Станислав Бельский
Олег Коцарев
ОЛЕГ КОЦАРЕВ (Харьков, 1981) – киевский поэт, писатель, переводчик и журналист. Автор поэтических книг «Коротке і довге» (2003), «ЦІЛОДОБОВО!» (2007, совместно с Богданом-Олегом Горобчуком и Павлом Коробчуком), «Мій перший ніж» (2009), «Стечение обстоятельств под Яготином» (2009, в переводах на русский), «Котра година» (2013), «Цирк» (2015), «Плавні річки» (2015, совместно с Тарасом Прохасько), «Černý chléb, bílá velryba» (2015, в переводах на чешский язык) и прозаических книг «Неймовірна історія правління Хлорофітума Першого» (2009), "Люди в гніздах" (2017). Стихи и малая проза переведены на польский, чешский, русский, белорусский, немецкий, английский, шведский, бенгальский, азербайджанский, словацкий, литовский языки. Лауреат литературных премий «Смолоскип», «Молоде вино», имени Валериана Пидмогильного, «Метафора» и других. Член ПЕН-клуба.
Перевёл с украинского Станислав Бельский
Не о том
Дедушка пытался меня научить
разбираться в радиодетальках,
показывал и пояснял,
а я лишь смотрел и думал, что
эта зелёная штука напоминает мне
железнодорожную цистерну,
а вечерняя лампа тем временем мягко,
гуманно резала глаз.
Через шесть лет я разбил кирпидоном
окно упразднённого детского сада
и, убегая, думал лишь о несоразмерности
жирной сторожихи
и тонкого дрына,
с которым она за мной гналась.
Всегда я думаю
не о том.
Вот и теперь –
через какую-то секунду я нажму кнопку,
бархатные клёны натужились,
понимаете, ещё миг – и я нажму кнопку,
но думаю
лишь о том, что одновременно
загорелся зелёный свет
на всех светофорах этой улицы,
превращая пространство
в бесконечную бодрую ночную взлётную полосу.
Победа
дождь вынуждает выходить на балкон,
глядеть на стену, деревья
и беременных коз,
которыми кажутся другие балконы,
похоже,
в этом году виноград всё же коснётся
трепещущей рукой
крыши этой пятиэтажки
Новые симптомы
Первенец-дождь знойного лета
возводил вокруг лип и некоторых стен
невидимые дома теплоты.
В них свою негу лелеял
влюблённый человек,
выдумывая хайку
о новых
симптомах
своей страсти:
смотрю на тебя
вот губа онемела
и лунка над ней
Выдумал и послал на конкурс –
здесь он лежит,
листочек с каплей
дождя,
упавшей с волос кого-то из членов жюри,
лежит – и, может быть,
что-нибудь выиграет.
Любовь
любовь играла на солнечных нервах
разбросанных по воздуху моей страны
уже с самого утра
и тогда научный секретарь одного из универов
оказался динозавром
и разрушил до сорока процентов
строений своего учебного заведения
а мы тогда пили алкогольные струи в кофейне
мы наливались любовью
и видели что в очереди к туалету
один 20-летний парень уписялся
уписялся
уписялся
уписялся
и мы поняли что нужно сделать
забежали в одну мастерскую
то ли в обувную то ли в часовую
и стали там обблёвывать все верстаки
каждый верстак
каждый ножичек ручечку линзочку баночку ключик
и послеобеденные яблоки
и ребристый пол
и даже электрические пауколучи
мы обблевали
но вот блестящий чёрный радиоприёмник
заиграл песню "вояж-вояж"
а потом песню группы "воровайки"
и любовь тогда распоясалась окончательно
всё вокруг зазвенело
сила притяжения исчезла
мы засмеялись и повалились на пол
а обписянный парень
стал бабочкой-адмиралом
так из трёх способов запрудить
реку дня крепкой плотиной любви
только последний оказался успешным
Маленькая казахская девочка
Чистый воздух вливается
Во все щели и двери
Вагона,
Словно вода в ситечко
С зелёным чаем,
И наружу
Выливается
Уже немного потемневшим.
Можешь глотать глазами
Эти струи,
Можешь пытаться
Думать о чём-то другом,
Пока
Маленькая казахская девочка
Жасмин
Ещё привязывает ремнями к полке
Своего отца,
А не тебя.
Встреча на Эльбе
на тусе по средам
между универом и метро "Госпром"
мы с тобой несколько раз подряд
целовались до само
заб
ве
ния
если чужие вещи
называть своими именами –
целовались безо всяких мыслей и намерений
что и спасало от
не
до
разумений
кроме одного:
как-то раз
после долгого чувственного петтинга
я не нашёл в кармане джинсов
5 гривен
долго искал долго злился
и знаешь
был уверен
что
это
ты
прошли года
и кажется
мы с тобой пока что побеждаем
мы стали кем хотели
а ночной клуб
который мы ненавидели –
"XXI век" –
закрылся
и вход в него перекрыли
отряды накаченных
бурь
я
но
в
из соседнего
победного окопа
я довольно салютую тебе
так же как и ты мне
смотрю и думаю что же я лучше
за
помнил:
твои глаза пекуче-космически-синие
или твердющие вишни твоих сосков
или всё-таки
эти 5 гривен
(цвета всех джинсов всех твоих глаз)
которые я
наверно
сам же
и потерял?
Инженерия
Молоко в шампанском.
Липа на тротуаре.
Одна.
Совсем нет конкурентов.
Из-за земли,
Кислорода,
Кошек и псов,
Углов падения и отражения солнца.
А ещё есть у липы секрет –
Большое подземное озеро
(Она в нём полощет корни),
Совсем позабытое инженерами
Этого богатого
Инженерами
Города.
Вот один:
Седые волосы, зелёные глаза
Его
До сих пор отражают бело-зелёные
Стены-знамёна
Производственного помещения 1970-х годов
С лампочками-тире
И лампочками-апосторфами,
С нетрезвым блеском часов,
С тонким сыром чертежей
И коматозной силой гравитации
Поломанной вертушки.
Он и сегодня
Занят,
У него сумка инструментов и русый мешок
В который он складывет
Крышки люков канализационных
Для своей коллекции,
Самой большой (если не единственной)
В этом городе.
Сейчас он поднимет –
Вот-вот-вот, ещё немножечко –
Люк слева от липы –
А на самом деле на невидимом пульте
Нажмёт на кнопку "Гаплык" –
Озеро проснётся
И встанет,
Быстро поглощая горизонтали и вертикали
И съедая, как кашу, землю.
Мы ещё не дошли
Пару кварталов,
Я удивляюсь воде, но совсем другой:
"Оля, смотри, что такое, нету дождя,
а с крыш какая-то вода льётся на землю?"
"Господи, да это были заморозки ночью и утром,
а теперь всё растаяло и стекло.
Что ты, физику в школе не учил?"
Не учил.
Смерть Сталина
А.П.
Наверное, у каждого может быть своя смерть Сталина?
А теперь есть своя и у меня –
Это одноименный этюд
Аркадия Павлюка.
Пятого марта пятьдесят третьего года
Он ещё до обеда
Спустился по тихой улице
В харьковском частном секторе
Между белых и красных домиков,
Поставил на месте умершей на зиму грядки
Этюдник
И через какие-то полчаса
Подарил мне смерть Сталина:
этот мокрый
ещё не раскисший снег
это небо цвета чуть посиневшего мороженого
эти угловатые мазки заборов
эта заснеженно-грязная изба
деревья чьи ветки превращаются в воробышков
и на каждом доме красно-синие флаги
с чубчиками чёрных ленточек
спокойное остужённое дыхание
без траура и злорадства
очередная победа пейзажа
и едва заметная фигурка
у забора
со словами: "смотри, кто это там?"
Несмотря на оттепель, за эти полчаса он замёрз.
Собрал этюдник. Зашёл и выпил.
Быстро написал в правом уголке "А.П."
Поставил рисунок у стенки.
Порылся немного
В шкафу среди скелетов подрамников.
Закрыл шкаф.
С крыши дома
Сосулька упала
Кому-то под ноги
В одну из первых
Противных и холодных луж.
* * *
взять и написать впервые за год
стих в котором ничего не будет о воде
где она не будет сверкать перстнями белого золота
где она не захрапит и не станет ворочаться во сне
где она не родит птиц из ничего
не поселится в волосах
не защекочет руку
или не писать его
а просто сесть в автобус
и поехать к морю
у поэта всегда есть выбор
Разговоры об эмиграции
Вот и улетел в западном направлении
самолёт
с очередной порцией
твоих приятелей-эмигрантов,
а за ними поплелось солнце,
оставляя пятна жара
и пятна жира.
На миг сердце остановится,
на миг желудок сожмётся,
и покажется, что ты –
крестьянин семидесятых годов,
который не поехал
с одноклассниками
учиться в ближайший город,
растерялся – и вот уже в засаленных штанах
рыбачишь в камышах за плотиной,
и по-коровьи поёт
гудок
единственного здесь завода,
а тебе всё равно,
тебе наплевать,
кажется, у тебя клюнуло.
Под лапками сороки
Буквы
на дереве и в камне –
словно намёк на поэзию;
состязание, ненависть
и покой –
как формы одиночества.
Намёк –
ох, как это часто бывает –
оказался
сильнее поэзии,
об этом тебе сообщить
сорока спешит,
чёрно-белой кардиограммой
прыгает она по могилам
маленького
пражского кладбища эмигрантов.
Под её лапками
столько миров далёких качают
высохшими головами,
и не поймёшь уже,
соглашаются с птицей
или же наоборот.
Стены
пузыри краски на стене
туалета моего детства где было так весело
где всё пространство было моим и я даже становился
хозяином дедовой пепельницы
которая в прошлой жизни была консервной банкой
стена дома – я хотел повалить её ударом руки
в отместку за то
что меня звали домой и не давали больше гулять
стена которая воедино склеивает кирпичики и плиты
стебельки двп а потом их отпускает
или навечно зацеловывает чёрными снами пожара
стена за которой кто-то смотрит сериал о милицейской
собаке
стена которая оканчивается воротами
плавными и пластичными как раковина
и как пёстрая персидская кошка одновременно
стена которая немного ободрала спину
кому-то из любовников
есть стены – не разделение
не давление расставаний
стены – целостность
радость
завершённость
совсем не обязательно рушить стену
обойди её медленно проведи рукой
перелезь через неё
обними
ласкай её –
тёплую благодарную стену!
ласкай её сильнее!
Без пыли – грустно
Подарил тебе пластмассовый китайский будильник.
Чёрно-белый.
Ты сказала, что я дурачина,
А обиделся – он.
И полетел в окно,
Сел на ветку.
Молчит с грачами,
С воронами обсуждает галок,
Но больше всего дружит с сороками.
Те всегда зовут будильник
Вместе дразнить млекопитающих
Или вызволять из плена кусочки солнца,
Но будильник – нет,
Он любит сидеть здесь на ветке,
Потому что ежедневно снизу останавливается
Человек,
Чешет голову,
И часть пыли с его волос,
Всему вопреки,
Высоко взлетает
И садится на циферблат,
А без пыли – грустно,
Спросите у любого будильника.
Теперь, даже если батарейка разрядится,
Будильник с удовольствием покажет время,
Хотя бы два раза в сутки,
А освобождённое сороками солнце
Сыграет роль секундной стрелки:
Вон как она бегает –
Столько всего изменилось,
Ты меня называешь дурачиной и целуешь,
Но уже совсем по другому поводу.
Валет
– Кто живёт в этом камине,
Замурованном ещё до войны?
– Здесь живу я, валет,
наполовину червовый,
наполовину пиковый.
Сегодня, первого июня,
я вылетаю в щель,
выныриваю над крышей.
Сегодня, первого июня,
я могу лишь немного изменить
угол солнечного света –
и внезапно начнётся осень.
Сегодня, первого июня,
я вижу, как на далёком поле
ходит дождь,
как огромная цыганка.
Сегодня и всегда
у меня на беретике перья.
Берегись, если тебя захочет
Тёмная моя половина.
Осеннее смягчение
Бабьим летом,
когда светит земля вместо солнца,
а деревья вместо фонарей
так сильно, что даже на Марсе моря плавятся,
на скамейках перед гаражами
бухают не подростки, а пьяницы почтенного возраста,
молча, задумчиво.
А может, это просто подростки
одели на себя маски,
опухшие,
мягкие,
звуконепроницаемые,
и неслышно смеются,
всё громче и громче,
в напрасной надежде
прорвать эту сладкую маску
тёплых вечеров
Бабьего лета.