Алексей Швабауэр
Новые стихи
***
Теперь я симпатичный
раздавшийся в ширину
мужчина,
переживший взлет продаж
Электроники
и упадок порнографических карт –
коптящие небо дроны
впервые в жизни
не раздражают
своим присутствием.
Мы изучаем
пути их миграции –
птиц запретили годом ранее.
Птицы – источник заразы.
Разносимые птицами вести
негативным образом
сказывались на формировании
информационного поля –
некоторые из нас
уже умерли
от инфекции, прозванной за глаза белым шумом:
когда из клюва
преодолевшей границу горлицы
разносилось страшное шипение,
воссозданное вживленным в ее зоб чипом,
а у дрона изъятый на границе чип
просто и без проблем
заменялся новым.
– И все сразу становилось понятным, –
объясняет педагог,
в данный момент
изымающий такой чип
для обновления параграфа учебника
в новой школьной дисциплине под названием
" ... и другие видов облаков".
Сейчас он вызовет меня к доске
и коляску со мной
чья-нибудь добрая рука
выкатит на середину класса,
а для возможности ответа
мне прикрутят в область
поясничного сплетения
похожее на жернов
мини-мельницы
модное дыхательное колесо.
***
Максимально
укороченные последней стиркой шторы
плохо сидели
на гардинах: «Какая
пошлость, – подумалось мне, – в очередной раз
плохо отзываться о шторах, когда
правильным было бы сейчас написать хорошо
о дожде».
И, еще –
о том, как в подобную засуху
в аллеях цирка
часто верещат моторчики
лодочек с игрушечными
гондольерами
в трансформаторных будках.
«Выгляни в окно», –
встрепенулось что-то внутри меня,
(вспомнилась
коллега,
не раз
поливающая
расставленные на подоконнике
цветы
и я –
долгое время
глазеющий на нее,
представляющий,
каким счастливым человеком
мог бы оказаться,
если бы до последнего момента
во мне
что-то отчаянно
не сопротивлялось)
– Взгляни, –
настойчиво повторила она,
указывая в сторону горизонта, –
крупные капли
уже собираются
в одном
месте,
которое когда-нибудь станет
облаком.
***
Фильм начинается спойлером:
стареющие бодидилдеры,
размороженные
посланным
по последней линии
связи прошлого с настоящим
сигналом
с корейского смартофона,
мочат друг друга
в криогенных камерах
иногда
из наэлектризованных
спецэффектами
начала девяностых
порталов
вываливаются молодые
бодибилдеры,
но превосходство
старой школы
торжествует
и здесь,
пока,
порывающаяся несколько раз
выбраться во время сеанса
из зала на улицу
молодая мама
не припадает, наконец, к моему плечу:
«Это лучше
гонок по бездорожью,
но сюда больше –
ни ногой!»
А мне – что?
А мне
ничего большего
сейчас
и не нужно.
***
Отпусти меня и я к тебе вернусь.
Прямо вот сейчас и отпусти.
До следующего
свидания,
говорю я тебе,
отойди с моего носка,
небесный
кондуктор протрубил прибытие
звездолета на площадку
небоскреба,
об шпиль с сигнальными огоньками которого
не раз задевал крылом
штурман,
пока его не заменили
новым,
более ответственным,
найденным по объявлению
о наборе сотрудников
в перспективную быстроразвивающуюся компанию.
И, если
несколько десятилетий назад
таковыми
повсеместно оказывались конторы по сетевому маркетингу,
теперь
это мегаглобалистские корпорации
с семейным ведением бизнеса
по доставке клиентов
к местам требуемых назначений,
что, некоторым образом, странно,
никто ничего не производит,
но все куда-то спешат.
Возможно, в слезах расставаний
и скором ожидании встреч
и кроется частая причина
перелетов –
начать жизнь заново
со старым
возлюбленным
по возвращении
на землю.
Вот и я
говорю тебе:
отойди с моего крыла,
сил у меня осталось только на то,
чтобы обнять тебя в последний раз
и – в путь.
***
моя мама была негром
о да моя мама была негром
она не читала законов
она говорила
все равно
обо мне в них ни строчки
она говорила
я вскормила их всех
своим молоком
разве кто-нибудь из них
способен теперь на плохое?
моя мама разговаривала на суахили
и производила столько молока
что предлагала его
всем встречным
не понимающим на суахили
другого языка для нее не существовало
она говорила
скоро весь мир
распробует мое молоко
и станет
понимать друг друга на суахили -
на этой сладкой музыке пальм
в прохладе леса
и даже животных
вcкармливала моя мама
каждую ночь она выходила с голой грудью
и небесные носороги
трубили
ее приближение
и коршун терял свою силу
при встрече с полевками
которым моя мама
отцеживала свое молоко –
она была мудрым человеком
но теперь, когда она расправила крылья
и полетела вослед
велосипедному змею
пламя из наших рук
перекинулось на наши
пальмы
и лепет бивней
слышен в наших ушах
где-то там
до сих пор бродит она
по небесным судам Сомали
каждую ночь
я вижу через солому крыши
ее постоянно
перемещающиеся по небу
звезды
***
Я дауншифтер
в панцире
хлопчато-бумажном –
железный отобрали звери.
В принципе, неплохо, еще,
говорят, отделался,
железным-то
панцирем.
А могли бы и жизнь забрать,
и это оказалось бы в разы
хуже,
а так – панцирь,
подумаешь,
я и в хлопчато-бумажном
доковыляю до первого
поселения…
Я – ронин.
И я просрал
панцирь своего
хозяина.
Я, пожалуй,
не выберусь к поселению,
а затаюсь
где-нибудь
в лесу.
Но опять же –
звери.
ладно бы
те же,
а то вдруг – и другие.
еще и чморить начнут
за хлопчато-бумажный.
Пожалуй, все-таки
лучше
к людям
А панцирь...
А что панцирь?
Мало ли
что могло
приключиться в пути?
А я кто?
Я – продавец булочек.
Точно.
Я – продавец булочек.
***
Автобус в Астане забыл маршрут.
Его вела
прекрасная Вуджуд.
И в миг, когда мундштук
свой доставала,
автобус был и вдруг его не стало.
Автобус смертью пал!
Автобус смертью пал!
Меж горним
дальний свет
и миром дольним
сначала бил,
потом и он пропал,
потом вообще
все стало неприкольным.
Где ты, Вуджуд?
хоть местность
опиши,
в которой,
разминая сигареты,
врубаешь Бронской бит
всея души
нарезкой
с размагниченной
кассеты.