Рефлект...куадусешщт #12
Юрий ПРОСКУРЯКОВ (Москва). СВАДЕБНЫЙ ЗАЧИН etc.
Автор визуальной работы - Pete G, "Living Canvas"
Свадебный зачин
(Подражание Росетти)
Как есть желанье, темнота, рассвет,
и мать впервые смотрит на ребёнка,
так моя Дама робкою девчонкой
Любви зародыш чувствует и свет
Её: мучительная жажда, бред,
великолепный глад, Любовь за тьмою
и первый плач, простившийся с тюрьмою
родимых уз и безопасных сред.
В тени Её томятся наши лица,
Её ступни могильный дёрн трамбуют,
а руки стелют ложе, торопясь,
напев её в нас не успел пролиться.
Смерть переходит в жизнь, и, торжествуя,
вступаем в нимб волос её, светясь.
*
За что нас время втаптывает в грязь?
Ответ дробится, солнечно смеясь,
империя увязла в чернозёме:
из всех щелей сквозит болотный газ,
и в сумерках кривляются химеры,
и лишь в глухую полночь на изломе
горит свечой предельно узкий лаз
в пространство новой смерти или веры.
Бездушен мир, в котором я живу.
Не верится, что можно наяву
увидеть эту пропасть тьмы и мрака,
увидеть это чудо из чудес:
сугубый ад в цветастом платье Рая,
где человек, бездомный, как собака,
не может даже выплакать свой лес
или сказать "прости", изнемогая.
Из цикла "ИЗ СТАРОЙ ТЕТРАДИ"
(Полностью цикл опубликован в журнале
"СТЕТОСКОП", № 32, 2002)
* * *
Мне вспомнился Моцарт. Всё так же качалось и пело,
как белая пена, летящая вслед за кормой,
чем ярче сияло, тем бронзовей тело блестело
немыслимо гибкой, дразнящей, библейской спиной.
Вот Моцарт идёт. В куртуазно прозрачное тело
врывается пена, летящая вслед за кормой.
Сальери катает девчонок. Какое мне дело.
Но светится след их, омытый днепровской волной.
И матов на желтом песке золотистый пигмент!
И женственен воздух, слегка замутнённый дрожаньем,
возможно, что демон проплыл с неземным воркованьем,
а может быть, ангел, из праздничных сотканный лент.
И матов на желтом песке золотистый пигмент!
И похотью воздух пропитан, и музыкой скверной.
Согнувшись в кустах над любовью своей эфемерной,
он ловит момент, но момент ускользает. Момент
пронзительно острый, полынной заполненный мглой,
ещё не взорвался симфонией звуков фальшивых,
и вновь этот катер, и рокот его торопливый,
и смех их беспечный, и мелкий песок золотой.
И птица затменья на миг развернула крыло,
но жизнь потекла от винта полосой монотонной,
сверкало в зените оружье, сияло стекло
и волны стонали в истерике сладкой и томной.
И кто их рассудит. Исчезнут холмы и река,
и тварей лесных, и небесных, и водных хоралы.
А он все катал этих девок, текли облака,
но глубже в пещерах тонули священные Лары.
Истерика тайны. Он знал, что не жить, не плодить
тем киевским сучкам. Гремели безбожно литавры.
Но можно забыться и плыть с ними вместе. И плыть
по палевой дымке в сусальное золото Лавры.