосновом песке, и её скелет утекает,
янтарным становится воздухом над плясками дыма:
шестая бежит в обнимку с тем, кто родился без промедленья
в майские иды. Седьмую уносят музыка, океан и зловонье
скисших водорослей зелёного чая.
Восьмая, плывя сама за собой, в себе зажигает лампаду.
Девятая поднимает тебя одним взглядом,
теперь иди по улицам Иерусалима, да не будет с тобой прощанья.
Иерусалим – Москва, 2014 – 2015