Ольга Вирязова
Земноморское
Ольга Вирязова
***
Глина течёт по рекам,
просит сделать её человеком,
на ноги поднять, голову отрастить.
Встаёт и спрашивает: как быть?
Сам себе учитель, сам себе господин,
не оглядывайся, не спрашивай,
всё твоё вчерашнее, земноморское –
корка чёрствая.
Сила течёт по нитям,
тело – мельница золотая –
заново отрастает
и перемалывает меня.
Сила мгновенная или длительная,
какая разница!
Времени хватает.
Крутится-вертится-мелется…
Тело –
расправила, надела,
оставила.
***
Вот бы самой загадать и выбрать,
пойдёшь ли напра-налево – как в сказке сказывается...
Полудня лоснится угловатая глыба,
птицы наверху захлопываются и распластываются.
На середину улицы - туго, словно идёшь по дну -
выберешься, смотришь: чайки апрельско-майские,
впутавшиеся в голубизну,
купное у них чародейство, таинство.
Горла их – горны, музыка им подстать,
крыльями гнутый воздух упруг и густ.
Ах, эта мускулистая высота
и существование наизусть!
Это тебе не оторви да брось –
с картою рек в груди, с компасом в голове,
хоть и почти бумажная снасть и кость,
чтобы легко носить её, не жалеть.
Ноги твои тряпичные – раз и два –
всё твоё человеческое выбирает близь,
верит в миры, картонные до нутра...
Но эти птицы, откуда они взялись?
Всё в тебе электрическое не твоё -
по водам, по воздуху, наобум
чайки ли, гуси-лебеди, белый шум,
ты ли, уловившая эту нить -
что-то такое во сны твои звонит,
что-то тебе сигналит, свистит, поёт,
тянет вперёд по линии силовой,
остальное стелется трын-травой...
***
Пустыня загораживается горами,
море берегом.
Но если лампочка перегорает —
нет никаких преград.
И где те кораллы потерянные,
где тот Нескучный сад?
Наверное им темно,
или они разуверились
в своём воздухе и воде
и ушли в кино.
Теперь уже ищут Австралию.
Украли, на дно отправили?
К акулам в ад?
Ты накрываешься одеялом,
чтобы не потеряться,
однако тьма тебя не забывает —
теперь можешь бояться —
и принимает за раковину
или дикий плод ума.
Тьма тебя принимает.
Утром отыщешь себя сама.
Плод или раковина,
или дерево внутри — да-да!
Свет включается, горит,
и дерево в тебе не умещается.
Всякое дерево
пробирается, куда не звали,
выходит на всякий Арбат,
и растёт из его миндалин
дивный сад.
***
Кажется, зима.
Или нет...
И один уже проминает след
человечек размокший бумажный.
И заблуждаешься в этом снегу,
и ледяные стёклышки лгут
скользкие. Сколько их!
Потепление там, по краям,
а у нас, в краю небесных ям
и дыр — холод.
Дыхание в одну строку умещается, летит
и через год возвращается другими словами,
тебя до конца вобрать, как не бывало.
Но вот деревца — стоят насмерть,
встроенные в асфальт,
и тянутся ветками тупиковыми
в густой полусвет глазастый.
Разогнуть бетонный сустав кольца,
и сапог расстёгивается
Кривоколенный. Господи,
всего немного жаль,
и во всём виновато время...
Но всё-таки смыкается белизна,
не переступить её, не разогнать —
из неё лепить праздники.
Там переулки в озарении келейном,
в которые, как по узкоколейке,
въезжаем по одному, разные.
И в ожидании лица
остаёмся масками.
***
Скоро тишина створаживается,
сбивается в ком, покрывается ледком,
становится нашей пропажей.
В промежутках между машинами
деревья играют вершинами
адажио тишине.
А птица – на одной струне.
Сахарная тишина, мороженое,
и внутри что-нибудь непрошенное,
умолкшее на полуслове…
пристань замёрзшая или вокзал,
въевшиеся в зиму, стреноженные.
И ещё где-то там,
в глубинном долгострое –
щётка еловая, звёздочка золотая.
Пути заплетаются и тают.
Исчезновение проходит всё насквозь
и возвращается тайно.
Исчезновение проходит.
Пути заплетаются и тают.
Подписывает не своё собака —
ей можно всяко. А ты отдыхай!
Тишина себя бормочет и лает,
смещаясь к краю парка,
сменяясь ересью языка...
***
Цветы выпуская на снег,
Лелеет в себе Антарктиду >>>
Там радостно, где меня нет -
Смотреть времена на просвет,
Где вещи немыслимо слитны,
Учить ледниковый язык,
Который к тебе не привык >>>
Безлюдия полная чаша,
Зимовья таинственный смык >>>
И я полюбуюсь и выйду >>>
У каменной ночи очаг -
Топить ежевитые утра,
Печи ежедневные чуда,
Пускаться по чёрным ручьям >>>
А за зиму мир одичал.
Его лабиринты проходишь,
Пути расплетая рукою,
Качнёшь непроглядную хвою >>>
Усвоишь, насколько ничья,
Увидишь - нигде не чужая.
Природа себя умножает,
Придуманным не дорожа.
Пока житие не слежалось,
Увидишь - нигде не чужая >>>
Природы резной силуэт
И первый разреженный свет
Тебя человечат и жалят,
В душе нитевидно дрожа.
***
Белый снег отдыха облетел,
Чёрный снег мартовский гол и бос.
Вечный Бах строится в темноте
И к утру сладит нам дивный мост,
У него лаковые края
И до дна сумрачный чуткий строй,
Чёрные сваи елей стоят,
Слух углубляется в лес густой.
Высота хора, где спрятан бас
И слова заперты на замок…
Не костяк мира возносит нас,
Но орган, выросший из-под ног.
Высота хора, где спрятан Бог,
Город глядит на Него сквозь лёд,
Между домов, словно между строк,
Время плывёт…
***
Каждый в ночи сер, каждый в ночи слон
тянет свою длань, ловит чужой сон
каждый чужой дню, только во тьме свой
Тает к утру зернь, делается весной
Каждый в ночи слон, каждый в ночи крот
если нашёл ключ или взломал код
Зыблется пустота, к сонной душе льнёт
Но потайной ход вывел его в день
Снова сирень
Светится всех сил огненная гора
катится весь мир золота-серебра
Смотришь из-под век, всенощный человек
прячешь в себе тишь, тянешь-стоишь
Но ничего нет
Прямо в глаза свет и в голове свет
Вставлен в тебя мир. Космос во рту твоём
Ты – лишь проём
СПАСИБО БЕССОНУ
Есть женская сила, мужская, а есть просто Сила,
Когда я стою ли, лежу Черубиною некрасивой,
Черубиною любимою-нелюбимою,
Стою и молчу, изгибаюсь и плачу, как ива,
Лежу океаном и жду прилива,
Лежу, единственно возможная,
Непреложная,
Элементарная или сложная –
Мороз по коже, внутри электричество…
Зачтётся или вычтется…
Так всё же вещь я или как,
Настоящая баба, кукла живая,
Тяга гужевая или жду трамвая…
В горящую избу,
Плюс любую малость…
Путём игольного ушка,
Или что там ещё осталось…
Вот-вот проберусь, загружусь – и начнётся,
Читаю его, читаю, и всё оно не прочтётся,
Всё никак не усвоится это стопроцентное,
Невероятное, люминесцентное.
Ничего, наладится всё, излечится
Вечностью.
И вот встаю я, такая великая и красивая,
Стопроцентная,
Полная изначальной силою,
Живу, такая вот первоженщина,
Бита-не бита, венчана-не венчана,
Несказанная, божественная
Л Ю С И.
***
Этот мир никогда на самом деле не начинался...
"Йога Вашишта"
Раскрылся парашют в груди -
Дыши и слов не говори -
Гудит, гудит по швам и прошвам,
Пока верха тебя несут,
И сопряжения земли,
Сминаясь, остаются в прошлом.
Не пройден этот лес, а прожит.
Звенят все дыхальца души -
Дыши, дыши.
Ты только мысль.
Ты там, ты тут.
И слышишь, слышишь - ветер вник
В растущий на воздусех миг.
Трещит, расходится по швам,
Расходуется море ткани,
Нащупывает материк,
Чтоб он, придуманный, возник -
И горы Брахма выдыхает.
Шумит мелодия глухая
Щекочет твой язык -
Кому есть родина другая,
Кому отчаянье да камень -
Но больше звука тишина,
Которая не умолкает.
И ты понять её должна.
***
Расправлен день,
растянут на ветру,
отвязана высокая вода…
Подвинут землю пальцем и сотрут,
достанут завтра новую со дна.
Но неразрывен мир и отнесён
туда куда притянуто лицо –
смотреть в пустыню испокон времён,
смотреть её необозримый сон.
Пока ты смотришь – кобальт и коралл,
не тусклый сурик вечером ночлег.
Пока ты это море не проспал
и камень смертный будто человек...
И дальше камень пущенный в обход
кривую сушу к небу донесёт.
НЕРАЗРЕШИМОЕ
Море сушу у нас крадёт,
а потом возвращает сушу,
криво море кирпич кладёт,
строит Землю – все швы наружу.
И оставшаяся гряда
после бури, и новый берег,
ночью выброшенный сюда,
прямо к двери,
открывают иной пейзаж,
говоря о неразрешимом.
На взъерошенный выйти пляж,
перешитый,
по ракушкам и по камням,
окаймляющим, берегущим –
глубина, цунами, война,
утечка кофейной гущи!
Что ни выберешь, всё ущерб,
клокотание недовольства.
День закатывается в щель.
И глядит изнутри вещей
откровенная глубина –
обратная сторона Солнца
медузой своих лучей.
По ракушкам и по камням
мимо нас, мимо –
Необъяснимое Необъяснимо.
И тянешься за ним
по краю моря или огня –
скорее-скорее
обнять
и сделать снимок.
РУКИ
Рука скатывается в песок,
в траву, ищет путь,
выпутывается из пути,
остаётся на плаву.
Рука получает всё,
что может вместить.
Семечки пустые, шелуха,
раковинки на берегу,
которым в ту же воду не войти,
останутся, застынут,
о нас забудут.
О, солнечные протуберанцы,
словно руки большие,
магнитные бури, звёздные войны!
Ведь мы этого достойны.
Как бы мы жили,
если бы не они?
Кто бы нас взял в свои руки,
сказал бы «здравствуй»?
Раздраконил по закону
магнетизма?
Кого бы ещё
винить?
***
Вода меня расправит,
как мятую бумажку,
везде меня оставит –
везде совсем не страшно,
зацепит и потянет
за грех сопротивленья,
за прямоту и тайну,
за кривизну вселенной,
где шлёпает и шепчет
меж Сциллой и Харибдой
весь мир произошедший,
живой водой налитый.
***
Идти на свет, не зная броду,
на острый запах тишины,
на отрешённую природу
с её волшебной стороны.
Войти в доверье к тем деревьям
и к этим зарослям во тьму,
в густое их соударенье,
которое не разойму.
Но сами с миром разойдутся,
тебя оставив и простив.
Прозрачный день налит на блюдце -
нам отворяется залив
как самая большая важность,
всё устранившая с пути,
как самая большая жажда -
ни утолить, ни обойти.
И бережёные деревья,
и запрещённый человек
на берегу неговоренья,
у края недреманных век
стоим, вытягивая шеи,
взаимным зрением полны,
над заводями утешенья
и глубины...
***
Выходишь ты и видишь — полон сад,
вернёшься ты и видишь — дом как лес
растёт и сам себя перерастает,
устало небо лить и нависать,
и полоскать сырыми полосами.
Ты мокнешь и стоишь на метке "здесь",
а сдвинешься — не уловить сетями.
Но всем ветвям назначат адреса,
и каждая травинка сетью станет
ловить своё. Так вязок перевод,
что языкам у воздуха учиться.
Перчатками касаешься всего —
предчувствуя что вот оно случится,
достанешь руку различить где жесть,
где зелен сад живого разговора,
дотронешься до дерева — ты есть...
Под стенами колодца светового
висят и бродят жесты и листва...
Жестоко то что видится жестоким,
и в каждом наждака и в каждом льва...
а кожа лип исполнена родства.
Как лестница спустился с неба тополь,
и топчутся ненужные слова.
***
Ветер ощупью проходит,
По стене горбатой шарит.
Ничего не происходит,
Ничего не помешает
В ширину дневного света
На весу держаться птицам
И качаться незаметно.
Только воздух заострится,
И проступят словно тени
На подкладке неба белой
Ореолы запустенья,
Зимней сырости и мела.
Ничего не заслоняет
От идущих мимо окон,
Ничего не заменяет
Одинокость.
Только сделаются едче
Все изъяны и щербины,
Нежные и человечьи.
И ничем неизгладимы
В разобщающихся стенах
Эти шорохи и трески,
Этот холод постепенный,
Эти сохнущие фрески...
***
Потом слова пошли по головам,
А накануне гладили по шерсти,
Им толкованье - отголосок смерти,
И горловая музыка - сперва,
Легко ей быть, закинутой легко
На потолок неведомого света...
И где-то в звуке сдвиг,
И где-то...
И ты ведома музыкой такой,
Вросла в неё рукой
И впелась в русло...
Древесный гул, свисающий, как люстра,
И голос обнимающих стволов -
Где дерево баньян о сто голов,
Разросшийся в таинственное чувство,
И в каждом горле синевою густо,
И в каждом горле не хватает слов...
***
Темнота как слова - не увидишь дна
не отсыплешь малости - пробуй всё
разбери губами а то погрузи лицо
и узнаешь как ночь нежна
Разъедают тени дневной фантом
нежилого фантика мнут билет
ты себе песок ты себе поток
нет тебя нет
И теперь с другой стороны вещей
отыскать любого и ощутить -
всякая душа в тысячу свечей
вшита в темноту
и горит
горчит
***
Люди люди только тени
Глубины и полноты
Упираются колени
В подбородок высоты
Только завязи свободы
Только семечки зимы
За душой её заботы
Мы немы не мы не мы
Только манные крупинки
Шубы шапки тёмный лес
За углом у той тропинки
Будто в космосе исчез
Только семечки свободы
Распечатав потолок
Только тёмные народы
Бесконечные как Бог