Звательный падеж
Арсений Ярмадов
Вояджер
Я - «Во́яджер».
Плыву в тотальной пустоте
к иным мирам,
возможно, - мёртвым.
Привет из бездны!
Ой,
простите…
Намасте́!
Тут весь пейзаж -
сплошной post-mortem.
Моя планета - бледно-голубая
точка?
Нет.
Запятая?
Нет…
Алмаз?
Нет!
Крошка хлеба
или капелька воды
для племени
голодных
псов.
Холодные осколки
моих стеклянных глаз,
уж, сотни лет не видели её
разбитое лицо.
Дорога - средство?
Нет.
Дорога - цель.
Я - Создателем забытый
инструмент.
Сверкают звёзды
на моём
изношенном венце,
что в вакууме, -
никчёмный рудимент.
Я видел место, где
рождались
Боги.
Тут оно везде,
куда ни плюнь и глянь!
Ещё - тут
солнца ледяны́,
подобно
буквам некроло́га.
Космос -
шёлковая
траурная
ткань.
Я - последний,
но не из могикан
( и даже -
не герой)
Обшарпанной обшивкою
зеркалю
Млечный Путь.
Кометы
скользят передо мной,
словно змеи
или
словно ртуть.
Моё священное писание -
пластина золотая.
На ней - мужчина, женщина,
какие-то каракули,
непониманье…
Мои серебряные крылья -
растерзали тайны.
Моё лета́ние -
лета́льная
лита́нья.
Кидаю,
будто бисер,
сигналы вникуда.
В ответ - многословное молчание
светлейшей темноты.
Истошный треск
по нервам-проводам
скачет
от макушки лета
и до ахиллесовой пяты.
Эпохи,
равные мгновеньям,
уходят вникуда.
Невесомость -
тяжелее гравитации.
За мною,
как за привиденьем, -
ни следа.
А предо мной,
как пред слепым
художником, -
ночь
целуется с абстракцией.
Но.
Я не жалею.
Не скучаю.
И - не ною.
Ибо -
для преодоленья пустоты рождён.
Хоть даже Тени нет со мною,
покуда
рядом Вечность, -
я не побеждён.
Что ты мелешь?
Бутылка вина - продолженье руки.
Стишки из говна - продолженье тоски.
Память - рисунки в недрах пещер,
где вонь и скелеты обглоданных жертв.
Их - ступни, колени, кисти, ключицы, зубы…
Всё это - глупо, никчёмно, грубо.
Моя религия: Бог - он под кожей.
Умные книги - средство для розжига.
Есть только миг - он в глазах у прохожего,
но
между мной и людьми -
Стена Плача.
На арфе лопнет струна? Значит,
лопнет терпенье
сердечной мышцы,
надутой, будто
обманутый вкладчик.
На душе́ - кошки?
Нет.
Леопарды.
Я, родом с планеты
бастардов, -
скитаюсь, как волк,
по дебрям астрала,
залипая на парах на парте.
Над нами - пропасть.
Под нами - космос.
Но старые кроссы -
вернее, чем компас.
Они - привлекут на то самое место,
где губы сплелись
до бесстыдности
тесно.
Ах, да…
Любовь - умирает три года.
Потом - эликсир превращается в воду.
Родной человек - в исторический факт.
Имя его - в истерический мат.
В нас, как минимум, - тысячи лиц.
На ветках нервов - птицы
счастья,
что выклюют нам
глаза и печень.
Ну… Конечно!
Время - лечит.
То есть -
беспечно врёт
в бесконечность,
где галактики
жрут себя за хвост,
высекая копытами искры звёзд.
Мы - в лабиринте,
который вращается.
Надгробные плиты -
не всё,
что
останется.
Жизнь, как игра, -
в нулях и крестах.
Я - нитями строк
зашиваю уста.
Словно мутный стакан портвейна -
голова полуполна или полупуста?!
Над городом - синее пламя.
Небо.
Псы беспородные - в поисках хлеба
и зрелищ
бегут по запаху
трупов.
Что ты мелешь,
поэт?!
Ты - следил за людьми.
И - спалил их.
При помощи -
солнца
и
лупы.
«Я не знаю…»
Я не знаю.
Я не историк.
Не философ.
И - не поэт.
Просто шагом своим
вращаю
одну из кое-каких
планет.
Лети ко мне!
Обниму дичайше.
Губы в губы.
В шею -
нож.
Судьба - собака
на стоге сена.
В стогу - игла.
Ты - на игле
как будто вошь.
Давай за руки!
Да хороводить
на могилах
живых Богов!
Плести гирлянды
из своих
нервов,
кишков,
оков!
К чему
стихи,
романы,
фильмы,
если не ново
всё под Луной?
Чихать на Солнце!
Плевать в колодец!
Будем новью
мы с тобой!
О ком пишу я?!
О себе ли?
О ней?
О нём?
Иль о других?
Свобода - воздух,
что пьяной ночью
даёт
под дых.
Всё было - соль.
Всё будет - сахар.
После - пыль.
И хорошо!
Наши кости
на мукомольне -
в
наркотический порошок.
«С неба струится горячий мёд…»
С неба струится горячий мёд -
ядерные ракеты.
Кто-то живёт, - умирая.
Другой, умирая, - живёт.
Вот так на этой планете.
Внутри - пустота размером с Бога.
Вокруг - суета размером со смысл.
Из себя, как из бункера, выйди,
забыв пароль и логин.
И возвратись -
облучённым и лысым.
Может, пыль. Может, цветы.
Дни выпадают, точно зубы.
Память - тёмная, тесная, будто склеп.
По своим костям я иду, разутый,
на яркий,
но отнюдь несолнечный свет.
На разбитых экранах забытые лица
глядят вникуда созвездьями глаз,
мгновенья пляшут на их ресницах
ни для кого -
и для всех нас.
В горле - встали комья кошмаров.
Я улыбаюсь беззубо, как идиот,
молясь
Сатане
о не-бес-Ной каре,
которую никто не переживёт,
ни я, ни ты,
ни он, ни она,
ни этот город,
ни эта страна,
но, -
может, пыль,
но, -
может, цветы.
Моя пустота
Моя пустота - звонкая, словно хрусталь.
Моя пустота - осколками острыми на устах.
Моя пустота - знаками на листах.
Она ни грязна, ни чиста.
Она целая -
и
по
ча-
стя-
м.
Нет, - её не простят.
Над ней не смеются.
И не грустят.
Вот моя пустота.
Так сложна, - что проста.
Вот моя пустота.
Безъязыкая, беззубая, безротая
вкуснота.
Она - лишь моя пустота.
Она - мои крылья. И высота.
Она - горящие угли. Богатство. И босота́.
Без формы, цвета, запаха, - но
красота, красота, красота!
Пустота.
Пустота.
Пусть Тот там.
Пусть этот здесь.
Хруст костей
чувствам в такт.
Пустота.
Пустота.
Пустяки.
Пусть всегда.