Леонид Георгиевский
Путешествие в неоцен, или Заметки о литпроцессе
1.
Луна и гвозди
Писатели поругались: один считал, что литература — луна, и растущие на ней шипы — это литераторы, а другой — что луна — это он, остальные же литераторы — гвозди, вбиваемые провидением в его творчество, которое скоро будет не различить из-за металлических шляпок. «Гвозди эти съедобны, — сказал первый, — они питают тело твоего искусства». Второй передумал резать его и солить на зиму. Луна покачивалась на верёвке, как висельница, но она была жива, и это была не верёвка.
«Кратеры по бокам планеты — то ли от выдранных гвоздей, то ли от выпавших шипов», — подумал третий писатель. Ему предстояло редактировать чужой текст.
2.
Ум, туман и белый цвет
История развивается тяжело. Однажды Уебаев искал авторучку, но нашёл заледеневшую рыбу и просроченный проездной. Рыба предназначалась редактору, но умные люди объяснили Уебаеву, что журнал принимает только гвозди, а если еду — то от знакомых: «Это советский анекдот — что каждый с улицы рыбу несёт». Уебаев попробовал объяснить, что с улицы не принесёшь, только с моря или из магазина, а гвозди, кажется, тоже еда, но люди превратились в белый слоистый туман.
- Это их ум, — сказал оборванец, — за умом ты не видишь человека.
Уебаев повертел головой: нет, оборванец ничего не говорил. Писатель протянул ему рыбу, надеясь, что этот жест поможет найти собственное заледеневшее сердце, но этот нищий уже спорил с другим, кто из них богаче. Уебаев решил рыбу не дарить. Бомжи проводили его ненавидящими взглядами, словно догадывались, что Уебаев презентует рыбу с целью услышать про ум, туман и белый цвет. Так оно и было.
3.
Путешествие в неоцен
- Х нашёл обложку будущей книги на сайте об эволюции. Всё бы ничего, но с тех пор его тянуло назвать кого-то из коллег полубеззубкой полупаразитической или лжеживородящей жабой.
- Если коллегу Y, то лучше лжебеременной жабой. Её муж знает, почему.
- К сожалению, нельзя уточнить, имел Х в виду коллег по литературному цеху, нормальной работе или человеческому виду. Хотел спросить у него, но понял, что я в его глазах стеклянный мастацембел. То ли дело Уебаев, вот это настоящий талант.
4.
Дружественный и царственный Вьетнам
Этой фразой исчерпывалось последнее произведение Уебаева. То ли он решил, что настолько далёкое государство можно характеризовать как угодно, то ли в голове его вырос венец, и Уебаев спроецировал латентную царственность на Вьетнам. Вопрос, можно ли сочетать дружественность и царственность, завёл автора в тупик.
- Венец прорастёт, — сказала жена, — правда, сначала двумя боковыми рогами.
Но Уебаев не решился на кратковременный позор и принимал препараты, удерживающие венец внутри. Вскоре он вспомнил, что его фамилия — не Уебаев, а вовсе даже Петров, но если не печатают, какая разница?
5.
Жена Уебаева
Жене Уебаева это мальчишество не шло. Лучше бы девичество: размазанная тушь, рваные колготки. Тогда бы её жалели.
6.
Императив
Х изучал графопатию, и ему показалось, что русские часто путают «пишете» и «пишите» от подсознательного желания заставить автора писать то-то и то-то. А заставлять сложно, даже себя. Один филолог написал диссертацию по заимствованиям в романах Достоевского, чтобы разучиться заимствовать самому, и его стол стал одновременно круглой и овальной формы. Не выдержав противоречивого зрелища, филолог начал печатать лёжа и тем спасся от остеохондроза.
...а зачем обсуждать его диссертацию — можно подумать, там что-то новое было.
7.
Наследие Уебаева
- Наследие Уебаева ускользает от нас, подобно скрывающемуся на дне мастацембелу. Прошерстить подборку 1 — определённо Аронзон, а похищены приёмы именно в тот период, когда Аронзон вошёл в моду. Подборка 2? Она старая, это Маяковский. Подборка 3 — это Виноградов, хотя Уебаев его не читал. Подборка 4 — какой-то палимпсест: я там не вижу Маяковского, а критик N видит. Y разглядел позднего Эшбери, а местная продавщица — любовный роман. Наконец вынесли вердикт: это идеальное зеркало, оставляющее автора в истории культуры.
- А есть ли на луне шипы? — спросил я.
- Упаси господи. То, что вы отсюда видите, — памятники. Тут земли не хватает, а старые участки кладбищ не всегда успевают сносить.
8.
Антиночлежка
В конце XXI века из бумажных книг стали делать лежаки для бездомных. Целлюлозные фабрики не справлялись с переработкой макулатуры, а тут какая-никакая, но польза.
Антиночлежка, по аналогии с антикафе, подразумевала, что за проведённую там ночь бездомный прочитывает половину книги из числа составляющих его прокрустово ложе. Но контролёры пренебрегали обязанностями — уж больно запах стоял сильный, — и никто ничего не читал. Однажды хозяева наняли новую контролёрку, студентку института стали и сплавов. Она отважно вошла в помещение. Там ругался старик, мешая спать:
- Гуссерль! Меня по нему завалили! Я выберу другую книгу!
- Вы уже зарегистрировали эту, — сказала девица, сверяя списки в телефоне. — Понимаете, если все начнут менять книги, выдёргивая из-под себя новые тома, то разрушат лежаки.
- Ты молода тут работать, — сказал старик. — Я бы книги размолол в труху и набивал ею матрацы.
- Нечем молоть, — сказала девица. — Комбинат не справляется.
9.
Бегущий камень
- Отличница Z, скрупулёзно изучив стопку мемуаров, мечтала, что придёт на мероприятие, где гадкий тип предложит ей гадкую сделку, а она оскорблённо откажет, чтобы черпать из колодца гордости новые и новые вёдра всю оставшуюся жизнь.
Но месяцы шли, и никто не предлагал Z переспать за публикацию в ведущем издательстве. Людей на литературных вечерах мало, две трети из них — женщины, под лежачий камень вода не течёт, Z — бегущий камень, но разницы никакой.
Ей стало больно и обидно. Эти чувства она могла бы пронести сквозь оставшиеся на пути полупрозрачные заграждения, но парень, с которым она встречалась в режиме sex only, предложил зарегистрировать брак ради ипотеки. Z как юристка знала о всех мерзостях жилищного законодательства и согласилась.
Я её однажды видел. Прекрасная цветущая женщина. Квартиру они взяли на пятом этаже, чтобы меньше платить. Z каждый день таскает по лестнице пятнадцатикилограммовую коляску. Если бы ей кто-то объяснил, что литература — это как пятнадцатикилограммовую коляску с верхнего этажа таскать, она бы не мечтала, что придёт на мероприятие, где гадкий тип предложит ей гадкую сделку, а она оскорблённо откажет, чтобы черпать из колодца гордости новые и новые вёдра всю оставшуюся жизнь.
- Вы с ума сошли. На вечерах и так зрительский недобор.