Виктор Качалин
Необъятной горстью
Кристине Кретовой-Даждь
* * *
Белое небо,
синие стены.
Дева и Водолей
лицом к лицу
и спиной к спине
одновременно.
Выкуплены из пены
Пегас и Персей,
раскована Андромеда,
в осколках её цепей –
Цефей и Кассиопея.
Отъезд, разрушение, переселение,
воскресение -
страха не знают словарь созерцаний
и его составитель пленный.
Синее небо.
Белые стены.
Будет всё новое и вопреки
загогулинам Москвы-реки.
Море морей
с крылатых сандалий
плеснёт до Италии.
* * *
Необъятной горстью
зачерпывается вода,
кости в ней – не гости,
не выпьют завсегда,
не растворятся внутри ладони,
никто их не прогонит
необъятной горстью,
цыганской иглой
подкалывает время,
зашивает нас в новый мешок,
само
в шоке от нас:
для глаз – черёмуховый каркас лёгкой лодки,
что не сядет на камни передохнуть.
Перемахнуть бы через фундамент зим
и оказаться в Коломенском
ровней-ровенской,
а для слуха – иконы, портреты летом.
Вкус солнца
без пустоты, без заслона.
* * *
Скоропослушница
лицом к стене,
закопчённая
с обеих сторон
желанием
понять и простить,
не принять и быть,
в светлотьме
ноябрьского полнолуния,
Ты откроешь
выдохнувшие сквозь парк
мои глаза.
* * *
Свет горит с утра и будет гореть месяцами
в незаменимой тьме, обволакивающей сердцами,
тихо растёртыми в темень. А в ней, словно зёрнышки,
кроются озаренья. Как в диковинной кукурузе
серого цвета времени.
Шкуру земли плотней возьми, серебристей.
Складками взят графит, прикосновенья кисти
тлеют и улетают. Здесь хороша игла,
мягким стержнем входящая в распады,
расклады, дела шумного города М и несказАнного Ю.
Так эту темь неслышимую люблю.
* * *
А давай разбросаем вещи вокруг луны,
свет её льётся сегодня, как сквозь гавит*,
вертит штурвалом яхты и якорем леденит,
сетка тонка и не пропустит Москву в провал,
то ли у моря храм, то ли полный любви и обид
вырез окна – а выход с другой глубины,
там, где по-новому собирал, по-новому согревал
белые кубики Бог, с остриём не слит.
*Гавит – отверстие для света в куполе армянских церквей.
* * *
В чистилище любви, не на бумаге,
Все средства хороши, звучны и наги,
От утра и до утра, от рожденья
До пробужденья миг цвели растенья,
Шальная лава, ветер, свет, туман
Им проясняли странный божий план.
Ты думала, что вдруг метель прогонит
Пылающий абстрактный иероглиф,
Отбеленный, как ванна, дочистА
Внезапной рыбой, облаком креста,
А из вулкана сделала окно,
За ним прозрачно-веще, как в кино,
Таились ели, липы, пали клёны,
Свежей чем в типографии спалённой,
Запахли листья в мире ноября,
Где паволокой – снег, забросив «я»
И тронув «ты», пойдёт тропой огня,
Вплоть до потери голоса звеня.