Денис Козловцев
СТАНИЦА КЛЕТСКАЯ
1.
Кто был в степи,
тот помнит,
как тверда земля, лишённая покрова,
как самолёт парит над ней, несмело
цепляясь крыльями за горький ветер.
Мы - выше самолётов,
стоим на меловой горе
на длинном берегу
стреноженной реки.
Болят глаза - от блеска крыш,
дрожит гора - от тысячи копыт,
но нет кобылы - нам, чтоб гнать верхом
и не для нас - станица, чтобы стать постоем.
Кто был в степи,
тот помнит, как звезда
родится раньше ночи
и путь домой - по следу табуна.
2.
Любимой присказкой деда было: "Терпи, казак,
атаманом будешь".
А если бабка просила его что-то сделать по дому,
он ухмылялся и говорил: "А вдруг завтра война,
а я уставший?"
Но всё равно шёл и делал, о чём просили.
Он родился в хуторе Майоровском
станицы Клетской, что на Верхнем Дону,
и постоянно напоминал о том,
что мы с ним - казаки.
Других это не касалось.
Он всю жизнь как будто воевал с Уралом,
который так и не стал ему новой родиной,
и рассчитывал, что я стану ему подмогой
в этой битве, но, боюсь, я его предал.
Я не хотел ни воевать, ни становиться атаманом
и быстро сдался.
Когда дед умирал и отказывался узнавать близких,
перед его мутным взглядом, хочется верить,
стояли поля подсолнухов и меловые холмы
берегов Дона в станице Клетской,
которые он покинул в семнадцать лет.
Дальние родственники из Волгоградской области
привезли на его могилу
горсть пепельной степной земли.
Родился он, кстати, прямо в степи,
за хутором, во время сенокоса.
Я не очень-то люблю все эти рассуждения
про зов крови и тому подобное,
но мы с отцом ездили однажды в станицу Клетскую
и что-то во мне тогда сдвинулось.
Когда на Урале особенно мерзко,
я вспоминаю нашу родовую станицу,
где вишни вырастают в два раза выше домов
и осыпают белыми цветами жестяные крыши.
Короче, на той дедовской войне
Уралу тоже на меня рассчитывать не стоит.
3.
Эти стишки я-шестнадцатилетний сочинил в станице Клетской:
Не люблю лошадей. Не люблю.
И за что их любить, не пойму.
Я с земли смотрю вслед журавлю,
мне бы крылья сейчас - и к нему.
А при чём же здесь лошади, а?
Проявляется гадкий мой нрав.
не любил лошадей никогда,
может быть, я был в этом не прав.
Может быть, я к ним несправедлив.
Может, с ними я плохо знаком.
Может, их тоже ждут журавли
в этом небе, до боли большом.
Ни одной лошади в станице и её окрестностях я не видел. Местные жители предпочитали держать коз, а на вопросы о лошадях пожимали плечами.
4.
В старой казачьей песне поётся -
"Чёрный ворон, друг ты мой залётный..."
Этот ворон возвращается из далёких краёв
и кладёт на крыльцо хаты мёртвую руку;
по кольцу на пальце
казачка узнаёт, что рука
принадлежит её мужу,
убитому на войне.
Когда дед повторял казачью присказку -
"Вдруг завтра война, а я уставший" -
он, разумеется, шутил.
5.
Когда мы приезжали на Дон,
я исподтишка подглядывал
за своей пятнадцатилетней
троюродной сестрой;
она родилась там, и в этом было её превосходство.
Потом она уедет в Москву
и устроится работать в ночной клуб.
А тогда она была нескладным подростком,
и напоминала цветок подсолнуха
чернявой головой и улыбкой,
похожей на нежные лепестки.
Как и подсолнух, она была в степи на своём месте,
чем не мог похвастаться я.
Мне казалось, что я несу в себе
уральскую непогоду и холод,
я ждал хотя бы маленькой тучи,
которая показала бы, что и непогоде
здесь есть место,
но все дни, пока мы жили на хуторе,
было невыносимо ясно.
6.
Сестра моего деда, у которой мы жили,
в отличие от брата осталась на Дону.
Она приезжала в Свердловск один раз,
и сразу заблудилась в городе,
её обманули таксисты,
потом она поругалась с женой деда,
и больше на Урал не возвращалась,
но постоянно звала всех в гости к себе.
Когда мы уезжали и она собирала
нам в дорогу гостинцы,
об одной баночке тернового варенья
она сказала особо:
"А это передайте деду Грише".
Дед Гриша - ещё один мой родственник с Дона,
который после войны остался на Урале.
"А это передайте деду Грише, -
и добавила:
- он ведь тоже казак".
7.
Напутствие деда:
ищи ковыль.
Серебряные волны -
это он.
Ищи ковыль!
Но там, где раньше рос ковыль,
теперь росла полынь.
За хутором - полынь,
и вдоль дорог - полынь.
И дядя Саша, сплюнув в заросли, сказал:
"Уже давно не по-людски всё,
с тех пор, как красножопые отняли шашку".
Но на рассвете я зашёл так далеко,
как только смог,
и, кажется, увидел
серебряные волны ковыля.
8.
Собирались на Дон,
как блудливые птицы.
Залегали на дно,
чтобы дальше уйти
и увидеть над Доном -
стан лебединый,
и увидеть в Дону
отражение - но
оставалось одно:
собираться на Дон.
Собираться на Дон
под печальные звоны.
Отправляться на Дон
по пути лебедей.