Звательный падеж
Елизавета Мухина
Ребёнок
Тяжёлое полуночное утро,
Пустые улицы и моё голое тело.
Оно распалось на светящиеся окружности:
Моя голова срастается с небом,
Деревянные крылья выплетают животную спину,
Я прижата к подножию мира.
Нечеловеческое лицо вселенной облито молчанием -
Черным, как небо без звёзд.
Иногда большая рука ласково коснётся
шахматной фигуры с моим именем.
Синие пальцы до хруста сожмут мою спину
И передвинут меня
На квадратик вперёд.
мне будет хорошо
Я одна в своём одиночестве - вой
Я одна в своём одиночестве - ветер
Я одна в своём одиночестве - волны
со сломанной большим богом спиной.
Когда молчание утихнет,
А небо снова будет таким же белым, как лица людей,
Столпившихся вокруг моего тела,
Я вдруг почувствую что-то банальное и светлое:
Рука большого бога проросла сквозь мой розовый живот,
Я обнимаю воздух неловкими,
Отвыкшими от любви губами
И издаю младенческий стон.
мне хорошо
Я всё ещё маленькое испуганное животное, чья спина согнулась под глупой головой,
которая светится,
врастая в крыши, ветви и облака.
Стеклянный глаз
Просыпаясь, я наблюдаю за тобой, ощупываю глазами изгибы твоих чувствительных ушей, целую тебя в шерсть, мой тёплый патлатый пёс. Сон уходит всё дальше, ты извиваешься, уползаешь, касаешься, запоминаешь запах моих волос. Когда я играю на свирели, ты слушаешь лишь моё прерывистое дыхание.
Когда ты сидишь напротив с суженными зрачками, я ненавижу тебя, сжимаю тебя губами, крепче сжимаю, я вынуждена признаться, что обожаю тебя.
За нами всегда наблюдает огромная пустота.
Я читаю с листа:
***
Я наконец-то стала идиотом. Это похоже на полузакрытые глаза, стекающую с подбородка слюну, неловкие объятия, сложности перевода. Люди уносят меня в метро, оставляют меня на полу, тонут в моей слюне, тоже чего-то ждут, а рядом со мной на земле
лежит
целая
жизнь.
Я выхватываю из неё отдельные цвета, слипшиеся в единое прекрасное пятно - гладьте моё лицо, ласкайте тёплый живот, любите меня такой, сжимайте язык и пах, я буду глупо стонать, подражая вечности
Моё заново открытое изобретение невесомых прикосновений, грубое, бессмысленное движение - я стекаю в волны, извиваюсь и пахну солью, заполни меня, заполни меня
запомни меня!
Теперь я буду в каждой женщине с родинкой на щеке, ты будешь чувствовать возбуждение каждый дождливый день - мы проникли в поры горячих тел, замкнули друг друга в насильственной доброте
Ты будешь определён лишь страданием и удовольствием, которое мне доставляешь. Взаимно материнствуя, мы возвращаемся к корням.
***
Я забываю текст, который только что прочитала, презираю себя за возвращение домой, за подслушивание чужих разговоров. Я голоднее собаки, сжимающей челюсти на костяке человеческих движений, сухожилиях мелочей. Мне хочется любить, но когда я вижу кровь, стекающую из промежности изнасилованной женщины, губы складываются в морщины. Я буду любить лишь своё отражение, ускользающее от меня в старость.
мне нужен обычный свет, чтобы выделить тени в черной коробке
А ты смеёшься над всей этой неестественностью, над тем, что я выхватываю твои реплики и вставляю их в свою безмолвную роль. Ты говоришь, что стеклянный глаз не существует, но мы верим в него и боимся его. Это пустота, единство, уникальность, которая окружена мыслью, как лезвиями
И мы будем вплавлены в эту нежную форму
Неискомое
Папа, твои руки всегда заботливо закрывали мои глаза,
Твои слова выходили наружу огромными, подавляющими мои.
Пряча меня, ты говорил:
"не нужно знать ничего страшнее этого нежного движения"
Я чувствую - мне необходимо быть похожей на тебя. Я сгибаю свою спину, сжимаю губы в тонкую линию.
Папа, я хочу быть сильной.
Я ищу тебя в каждом своём отражении, мои судорожные движения безнадежны, безответны, словно безвольное ожидание недостающей створки раковины.
Я знаю - я несовершенна,
моё тело слишком женственное, розовое, трудноуловимое.
Я должна вынырнуть, вырасти, освободиться. Мир! поглоти меня, разорви меня, измени меня до самого основания.
Я стану войной, убийством, насилием
- во имя искомого мной
- во имя любви.
Безразличное зеркало,
Я не вижу в себе искомое.
Там за стеклянной дверью
переливается женщина-ребёнок,
оторванная от груди матери,
неловко сжимающая пальцами
окровавленную пуповину.
Мама, прости меня
прими меня в свои руки, всмотрись в обугленный металл моего позвоночника, ставший тонким и хрупким.
Я глажу твою мягкую спину, всю в дырах от белых червей. Мама, меня пугают старые иконы с твоим вечно молодым именем. Пугают шрамы - во имя любви.
Я должна научиться отдавать, чтобы стать столь же необходимой.
Моя младшая сестра, я стану землей, камнем, травой. Я приспособлюсь к твоему неумолимому наступлению, и если я буду нужна тебе, ищи меня под своей ступнёй. На равнинах моего бесплодного тела вырастут цветы, дождь с пеплом покроют мои глаза. Но это не слезы горечи, озеро из них не станет печальным памятником. Это новое начало, мой драгоценный подарок.
Вслушайся - в движение всеобщего дыхания, влекущее к возобновлению.