Аристарх Месропян
Происхождение собора
Заметки, оставленные в камере обращения:
огонь был создан по образу и подобию настоящего огня,
и статус смерти не предусматривает загробной жизни или перерождения, наспех написанная плашка в графе,
и наши трупы убедительно разлагаются, чтобы сэкономить пространство,
тогда как оригинал даже после смерти где-то там бесконечно существует, даже в смерти по сравнению с нами бесконечно живой
***
они, эээ, они... как птицы. большие птицы, высматривающие полевок, землероек, лягушек. интерес к муравью может проявить разве ч— разве что... птенец. ну, или очень голодная птица (прим.: я бы хотел выкрасть дрожь из его дыхания)
***
однажды из чавкающей ледяной тьмы смерти выйдет, оставляя за собой волны кругами, он, и его бледность смутит меня, и металлическая адгезивность его пальцев испугает меня, и фреоновое дыхание скует мои губы и мои глаза, а потом я сам поцелую его, потому что это будет выбор наоборот, как я люблю, и мне страшно, что родится он позже, чем я протяну, но если счастливая случайность не прервет меня, то все произойдет именно так, потому что именно так стоит умереть.
***
в полуосвещенной туалетной кабинке ресторана «шесть с половиной драконов» сидит человек.
он совершенно точно мертв: легкие растут у него изо рта, касаясь раздвинутых коленей.
***
многоножка на карте изогнулась; я свернул, во дворе заходилась взахлеб из переполненных мусорных баков, хрупких остатков листьев, щербленых турников жизнь, выхваченная безжалостным облучением солнца; математически безукоризненная воля лупила светом, и он целил в меня рикошетом из черных окон. пока я думал об этом, уткнувшись в телефон, нога зацепила выскользнувшую щупальцем из-под земли рельсу трамвая, и жизнь закончилась
***
она спросила, не хочу ли я взять еще что-нибудь, с таким напряжением, будто сказано это было только ради напряжения, а я подумал, что я омерзителен неизбежно от ответа, и что-то ответил. потом…
Из справочных материалов:
1) ...согласно п. 9 ч. 38 посев должен производиться в плоть (malchiam). Пересадка в землю может быть осуществлена только после образования алтаря. На этапе подготовки почвы необходимо удобрить несущие зоны, в том числе под контрфорсы, во избежание риска преждевременного формирования купола.
2) ...мы думали, что это место является проводником между двумя мирами — нашим миром и миром наказания. Как выяснилось позже, оно не было проводником, или порталом, или зоной вплавления одного в другое. Это был мир наказания, который терзал нас так же, как и повседневность, но на сей раз не маскировался.
3) ...считалось, что, когда человек умирает, к нему в секунды наступления смерти приходит огромная, размером с ладонь, незримая моль. Она садится на голову умершего, цепляется лапками за края невидимого платка, укрывающего лицо, и взлетает, вытягивая вместе с платком из человека ткань души. С этим связано возникновение ритуалов для спасения душ тех, кто не прошел эту процедуру естественным образом — мертвецов, получивших тяжелые травмы лица и головы, расчлененных или прошедших через отсечение головы от тела. Труп укладывали в особую погребальную комнату, где им в течение трех дней питалась обычная моль...
4) …он вознес руки в молитвенном жесте, надеясь, что ему удастся рассечь взмахом окружающую его толпу и выбраться из оцепления, но ухмылки превратились в один сплошной небьющийся поток, а масса локтей и коленей закружились поршнями неведомого огромного концерна. тогда он с силой запрокинул голову до хруста и резко насадился горлом на сжатые пальцы, проскользив по кистям до самых запястий.
Происхождение собора
пули приближаются,
помазанные субстанцией смеха
и мы встаем
убедиться,
что под нашими ногами тьма —
я принимал ее раньше.
когда я оживу,
ты почуешь меня
как струящийся воздух
в раскаленной толпе истуканов
мы движемся,
смерть уступает
другому миру,
не имеющему, впрочем, с жизнью
ничего общего
пули раскрываются,
как все отсроченные слезы,
и мы встаем,
опираясь на гордость,
известную также как тьма —
я принимал ее раньше,
за купелью света и страха
пока я жив,
ты неустанно приходишь за мной,
но я каждый раз ускользаю
***
город прощался, открывал последнюю зону перед финалом:
черные каверны дворов, папилломы хрущевок,
тератогенные друзы новостроек,
несглатываемый комок остаточного происхождения
сизые ветки пульсируют, размываясь в судорожном вздохе,
наливаясь полнородным страхом даже тогда,
когда поезд насмерть завяз в воздухе.
отхаркайся, сплюнь, это простое
***
неглубоко дыша, рассекаю ночь
рядом со мной солдаты идут во тьме
думаю, что солдаты, думаю, что точь-в-точь
за тем же самым, что вяло брезжит в уме
цепь из лун нависает над тьмой,
дороге не то чтобы нет конца,
не было и начала. тяжелая рукоять под сумой,
повсюду присутствие близнеца.
свечение в стылом небе ведет одних за другими,
и здесь мое место в авангарде
большим пальцем ощупываю имя,
выцарапанное на гарде
мшелый бархат дороги, прозрачный дождь,
незачем говорить о цели,
говорить вообще. если долго бредешь
на пределе, привыкаешь быть на пределе
никто не умирает, нет рычага
запустить смерть, довольствуемся паутиной
безвременья. на поясе — ржавая кочерга,
ей разве что ворошить у себя в груди.
каждый шаг отмеряет половину пути,
и я пока невредим
если последний из нас продолжит идти,
мы победим
…хотя втайне я опасаюсь, что нас готовят на биржу смертников:
там бы каждый из нас стоил втридорога
***
извлекая краеугольный камень,
ошибаешься, сцеживаешь суету
(он умер до нашего знакомства)
ставишь канюлю заново, прикрываешь ему веки,
чтобы подготовить к новому взгляду
на природу вещей
(посмотрите, это господин М-я до соборования)
наконец достигаешь омфала,
выскабливаешь, вводишь с облегчением
(исподволь осваивал мандибулы, проблемы с дыханием)
брезгливо удаляешь весь этот генетический коктейль,
все эти прощения, прощания, обещания,
стерилизуешь инструменты газом
(посмотрите, это господин М-я после соборования)
изменения, в общем-то, несущественные
***
в вереницах автомастерских
и рыболовных крючках развязок,
в выцветшем плюще
и плотно занавешенных окнах,
в декабрьских струпьях
и пепельных масках попутчиков,
в жестяных базарах
и люминесцентных билбордах,
в сальных огнях фонарей
и незримом безразличии пожара,
в отравленных вагонах
и гипнотической рекламе курьерской службы,
в железнодорожной насыпи
и отражающих элементах,
в заячьем прыжке в червоточину
и ползучей хвое,
в пшеничном зеркале зари
и руинах забытого города,
в другой церкви,
в выезде на встречную,
в твоей настороженности
за притихшим горизонтом —
в самом деле, ничего интересного.
***
мы были здесь — обычные двойники
обычных людей, которых всего-то и нужно было,
что напугать, а они скончались
мир выдал нам кредит на смерть,
и теперь мы должны его отдать:
фотографии мокнут и мироточат,
ранения появляются естественным путем,
струйки дыма из-под век,
официант подал в ресторане
вериги на атласной подушечке,
горе влажно дышит пониже затылка,
полчища бескрылых бабочек лезут из слива,
глицериновые поцелуи,
перистальтика напрокат
…когда мы побежим по набережной,
эти громады выпустят стрелы шпилей,
расправят арки,
гулко хрустя колоннадами,
и рухнут на нас:
тень теснит нас к воде, а значит,
надо бежать быстрее,
и мы бежим,
сжимая в ладонях украденные семена
пули срываются с наших губ,
и никакая свобода
не стоит нашей свободы