Василина Орлова
Мажордом мировых пожарищ
Почему
почему синеет море
фермопил деревянное небо
молчание было им ответом
что как не сойка, вскрикнет
и нырнёт с башни суэца
молчание было им ответом
молчание было им ответом
во дворе-колодце со дна бетона
мы смывали кровь обычно садовым шлангом
Проходите
Велимир Казимирович, здравствуйте, проходите,
Не хотите ли чаю, сладостей, папиросу, ну что же вы ничего не хотите,
У меня теперь, знаете, одни кошмары,
Сны комиссара, так и не увиденные комиссаром.
Ну так, мелочи всё, мелочи, вам не может быть интересно,
Вы ведь воскресли, хоть и не весь, — весь, говорит, не воскресну;
Тук, перетук, стук, перестук железнодорожного состава,
И как со влажным щелчком выходит рука из сустава.
Ретро
Городская мазурка,
Мазурики в Петрограде, товарищ маузер
Не слышит, и, может, и слава богу,
Кожанка только потёрлась, а так ничего —
Э-по-ха
Дворца штандартов алкала,
В шапочке лыжника с развевающимися хвостами
Слегка набекрень
От деревни альпийской до предгрозовых мажорий
На лыжах прошёл, посекло щёку снегом, и на поезд в Женеву успел,
Я бы представился мажордому мировых пожарищ,
Но передумал, знаете.
Как-то не захотел.
Недурно
Недурно… Мне подали блюдо — сурка
И бритвенный тонкий прибор.
Гарсон! Как румянится ваша щека,
Лоснится прилежный пробор…
Сквозь лупу гляжу на господ и на дам,
Поскольку утерян лорнет.
Я верю всему и во всё, даже вам,
Но в эту реальность — о, нет.
Мутит от скользящих улыбчивых уст —
От устриц, наверно, тошнит?
Да, я понимаю, как мир этот пуст,
Но сколь убедителен вид!
Уродует песню тапёр, жмёт педаль,
Наглея в бесстрастии ламп.
Он бьёт благородного зверя — рояль —
Наотмашь по белым зубам.
Сюда нам хотелось, в прелестнейший ад?
Так вот он, ура, наконец.
Оставьте рояль, он-то чем виноват?
Не слышит и лупит, подлец.
Век двадцатый
А век двадцатый нас не сцапал.
Он нас когтил, он нас царапал.
И на земле леса шумели,
И под землёй каменья гнили.
И зрели винограды винные,
И свитки древние свирели.
Мы были теми, кем мы были.
Мы были с теми, с кем мы были.
И там по небу тучи плыли
Волнистые и голубые.
И там по небу сны летели
Орлиные и голубиные.
Набоков
Набоков
составлял слова из буков,
упавших набок.
Воспоминание
уходила с утра в поля где между облаком и землёй межа
и до самой вечерней сени
предавалась ничегонеделанию созерцанию и стихосложению
томик в мягкой обложке под мышкой зажав
облака
закипают в бледной реторте
в пыльную амальгаму пруда глядеть отрадно
жаль я так и не увидела ондатры усатую морду
а вот мои братья неоднократно
тропка заросла траву давно не косят
деду навряд ли понравилось бы на его характер крестьянско-рабочий
но ничего он у нас не просит
и ничего он от нас не хочет
в ряд созерцаний
входил великий Принцип
о коем деревья наскрипывают санскритскую мантру
я дополнила москвой список небесных провинций
да, и наконец увидела ондатру
Країна мрій
Країна мрій
У-країна
Кринка чи банка
На три літри
Сушиться, як при бабі Соні
На тині.
Телевізор старенький «Панасонік»,
Який дивився ще дід Іван.
Може, i я по ньому щось побачу.
Але піду, як тоді, порибачу
I принесу ось таку рибину,
Коли проснусь, як тоді, на озері Киколовe.
Подивися, мати,
Сріблясту я подужала піймати,
У тієї риби бiлe волосся
Вона любить бiгати по долу боса
На мові нетутешній пісні співати
I на бабусиному ліжку спати.