Кира Пешкова
время без грозового акцента
***
электричество выбьет и всё замолчит замолчат закрываем глаза на две трети от лета и
– раз опускается медленно тихо одно веко
– два и гроза начинает
крыло правое пятого здесь рассмеётся на всё общж а левое как зазвенит из углов разобьётся о будку вахтёра
аварийный июль выходящий на поле с полынью не помнит как только что был запасным
лето длинное как воскресенье с чужого обзора мной здесь проживаемое
перейдёт ли в пожар скоро
или остынет
провожать ли идущего заново в дым
до последних потерянных вовремя слов и скольжения после затвора
*
доносящиеся одиночные выкрики полузабытых фантомов знакомых
просрочено вписанных в город родной постоянно пугают
как зона отчаяния от и до себя дом отчуждения беспозвоночного
горе его в даре речи в зарытом заранее теле
[в главе предыдущей последней последующей]
предложение встретиться на позапрошлой неделе на чистых сгорает в стремлении стать невесомо-пространственным
разве не те обещания
встречи вообще —
как лежащая семечка дальше и дальше молчащая в чёрной земле словно в бездне ф. тютчева
просто не выращена – не в зубах у мышей – вряд ли вымышленная – ни в чём не грешна – небольшая душа – может быть часть мощей – празародыш ползучих – набор отвращений – недвижимо туловище – не божественный случай
обещания встречи – в порядке вещей
невесомые лучше
*
с кем сойтись тогда по хронотопу
свести три космических скорости вместе
у общего дома
свернув к роспечати невидимой – к росрудиментной коробочке – да хоть какого росгорода –
тётеньки в них однолицые всюду
где воздух так плотно их прошлым заштопан и день слишком тесен
[что субъекту заскобоченному поэзии вне завязать глаза вырвать контекст из войны не назвал до сих пор имя чей это сын – огонь с той стороны – запах невыносим – даже в будках "печать" заглотнув измельчённой в пыль жизни – союз-организм консервированный не хотят изучать у вождя в голове раскромсав по границам куски невпопад да в посмертном разрезе]
пусть на будущее оставляют веночек сто двадцать трамваев назад обесточенные на земле да в слезах и аскезе газетно-посмертной своей –
без гвоздей с крестом сразу блаженными в сад –
как святых берёт сон где-то на небесах – так и здесь все заснули –
но кому написать и повесить совсем не советский плакат смолоду оказавшись
– в июле
невспомненным комом
– а утром гроза – за потерянный крестик он не наказал – холод в облако скоро –
где слово навыворот выцветшими 'ленинград' 'беспартийный' 'сельхоз'
в мир условно проглоченный 'рос'
кто последний –
и до первомая –
за вами тогда я пойду –
на салют на парад –
народ в первом ряду –
только с памятью трудно бывает
отложенную – я кому говорю положи быстро это же на новый год чтобы больше не трогал –
прекрасную жизнь
не хочу и не буду
*
в них история русского языка две одна точки три русские девять один дворы русская присказка дрянь тоска
корень союза же не потеряют
самосинестезия эпохи и этот её кросс-модальный
– вкус свежей газеты
– звук красного флага
– земли хрип прокуренный
– запах родных поражений
легко предадут
до утра нас в любви неодето в свободе движений и влаге рожая
сегодня – фатально а завтра – как до октября и
аневризма таких поколений есть повод разрыва а старость их есть категория всех без глагола и 'я' состояний ну то есть своих то есть в нашей системе логической как бы единых
там же где пробки выбило может ещё в девяносто каком-то но света заметив отсутствие не обсудили
там же где в умывальнике воду святую заговорить вроде бы не призывали (да но потому и росскорость планет покидания невычислима в теории или?)
соседские дети-индиго в углу у комода зажмурившись нам о том не рассказали как их ни просили
осталось одно –
что сюда провиденье нагрянет до позавчера –
выдвигаться пора – вероятно едва ли
*
ноги голые волосы мокрые дерево мокрое в крапинку птичью веков пересменку в ночи
имена многотонных машин сотрут женсковоенные и нарицательно-собственно как адонай отзовут в тиху песнь всеяполя
как безо̒бразной образности след едва на две четверти марша сейчас ощутимый
разотрут с двух подошв по траве погребут оросивши
по̒лно в погребе больше полвека пустом помни-пой о себе безымянный герой да о вечной россии её приютимых да необезличенных
бога спасли значит и через золотой рамы стекло станут мысли просимы
погаси же за здравие пламя свечи с тенью неупокоя
себя и собратьев огонь погаси
чтобы тихою памятью гордо красиво и громко чтоб ну как в былинном правдивом стихе да во славу живых на руси и бессмертных героев
[категория преодоления смерти в почтовом окошке ли ру̒ки в золе песни хором и август холодносухой (не во сне ли вахтёра?) перевода с китайского действия «быть» никому не давала
электричества нет восемь лет постмакондо какой-то где жизнь сама есть всех аварий причина на этом мы здесь замолчим без икон про себя избегая развала]
*
раз и – в левом крыле на четвёртом седьмом этажи затрещат проводами от искр сбегая на
два – в пост-припадок истерик мигая как тень оторвавшаяся по электрощиткам и щекам где солгав ускользала
от ветра разогнанного до воды против дыма назавтра прошедшегося по вещам незабытым разодранная полем будто поймали врага и прощали – река утекала в овраг –
дальше роща-дорога и шаг
сперва сорванный с материкарека
второй – ровно на площадь вокзала
и та мысль от 'моя дорогая' до высохших пальцев та смерть неслучайно зажатая в теле постонет оскалится
на виноватых кругом
встанет прямо над бронзовым кем-то
а за ней – только улица росполка̒ дом 40а лето длинное шрам на локте от стекла
старый свет дребезжащий в движении ламп
время без грозового акцента
***
почему, говоря о своём, запятые разбрасываешь повсюду,
день запив домашним вином с углём,
взгромоздив посуду,
отмечаешь вдруг ― я этот день забуду;
и ни жалко, ни всё равно ― будто бы подлежащее опустили,
пока мы курить выходили или
именами знакомых вертелись на языке,
пока, доставая из детства мякоть, пытались плакать
или, через порог попрощавшись, сбегали надолго и налегке
*
если только любовь подлежит всегда, возникают вопросы насчёт разбора ―
так, видя зависимость первого от второго,
идёшь от слова,
кажущегося остальных главней;
теорема тоски прокручивается в голове,
что ещё ― иногда горьким соком сочится, не
прекращаясь, подолгу злость ― не на то, что стало,
а на то, что вросло, но не прижилось,
как бы ты сказала
но меня здесь мало
для того, чтобы хоть одно могло стать смелее
и в конце сложилось, в запятых разбросанных не мешаясь;
кончик языка отталкивается, немеет,
ты впервые услышала, что большая,
но ещё не считаешь, что заслужила
так, на лбу проступившей жилой вижу то зависимое второе,
старый день сменяется надписью "нет сигнала";
дым, поднявшись наверх, с головою меня накроет,
потолок сливается со стеной,
я сливаюсь с одним, а со мной ― второе;
это так органично ― принадлежаться и подлежать себе самому и самим собой,
как бы ты сказала
*
но потом, в стену вбитым, отдельным сáмо, вплоть до самоотсутствий в дверных проёмах,
раздаваясь здесь откриком, изредка отражая
свет в случайных предметах, боясь своего объёма;
даже руки держать стараясь всегда вдвоём, а
взгляд ― прикованным к ним или каплям воды из крана;
разбросаешь тире поперёк предложений шрамом,
ощущая при том, что и кожа, и речь чужая
только почему, обретая слова, голосам обретаться в них запрещаешь
и, совпав с окружающими вещами
естеством; вымещаешь, не защищая,
в немоту врастая ещё сильней;
воля притупляется этим "не",
тень становится небольшая,
тоска ― смешная,
теорема её ― нерешаемая вдвойне
*
если только ― на всех языках и вдоль препинаться во рту, восходяще гласнуть,
в строчке снизу подчёркивать себя красным и резать глаз, но
так и не приживать собой немоту;
так и ничего не оставить после двадцати лет пустых самопримечаний,
так застынуть тут, оказавшись возле своего отраженья, пока, кончаясь,
время не распадёт себя за плечами;
так стать взрослым и выделить окончания,
так в конце грам. основу найти не ту ―
если так, можно будет выйти в неоспоримость, смело знаком авторским став собою,
всех отдельных сáмо собрав в покое
и, в проёмах дверных стоя, знать и кто я,
и какая зависимость первого от второго;
и пластмассовым детством оплакать снова ― живя, живого ―
и скурить слово за слово у подъезда ― своё простое ―
ну и всё такое
*
так, поняв почему, закрывая глаза, кипяток разбрызгивая по кухне,
боясь громкого звука и лампы, что скоро рухнет,
оставаясь в чужих голосов потоке,
на юге или востоке,
я один никаким разборам не подвергаюсь;
пока та же лампа висит себе и мигает,
знак в окне подаёт проезжающему трамваю;
но ни жалко, ни всё равно ― будто бы я всегда был самосказуем,
не входил в основу, имел другую
речевую самость,
в ней не случившись в итоге, вставал за скобки или в начало с мыслью, что там останусь ―
так я снова вырос, и ты сказала ― это сейчас лучшее, что случалось
***
если правая твоя — в нёбо,
левая твоя — в небо;
ладони — мокрые;
одна — нерва кровь
(из корней гнезда)
переняла;
второй — по’ дну
колодезному вела водой —
вытянула
будто мать
сестре, брату, тебе
наказала тогда
впрок реветь,
(пока в споре
— не я, не бей — )
*
детство переползать через дом на деревьях в сухих слезах — пальцы запомнят верёвочный ствол — так и вы’плясались вы там недолюбитыми
октябрю, сестре, матери, брату, тебе — до взросления, до пересадок в порту; тошно, месяц одиннадцать нервом живым всю расшитую юность-листву ждёт, когда распустить по шву;
удалить отовсюду клюющих по памяти птиц те поспевшие ягоды, как в пять и десять отец до условных двадцати пяти, залетающий в титры себя приписать промежуточным; дальше — взаимный делит: если что, вдруг в корзине найти-долюбить даже можно, потом перейти на ты, после — и вовсе на "господисынпрости" — лучше здесь расставаться на двадцати;
ничего не было нажито — всё угли;
но хоть её спасли
*
до того, как впечатаем, выпустим в движимый текст огрубевших её голосов — пусть как жест из потерянных, как раритет "материнская нежность", какой-нибудь код можно дать даже, как ритуал самой страшной любви или песни из русского мата и визга, которую молча без губ, где застолье и не "теснота", не война, а семья виновата, а высшее благо, как в фильмах Балагова, — небо и нёбо моё — и водою взаправду
линий, следов наших не было тут, нет и больше не будет — и ладно
но если одна поведёт — как тогда ли — колодец заплёван — нас знали и звали — мы длили и длились всё это водою — пустою ладонью —
здесь я
да
и ни одного в её не было до
я
сегодня хоронят
***
в этой яузе люди напротив смотрели как те в два ряда́ по четыре из теста сонди
вот в себя поплевался
помыслил стекло
поучаствовал в самоаборте
проснулся в соседнем вагоне
и снова возрадовался
то ли в собственной рвоте
то ли в креозоте
вот в контекст современный пролез
но невылизанным на бедре собаки –
что теперь?
не болеть не чесаться
остаться в любви и влаге
до любой даже мысли о теле своём
даже в теле текста
вот толпой
изнасилованные в бараках детства
выходили поэты
по язвам и трещинам языка
из утроб Сибири
если вдруг повстречаешь – не подходи
не читай о Сибири не говори
я смотрю бессубъектно издалека –
а потом мне
совсем не травмированному
на их бумаге
как случайной воде в земляном овраге
внесубъектно тесно
но себя в восьмерых не нашёл
не пропал неприятным из ряда самым
воздух не своровал
не спросил когда нам
выходить
у сложившейся в образ мамы
так же как и в контекст хронотоп но
говорящей не "женское" "первородно"
вообще существуемой то ли в стекле и плоти
– встала голая мёртвая
в рифму вроде –
то ли рядом лежит на полу в креозоте
вне поэзий
приятней кого угодно
эта яуза мчит за сибирь за верлибр за тех восьмерыхнапротив
за квадратные скобки за я-хорошо
возлюби же
либо
храни тело оставшееся в разрезе
слов непроизводных
***
Хлебников таскал стихи в подушке
восемнадцатилетние девочки тащат свои сверхпоэтичные двадцатистраничные подборки на семинары
восемнадцатилетние девочки тащат (в отдельном чехле или папочке) свои сверхнебезразличные и уверенные мнения о современной русской поэзии
готовясь к высказыванию, они одновременно:
вытягивают свои строгие голосочки
выравнивают свои тонкие спинки (покрытые огромными шарфами опыта)
и, конечно, слегка откидываются, создавая расслабленность собственной позе, положенную якобы говорящему
таким образом получается
что восемнадцатилетние девочки уже не типичные первокурсницы
так как взяли и доказали всему семинару:
свою сформированность мнения
свою приспособленность голоса
свою соответственность вида
и даже стихи свои все отстоят
и даже спустя три часа не расплачутся
тихим несломленным не спросят голосом
у безразличных к ним толп старшекурсников-семинаристов
сигарету и зажигалку, пожалуйста
(по дороге забыла купить
совершенно почему-то вылетело)
допискивая им же:
зря всё равно вы тут приплели Хлебникова
да ещё и верлибром
зря
эти девочки-поэтессы
как расписные пастельные наволочки
в тонклёгкое кружево
и летят летят летят
а под ними — чёрные каркасы дерева
словоплоскости со встроенной опорой
а слова-то там внизу такие:
и живые —
ухмыляющиеся звери без имени, плевки иронии,
рубцы обзываемой слабости на язвах детства,
чёрные пятна – следы раскалённого спора на языке, отстоявшего юность;
и образные —
красно-белая нить, протянутая через контекст насилия (якобы обязательный) цитатой,
сшиваемой раны от сопротивления женскому,
позже, конечно же, вдетая в ушко горящего я-восклицания!
наступившего восемнадцатилетия! боли, положенной точно по возрасту!
но летят!
и цель их устремлений
не пихать в себя чужого пуха
не таскать свои стихи с собою
а, возможно,
(честно)
порождать?
восемнадцатилетние девочки
в свете так невесомы узорчаты
трепетно летят чуть в ткани путаясь
себе женское сами и будущее
пыль над ними — что проза во рту
*
восемнадцатилетние восемнадцатилетние девочки
почему мы не настолько были вы
***
мы сидим у памятника герою чего не вижу
вижу скульптор вучетич его написали крупнее
полчаса назад мы украли учебник по наркологии из читайгорода за 817 рублей было стыдно но выйдя мы рассмеялись
а в семь пятьдесят ровно свернули к парку
и сидим я справа а саша слева так же как за партой последней тогда сидели
потому что в апреле-мае все города одинаковые
почему в россии дома называют по суффиксу и фамилии
обычно в общажной комнате но тепло и проходим поэтому по три станции сверху соседних веток
говорим о тех же вещах но другим языком наверное
и о других вещах тоже
нина девушка саши полгода назад умерла меня тоже звали
сердце МДМА вроде бы восемнадцать было всего и когда мы идём параллельно трамваям
я хочу основательно променять литературу на наркологию и фотографию
мы стоим справа я саша слева на чьём-то проспекте на чьём не вижу
вижу сталинку
брежневку
время дорогу перебегает
*
раз два три какой мир удивительный даша срывала по линиям скотч с окна лето в пожаре и зелени обнажая
долго смотрела в него
значит происходило что-либо
значит сама она происходила так
я стекло
не хочу говорить потому что всё перестало я за стеклом
потому что под утро здесь близость моя тебе вместо любого слова
потому что и май обретает фарфоровое лицо и такой по нему бег трещинок уловимый
и такая жизнь вдруг язык ломает не произносясь в см. на обороте и далее не читаясь
следующей в тупик объявляется
из меня свойства времени голоса памяти выгоняя
ощущаемость мира и видимость
близость
в разрезе мая
поезд «до станции окружная» неназываемый тихо поедет дальше а за нахождение в нём ничего не будет
я же стекло его буду я отражаемое я дальше
потому что под утро здесь нет никакого цвета пожаров зелени лиц напротив и
раз два три даша не засыпает
я только шёпот
я выставка тишины
потому что всё перестало
я перестала
и дальше
время дорогу
дальше
хрущёвок
дальше
*
что-то должно уже произойти
кто-то по коридору ходит бегает трёт об пол сланцы тапки мне больно светло и холодно
если то лето последнее где-то на лестнице в воздухе застывало
к этому храм себе кровь густой дым ритуалы стоны построило
но половина меня понимает вторая же не имеет
никакого действия под собою
всё в голове не моей гнилое
только прошлое что осознанно про жи то может самым спелым казаться здесь и
пока реальность боится и мной не обозревается
кадр приближается звуки меняются кадр мелькает и отдаляется
гипертрофично в больном движении слишком циклится
от своего и чужого слова вещей сигнала отходишь плачем отплёвываясь
в ничего-пространстве всё маниакально
здесь просыпаясь
головой-предметом ― бруском каким-нибудь
для бетона огромной тарой пустой
в неподвижном храме своём как безволия абсолюте
не должно быть со мной это думаешь первая и вторая
солнце красное завтра кричи всё зальёт заранее
загноятся раны горячим маем
даже близость моя здесь невыживаема
тело дверей однородное и простое
действие отталкивания принимает
тело моё сухое и слабое держит себя на месте одном пока я
по саду иду роняя яблоки на самом деле и все какие-то золотые и чистые они будто
тело твоё расхватанное на части
множится больше ни с чем не несоизмеримой
нежностью злостью что в каждой весны разрезе
не должно быть со мной такое я перестала
и когда теперь дальше я здесь ничего не вижу
***
1
требуется репетитор
учитель в школе лингвист филолог
полжизни стажа пять звёзд три брака
два дня в неделю живём в отрадном
даём две тыщи только мужчина
для сына коли ему вот десять
через полгода не знает русский
совсем не знает читать не любит
учиться тоже освоил гаджет
и с ним сидит в туалете даже
я говорю ему коля что ты
там вечно смотришь диктант словарный
опять на двойку ну сложно что ли
там мама гриши в ватсапе пишет
что скоро будет у вас работа
по всей россии прислали сверху
поставят баллы тебе то пофиг
а мне краснеть за тебя придётся
ты обо мне не подумал коля
сидеть с тобою весь вечер что ли
а кто накормит вас всех тогда
ну здравствуй коля я павел дмитрич
лингвист филолог полжизни стажа
пять звёзд три брака сын дочь собака
работал в лучшей московской школе
вёл там кружок юный грамотей
вот тебе коля портреты даля
и льва толстого повесь на стенку
и в дни сомнений и дни раздумий
одна поддержка одна опора
тебе великий могучий русский
язык пусть будет иван сергеич
тургенев коля так завещал нам
великий русский писатель коля
ну что ж два пальчика отступай
какие пальчики скажет коля
запрётся с гаджетом в туалете
и восемь лет с половиной будет
смотреть онлайн за планетой кеплер
со звёздных камер пока на кухне
готовят ужин и по ватсапу
картинки с богом передают
2
требуется репетитор
не больше тысячи класс четвёртый
раз два в неделю студентку можно
нет мотивации есть ошибки
ребёнок умный но думать сложно
живём в МО с электрички близко
хотим пятёрки ребёнок маша
какая мысль в этом тексте маша
что автор хочет сказать подумай
давай хотя бы на тройку думай
потом попробуем поднимать
когда на пять сможет маша думать
ей мама будет гордиться больше
осталось только привыкнуть думать
на нужном уровне и тогда
всё будет в машиной жизни легче
напишет в отзыве мама маши
теперь мы думаем на пятёрку
русичка просит чтоб не на шесть
а то вы знаете маша нашу
программу опережает даже
а это плохо страдают дети
а дети быть должны наравне
так что давайте ваш репетитор
с ней закреплять темы будет только
и мама маши нахмурив брови
даёт нам сборник за третий класс
ты знаешь маша что автор умер
и хорошо что тебе неважно
на самом деле что он сказал тут
ведь он ничё не хотел сказать
3
требуется репетитор
класс пятый нужен неординарный
с самым особенным к нам подходом
привить любовь к настоящим книгам
интересуется лишь ютубом
нужно серьёзно развить язык
нет я читать с ней не буду точно
но распечатала вам заданий
вот на развитие полушарий
вы не пугайтесь там пёс нагадил
давайте тапочки всё сдвигайте
вы со стола ну смелей сдвигайте
сейчас доест серафима быстро
и к вам придёт сима ну быстрей
а сима спрашивает каких я
люблю смотреть на ютубе блогерш
и гладит пса рассыпая блёстки
ему на голову мать орёт
говно убрали пятно осталось
и через несколько дней всё там же
и кэрролл чехов тургенев пушкин
нисколько симу не привлекли
и сима громко включает песню
танцует прыгает на собаку
смеётся блёстки везде рассыпав
и подпевает про мудака
*
а мама коли в метро читает
рецепт куриные завиточки
и сколько парков в москве открыли
и как животные мило спят
и маме коли не надо больше
бояться этих работ серьёзных
ведь павел дмитрич лингвист филолог
принёс портреты и словари
*
а мама маши идёт с работы
и вдруг не знает как нужно думать
и что-то странное происходит
как будто кто-то не подсказал
наверно кризис она решает
идёт к психологу разбираться
звонит подруге зовёт на кофе
читает правильные статьи
*
а мама симы везде по дому
находит блёстки и с ней в субботу
с утра танцует в халате с кофе
и полушариям хорошо
*
и где-то в небе планета кеплер
как будто даже не существует
в пределах кухни и завиточков
диктантов сборников и звонка