Звательный падеж
Ксения Дергунова
I.
Вся жизнь - история,
Рассказанная кем-то, кто-не-я.
Не было никакой Клеопатры
и никакого Антония.
Вероятно, старые карты - слепок местности
В чьём-то неровном черепе.
Сновидения в красном тереме –
Всего лишь избыток словесности.
Тогда в рифму и с ритмом.
Нет-меня,
не было страшного бремени.
Не было Гераклита
Без языка времени.
Тихо - убито прошлое.
Громко - воскресло нынее.
Надо писать о следствиях
На языке уны-не-я.
II.
Пока есть рифма, есть что-то,
что скрепляет стихи
и мир.
В музыке рифма – это рефрен,
в повседневности – совпадение дел
быта и истории,
звучащий голос прошедших эр.
Когда на столе лежала книга о темных веках Эллады,
стол пошатнул Гомер,
Назло или во имя Паллады,
не знаю. Только стол рухнул сквозь века
не позитивистски, а очень даже в традициях символизма.
Это и был знак, эхо отцов.
Теперь, когда спрашивают, какие планы на год?
отвечаю: «пережить упадок
величия. То есть вызвать плотника.
И, как бы не был сладок плод,
выдавить из себя праздность,
взрастив работника».
Я бросаю сплетни о героях
и байки филистера
ради философии. Надеюсь, мой новый стол
выдержит литры истины.
III.
Pater ex machina
Когда удалюсь от дома,
пройдет четверть года,
и настигнет в пути гроза,
напоминающая отца.
Как безбожий инок,
что не ждет конца,
уходя с поминок,
миную фасад
улизну с торца
на вокзал.
В руки урбаники
ближе к стальной механике,
чтоб, поднимая голову,
не видеть его лица.
Но на табло прибытия,
предвосхищая события,
чьи-то глядят глаза.