Звательный падеж
Виктор Липатов
Родился в 1991 в Калуге. Первое место в конкурсе молодых поэтов города Калуги (2012). Публиковался в сборнике клуба «неофутуристов» в Германии (2010), электронном журнале «Новая реальность» (2014), в литературно-художественном альманахе «nota bene» (2014), в электронном журнале «45-я параллель» (2014), журнале «Графит» (2014). Участник второго фестиваля поэзии поволжья. Член литературного объединения Поэтарий (Москва)
Постдекабристское
Генетика неумолимее фортуны. Я помню морозное утро 14-го декабря
1825го года. Сенатская площадь. Поражение. Глобальность
идеи и будни несовместимы. Есть люди, которым свободы мало
и люди живущие в спичечных коробках. И бусы дней на нитке года.
В сущности, мы как звонки на определённых роумингах –
входящие бесплатны. Произносить слова, если нужны поступки,
то же самое, что предавать, то же самое, что отказывать.
Волшебные палочки готовы к бездействию, к среднему
арифметическому достижений, бойких на откушенный язык
сдавшийся приличиям. Преторианцы капель по-прежнему охраняют
лужи: театр военных действий – высокая влажность и низкая
облачность. Стратегический запас отговорок, подлобные лодки
мозга, класса Борей, между двух ушных раковин.
В сущности, когда вероятность перебирается в область
отрицательных значений, осознаёшь – между минус одним, для тебя,
и минус тысячей разницы никакой. Две девушки тому назад,
спина – ощущая воздух, в любом положении, нащупывает диван.
И следует возгордиться, ибо если культуру разрушают,
значит, она действительно существовала – копеечный урон воздуху
бомбардировщиком ладони, подбитым, пикирующем на голубую
гладь стола. Но каков состав привязанности? 85
% слабины? 15 эгоизма?.. Согласилась бы Лаура?.. А Беатриче?..
Дни тянутся соплёй, свисающей из носа: долго, противно, длительно,
тактично, не делая лишних движений, без лишних слов – мастерство
и монотонность станка неотличимы. Птицы щебечут вывихнуто,
как лопатка. Плавая в море крови разлитом внутри тела, в хорошие
дни (выходной, солнечно, и так далее) спина болит чуть
слабее, чем в плохие дни, когда навязчивые мысли
о смерти посещают – порыв там не заканчивается, но обрывается
требуя продолжения. Зарождение – вот погибель для небытия,
а моя анархия настоящего времени. Подбирая эпитеты к слову смерть,
не сочтите за труд: если я не вернусь, прошу – считайте меня – Агасфером.
***
Заткнись и терпи! Человек выбирает лучшее! За него
выбирает инстинкт выживания, выгода суть всего!
Никто не обязан жертвовать ради тебя ничем:
«если можно жить лучше, то хуже-то жить зачем?»
Не принимай близко к сердцу – люди его разобьют.
Человек выбирает лучшее, выбирает семью, уют
квадратной пещеры, желательно в центре страны,
то есть всё то, к чему – не имеешь отношения ты.
Человек выбирает лучшее. Я ничего не выбрал! Я
ничего не выбрал! Смятая, серая простыня
олицетворяет идею (если так можно сказать),
что тебя поднимают с пола, чтобы в него – втоптать.
***
Что прекрасного в Освенциме?
Об этом лучше всего
спросить еврейского юношу, тонкого,
как тростинка или острота, еврейского юношу
3сентября 1941го года.
(Что прекрасного в Освенциме?)
Он – как никто – знает ответ: утро;
бокс 90x90 см; погода цвета кривой усмешки;
резь в левом боку (то ли от голода, то ли
от побоев, не важно); дорога
выглядящая растяжением сустава;
мессиво под ногами; солдаты СС; толчки
в спину дулом МП-40; лай овчарок;
крики: «Шнеля! Шнеля!». Также:
газовая камера блока 11; газ Циклон Б:
3сентября 1941го; 50 северной и
19 восточной – в общем,
всё то, чего он вот-вот лишится навечно.
Что прекрасного в Освенциме?
Раннее утро.
Я просыпаюсь в комнате 5x4 м.
Одеваюсь. Выхожу на улицу,
туда:
к погоде цвета кривой усмешки;
на дорогу выглядящую растяжением сустава
и каждый мой шаг
пропитан счастьем.
***
О Периандр, эллин,
смелый Коринфа владыка,
чем тебе помешал
Прокл, тиран Эпидавра?
Разве достоин намёк,
вкрадчиво-справедливый,
истинны нёсший свет, –
гнева, когда ты виновен?
Целостно едут, смотри,
сея Аресову славу,
танки, бипланы летят
к Трое, Москве, Карфагену,
в дар принося (Ферекид,
в метемпсихозе уверясь,
тот отрицал подарок)
мир и спокойствие мёртвых…
***
А за окном, где деревья перед осенью, как часовые с ружьями
листьев, ожидают знака коменданта выцветающего неба,
чтобы выстрелить, но порох промок,
едет, как поезд, летит, как бабочка, поёт, как птица,
кричит, как вождь краснокожих, пока количество проигрывает
по отношению к качеству (бывает ли иначе?),
в натуральную величину,
стерильная от патриотизма, точно детство,
будто зрелость свободная
от асоциальности, грустит по нам белой тоской
(облаками луж, океанами глаз), уходит в спящий режим на’ зиму,
переминается с ноги на ногу в нерешительности,
незнанием языка не освобождающим
от ответственности за язык,
чередой злоключений и чередой взлётов, за окном,
декларацией независимости, линией Маннергейма,
завиваясь кольцами,
едет, как поезд, летит, как бабочка, поёт, как птица, кричит,
как вождь краснокожих в тюремных наколках,
среди бесконечного числа оправданий,
флажолетов наших поцелуев, грубой ебли в кустах,
та, которую запечатлевали на даггеротипах и записывают на iphone,
милостивая и беспощадная,
изумительно прекрасная и до ужаса мерзкая,
странная до каламбура (клоуны похожи на мертвецов!),
барахлом, обузой, даром, следствием
повлиявшим на причину судебного вердикта,
охотой на ведьм, на некоторую моду и, пожалуй,
манеру одеваться, таким
образом, одинаковая для всех представителей
вида, украшая нашу низменность,
низменная сама по себе, особенно тяжёлая для стариков
(старики, как ни прискорбно,
просроченные люди), лёгкая для новорожденных,
трагичная для подростков, – за окном, едет, как поезд,
летит, как бабочка, поёт, как птица, кричит, как вождь краснокожих…