Никита Немцев
Изображая упадок империи
Удивительные в Москве питейные заведения! Тут вам и крафтовые бары, и закутки для пенсионеров, и магазины разливухи. А уж в последних – особенный, свой, удушливый колорит. Сидит там какой-нибудь безразличный кавказец, попивает пивко лениво, переключает каналы на стареньком телевизоре, болтает о чём-то со своими, на нерусском… Но это в плохую смену. А в хорошую – будет седой мужичок с кучерявыми руками, который и про шарфики на стене расскажет, и как мясо вялить, и какую закуску к чему брать. Если сам хмелён – и про то, как его-доброго пытались нагреть ревизоры, подсылая школьника без паспорта, поведает…
А правда добряк! Ипполиту раз бутылку «Жигулёвского» бесплатно налил. Но хотя Ипполит был в том заведении клиент известный – и уши того мужичка уже приветливо приподнялись, – в этот раз ни о каком пиве речи не шло. Ипполит брал лимонад. Десять литров. Он решил собрать у себя старую гвардию: Веру, Гришу и Толяна. Но только – трезвыми.
Сам – обыкновенный студиозус. Немножко работал где-то, но так, с шапкой набекрень. С куда большей прытью он предавался гулянкам. До недавнего времени.
На уездной пьянке у нерадивой студентки столичного института вышло так, что студентка эта подумала, что он подумал, что она подумала, что он подумал, что она подумала, что он подумал чего недоброго и оттого (именно от самой этой мысли) это самое недоброе чуть и не случилось. Ипполит бежал оттуда: и до самой электрички провожали его башмаками, камнями, яйцами и всем, что только под руку нерадивой студентке попадалось.
Когда Ипполит домчался пыльной дорогой и, запыхавшийся, уселся в электричке, показывая из окна этой студентке средний палец, его посетили две любопытные мысли. Первая была в накрахмаленном воротничке, усатая и в цилиндре. Она говорила: «Бросайте пить, душенька!» Вторая больше походила на бурлачка, усевшегося передохнуть, – ногами прямо в водичке. Она говорила: «А всё-таки дурак этот ваш человек».
Ведь ничего недоброго Ипполит вовсе и не думал! Всего лишь цепь умозаключений (к тому же, исходившая не от него) – не более того!
Ну что делать? Бросил он пить. Две недели держался! Тогда-то и забродило что-то в голове Ипполитовой: дрожжи, хмелёк… В общем, появилась у него какая-то неказистая идейка…
Первым пришёл Толян. Институтский товарищ, скверный притом. Он любил заявиться в гости, присесть на уши и что-нибудь подъесть: неважно даже, что – заплесневшую корку или кусочек сахара.
– А барин что? – спросил ушастый Толян, воровасто ступая в квартиру. Подразумевался дед, у которого Ипполит нанимал комнату.
– Уехал в деревню.
– А барина-то черти забрали! – закричал Толян радостно, скидывая с плеч рюкзак с грохотом. – Значит, материться громко можно?
– Можно.
– Вот здорово-то! – Материться он, впрочем, не стал.
Потом подоспела Вера. Бог знает, где её Ипполит раскопал и как познакомился. То ли на пьянке, то ли на поэтическом вечере. Была это дама с декадентскою бледнотцой, рыжайшими волосами и пухлым от синьки лицом. Смеясь, она ещё постоянно запрокидывала голову. Больше всего она любила картину одного современного художника – «Изображая упадок империи». Очень современная, говорит.
– Что дела твои поделывают? Так и не написал поэму?
– Так я ж шутил тогда.
– Ах, ну раз шутил… – Переступала порог она как бы неохотно.
Гриша как всегда опоздал. Это был паренёк с квадратным лицом, работавший в «Эльдорадо» и увлекавшийся депривацией сна. Сложно сказать, чего именно он добивался, моря́ себя бессонницей, но крыша у него уже порядочно съехала: можно было наблюдать содержимое.
– Так, это… Где у тебя это?.. – сказал он первым делом.
– Что – это?
– Ну, это… Как его, это... – Он был со стаканчиком из-под кофия, уже пустым: Гриша стаканчик этот продолжал жевать – и даже откусил отменный шмат.
– Ну? Что? – допытывался Ипполит.
– Утюг! – Гриша наконец-то вспомнил слово.
– На кой тебе?
– Ну как? Извилины погладить.
Ипполит решил, что легче дать утюг, чем спорить, и ушёл на кухню.
Толян с Верой методично курили одну за одной и смотрели на ноутбуке всякие видео. То и дело посмеивались, но как будто по принуждению и без особенной радости.
Ипполит давно смирился с ролью резонёра на подобных студенческих собраниях – и, в особенности, на собраниях старой гвардии. Он задумывался: а что они все делают здесь? Общих интересов – зеро, разговоры – ниочёмные. Но вот уже год это была стабильная компания и раз в неделю они надирались (и проставлялся почему-то Ипполит).
Иногда Ипполит пробовал разобраться, понять схему пьянок – почему алкоголь роднит? Связывает он чужих? Или напоминает о вечном братстве? Что первее? Что настоящней? Все его измышления получались – туфта туфтой. Косолапо и непонятно человеческое сердце. Вот и теперь Ипполит косолапил: хотел поделиться этими мыслями с ребятами.
Его сбил с панталыку Толян:
– Я в холодильнике пиво не нашёл. Кто в магаз пойдёт?
С ухмылкой, Ипполит заметил, что конфет в пиалочке уже не было.
– А мы без пива сегодня, – ответил он и достал лимонад.
– Мы? Без пива?! – почти театрально возмутилась Вера.
Ребята растерялись, даже видео поставили на паузу. Ипполит с удовольствием подумал, что ни разу они не собирались по трезвяку.
Он прошёлся чуть по кухне, уселся на подоконник, у самой вазы. Она давно не видела цветов, воды или хотя бы винных пробок, но зачем-то стояла, и пыль с неё Ипполит каждый день протирал.
– Нет, подожди. Ты серьёзно? – всё ещё не верил Толян.
– Что же мы будем делать!? – Вера накрыла щёки ладошками, и готова была вскочить с места, но сочла, что и восклика довольно для эффекта.
– Пить лимонад и играть.
– Во что же? – спросила Вера.
– Сейчас Гриша придёт, всё объясню…
– Ты чего, Ип? Зашился, что ли? – Толян мял бычок в пепельницу. – Так нам кайф не ломай! Десять часов только, ещё успеем если чё…
Ипполит спрыгнул. Почуял, что руки неловко свисли по бокам. Сложил их на груди. В этой позе он огляделся по сторонам и бросил грозное:
– Мы сегодня пить – не будем!
Тут в кухню ввалился Гриша с утюгом:
– Разгладил!
Толян подорвался и пожал ему руку. Вера, не вставая, расцеловалась с Гришей. Тогда-то Толян объявил, указывая пальцем на Ипполита:
– Слышь, что говорит? Пить не будем, говорит!
Гриша оторопел. Поставил утюг на стол. Чуть сгорбился. Чуть нахмурился. Чуть помолчал. Поглядел этак пристально на Ипполита. Потом вдруг резко распрямился и заявил убедительно:
– Бесовья работа! Точно вам говорю!
Пошли толки и обсуждения, чего бы такого взять – чего душа просит? «Блейзер»? Не, нормального уже не продают, везде двенадцатиградусный. Может, ликёр? Да ну, ерунда, надо крепкое что-то. Водка? Ну какая водка, какая водка, когда среди нас дама? Лучше «Бехеровку» и винца… Да. И пару баклажек пива. И сигареты возьми, Гриш. Ты же пойдёшь, да? Синий «Винстон»!.. Две пачки! Нет, три!
Ипполит стоял в своём углу и никак не мог взять в толк, как он всего этого прежде не замечал? Самый простой способ покрасить вечер в хоть какие-нибудь цвета – нажраться… Нет, правду говорят: русский человек страстью велик. А ведь бывают же люди, которые по бутылочке выпивают? Да где они такие бывают? За рубежом разве… К нам таких пока не завезли.
Тут Ипполит вспомнил, что была и мысль-бурлачок:
– Ребят, стойте. Не надо идти в магазин. Я для вас игру придумал.
– Игру? Как эта?.. Ну, эта… Как её… «Мафия»? – оживился уже одетый Гриша. В «Мафию» он делал всех и потому в неё с ним не играли.
– Нет, другая. Да стой ты! Снимите с него эту дрянь! – Ипполит убежал в комнату и вернулся с коробкой из-под обуви. Куртку-дрянь с Гриши так и не сняли. Настроены все были на скептический лад.
Ипполит незатейливым движением снял с коробки крышку и высыпал её содержимое на стол. Это был чернозём. Обычный чернозём, коего по Москве всегда в изобилии в сезон коммунальных раскопок.
Он поделил чернозём на четыре части, растащил эти части по разным концам стола и сел опять к своей вазе.
– И чё нам с этим делать? – спросил Толян брезгливо.
– На кучки делить. А потом кучки переставлять. – Ипполит совершенно не заметил, с каким детсадовским простодушием он это сказал.
– Но это же грязь!.. – декадентствовала Вера.
– А мне нравится! – похвалил Гриша, сел и принялся что-то из чернозёма лепить. Ипполит тоже принялся. Скептики включились в игру.
Минуту лепили, две лепили. Может, даже целые три с половиной минуты лепили и переставляли. Лучше всего получалось у Гриши – видно, всю душу вкладывал парень. А потом Толян спросил всё-таки:
– А как понять, кто победил?
Ипполит покраснел:
– Ну… в моей игре нет соревнования какого-то. Тут играют, чтоб игралось. Знаете, как детские игры? Чем меньше конфликта, тем больше детскости. Так я подумал…
– Вообще-то детские игры самые конфликтные, – заметил Толян.
– А это – грязь! – подхватила Вера. А потом запрокинула голову и захохотала чему-то.
Толян сообщил, что он идёт в магазин и стал подыматься из-за стола. Ипполит предчувствовал что-то. Ему нехорошо сиделось под вазой, будто вот-вот она упадёт – притом, всё от него одного зависит. Пока Толян вставал и умывал руки в раковине, Ипполит несколько раз оглядывался на эту вазу и отставлял плечо от неё подальше. Переставил вазу, в конце концов, на стол. Потом встал и вцепился чернозёмными руками в плечи продвигающегося к выходу Толяна. Вцепился – и объявил:
– Не пущу!
Толян изменился в лице, посмотрел внимательно на побледневшего Ипполита, на грязь на своих плечах – и оттолкнул товарища.
– Иди ты! – прибавил он.
А Ипполит не шёл – он летел. Минуя отпрыгнувшую Веру и вставшего, чтобы рассмотреть лампочку, Гришу, – прямо на стол, прямо на вазу. Стол был старый, допотопных, а, может статься, и доадамовых времён, так что под грузом Ипполита он весело разверзся: прямо посередине. Ноутбук свалился, пепельница свалилась, – всё на него, на Ипполита, – а в довершение, свалилась и ваза – разлетелись осколки. Визжание стихло – остались постанывания Ипполита. Вера заботливо попыталась убрать осколки, но поранилась и заревела, оседая на пол. Толян смотрел на всё это, не зная, что и думать: такой силы он в себе никак не предполагал.
– Ну вас – к лешему! – сказал.
И повернулся. И ушёл.
А Вера громко ревела. А Ипполит валялся в осколках и недоумении. А Гриша разглядывал лампочку. В конце концов, декадентка вызвала такси и покинула кухню.
– Я, кажется, понял, что такое свет, – обратился, наконец, Гриша к лежащему. Потом заметил, что тот лежит, усадил, отряхнул бычки, пепел, стёклышки, передвинул к стене и впихнул ему в рот сигарету.
Всклоченный Ипполит сидел на полу, раскинув ноги и куря.
– Свет – это другие, – заключил свою мысль Ипполит, присел на корточки и тоже закурил.
– Я тоже кое-что понял… – пробормотал Ипполит сдавленно.
– Что? – Гриша как-то обрадовался.
– Я понял, почему первая часть «Божественной комедии» сильнее остальных. И почему Гоголь второй том «Мёртвых душ» сжёг. Не видать нам рая. И даже чистилища не видать. Вот почему. Да мы того и не хотим.
– И у нас только ад?
– Типа того.
– А хочешь, я тебе кое-что покажу?
– Давай.
И тут-то Гриша показал ему кое-что такое, отчего любой нормальный человек всегда падает на пол, жмурится, орёт, катается колбаской и сходит с ума. Ипполит и сошёл. Но это ничего страшного. Уже выписался.
Июль 2017