Рефлект...куадусешщт #12
Эва КАСАНСКИ (С.-Петербург). ТЕНИ ЖЕЛАНИЯ
Автор визуальной работы - Pete G, "Living Canvas"
Я – бледный призрак исчезающего сада, гуляющий без времени... и мне не нужен этот мир... не надо... я – бледный призрак...
Богиня, обморок и бокал простокваши.
У нее было царское имя – Лукреция. Я же называла ее по-русски – Лукерья. Или просто – Люка.
Она злилась и обещала съесть меня на ужин.
Говорила:
– Приду никогда.
Звонок ночью. Она:
– Я умираю.
Дышала, как живая.
– Ты спишь со своей чертовой королевой?
– Люка, прошу, не ругайся. Она гордая, уйдет.
– Пусть. Уже исчезла? Призрак. Извращенка. Она заберет тебя у меня. Я еще не умерла, будь со мной!..
Я, бросив королеву, выбегала в ночь, останавливала машину, полную призраков.
– Знаешь, она умирает всю жизнь.
– Как мы все.
Человек в черной сутане не шевелился.
– Она говорит, что я Дева Мария.
– Ты? Дева Мария? Проститутка, всех искушаешь, но не даешь себя трахать. Ни перед кем не раскрываешь свои ноги.
– Люка, мне надоело жить твоей смертью. Пощади, убей меня сейчас же.
Он засмеялся:
– Жалость и бред, и стон, как мы все.
– Я боюсь стонов, они – глупость и страданье.
Посмотрела ему в глаза, а вместо лица – усталость.
Люка уже спала.
– Как твоя гадина, королева? А я – богиня. Кто лучше?
– Никто. Оставьте меня ночью в моей постели, нагую и беззащитную, не любите меня, не желайте. ...Вот ты путаешь реальность с Богом. Я устала думать.
– Хорошо, давай забудем об этих потребностях, о потреблении и производстве, о сотворении и сотворенных. Не будем есть и умрем вместе.
Два обнаженных тела, ужаленных голодом. Кто-то нас придумал такими жаждущими, забудем о нем, он дурак.
– Люка, чтоб ты сдохла, мир бы возрадовался.
– Мир – это ты? Я догадалась?
Люка забылась и изошла лучами. Кто-то и что-то владели ее телом вместе со мной. Мы жертвы богов. Люка же никогда не умрет, она богиня.
Что-то еще будет сопровождать меня, кто-то еще доведет до дверей. Слуги в блестящих ливреях откроют ворота, поведут в спальню. Боже мой, там Лукреция, обнаженная, как в сказке, жертва рапсодий, звучащих в ней.
– Сон дарован тебе, как кара и казнь. Зоркие двери не пропустят твой стон, безжалостный всплеск чувств.
– Сон тоже страх?
Бедная Люка, она никогда не умрет, измученная смертным часом и боем часов.
Бокал разбился, и простокваша вылилась в сердце.
Королева, портрет призрака, часы
сладострастья.
Королева приходила тихо, не постучавшись, как настоящий призрак, вне сравнений, не сливаясь с пропастью ночи, не изгнав отсвет луны, а искрясь в ее лучах, как золотая стрела, вонзалась в мое тело – вся состояла из впечатлений.
В ее присутствии я боялась своих мыслей.
– Ты нагая, как солнце, изумрудная. Почему ты звонила по телефону?
Кому? Во тьму? Гонцам?
Касалась.
– Ты прекрасна. Береги свое тайное тело. Не показывай никому, неискушенным в красоте оно сожжет глаза. Для тех, кто не видит, оно – плоть.
Рисовала меня.
– Чтобы ты всегда была со мной. Каждый раз, каждую ночь. Ты уже другая, я не смогу узнать тебя завтра, чтобы запомнить.
Королева пахла. Призрачно. Иллюзивно. Вневременно. Ее запах очаровывал, как зоркий взор забвенья. Я не знала, что она приходила. Не было ее контура на листе, облика в памяти. Она не обнимала мое тело, а обволакивала страстно и безмятежно, и мы обе погружались в туман и сливались с ним.
О, совокупления с миром! Кто бы знал, что это такое, тот понял бы, почему я не занимаюсь сексом с реальными людьми – все равно с кем: мужчинами, женщинами, Богами, почему девственна, как роса, всякий раз рождаюсь утром и после ухода королевы, ведь ночью я была туманом, грезой, неживой каплей мокрого воздуха.
– Ни в чем не отказывай мне в эти утренние часы сладострастия.
Но почему она выбрала меня? Я же просто девица.
– Ты прекрасна, невозможна, луна тоже любит тебя и ласкает лучами. Ты распадаешься на капли. Пусть. Это и есть высшее наслаждение: исчезновенье и возникновенье.
Никогда не воплощайся.
Жалобно просила, чтобы я протянула ей руку во тьму и нашла ее, если, вдруг, она забудет меня.
Вот такая ты призрачная, королева, без памяти, с исчезающей памятью.
Она запоминала только зеркала и их отраженье, я не была ими.
Однажды она не найдет дорогу ко мне, а я не смогу протянуть руку во мрак, он тверд и непроницаем для тел.
И вот она вернулась, но между нами нет сходства – она бесплотна.
– Я тоже не знаю, кто и откуда ты. Зачем? Это же наблюдения, а мне нужно присутствие.
Жалобно пела королева песню свою. Потом снова рождалась из образов. Но в реальности не хватало пространства для ее появления и проявления.
Очень «много спасибо», прогулки во сне, украденная душа, жажда пустыни.
– Ты ее видела? И как она тебе?
– Боюсь отвечать и потом, Оля, разве люди – это наши впечатления? Она больна, как и я. Она умрет, как и я. Разве достойны девы осуждения, если боятся самих себя?
Люка всегда врывалась, и приходил конец одариваниям сомнениями, злобой и гневом. Наши с ней прогулки во снах были печальны.
Однажды, когда мы путешествовали в пустыне, она обняла меня, как в последний раз:
– Не слушайся, забывай каждый день. Послушанье лишает бытие зыбкости. Ты будешь думать, что все уже произошло. И солнце покатится за горизонт, преступно.
Бесконечность равна нашим прогулкам. Люка жаловалась, нанизывая солнце на ниточку.
– Берег, ты когда-нибудь видела берег пустыни, как моря, или плещущиеся воды? Не веришь? Думаешь, мерещится. Странное сочетание – сон и пустыня. Одновременность двух пустот.
– Ты что-нибудь видишь?
– Конечно. То, что отсутствует. Тень дерева, желтое покрывало ночи, спрятанный под маской облик.
Вдруг она обернулась.
– Я хочу истязать тебя своими желаниями прикосновенья, но звезды жгут меня. Луна не мои внутренности.
Она коснулась губами моей груди.
– Совокупления бессвязны и мгновенны, а вечные совокупления – в лесах сладострастья.
– В тебя проникают мои мысли, в тебя втекают мои слова, на полках твоих органов скопилось много моих представлений.
Карта вечности, письмо, упавшее на пол, гневная лилия.
Я виновата перед всеми за свои грезы. Что живу не здесь, в воображении, не исполняю ничьих приказов.
Оля хотела, чтобы я была тенью. Это легко, потому что тень тоже из воображаемого мира и всегда несет околесицу.
Оля похожа на лилию. Только злую.
...Ты подставляла мне стул, заглядывала в глаза и сразу же оказывалась в царстве грез. Там было странно и страшно мечтать. Я творила мир в воображении и никого туда не впускала, кроме тебя, гневная лилия.
Твое имя звучало сладостно, как длинный мимолетный день.Там странствует тревожно ночь, длится безнаказанно и робко.
Дорога в одиночество – время дождя
Жертва вечных снов, ангел, летящий в пустоту, жирная задница.
Бывают необозримые тела, как вселенная – такова твоя возлюбленная реальность, Оля.
Она иногда врывалась в мою комнату, и тогда я хотела говорить всем:
– Это она, та женщина, которую я люблю.
Сознание от и до полового акта: мы быстро увядаем. А рядом, на столе изречения рака-отшельника и рака-отшельницы: я много познал, и я много познала мужчин. Твой путь познанья, незримая женщина.
В тот самый момент, когда в комнате была Оля, в нее вошла королева, и мое тело стало разрываться: оно хотело обнимать их обеих.
Королева увидела мою измену и тихо ушла в незакрытую дверь, словно для нее распахнутую.
– О, мой возлюбленный призрак, как мне не лгать всем реальностям сразу!
Ночь. Ее поэзия полна безбрежных забав. Ночь. Уснула, падая в день, как в пропасть.
Как быть и как не быть? Зеленое платье.
Люка сняла свое мое любимое зеленое платье, сменила пол и стала Люком.
Вот дура. Или дурак. Боже, я ничего в этом не понимаю.
Она странствовала от пола к полу.
Лукерья поранила ногу о время.
Занесенный снегом, он не отразился в зеркале заката, мрачный день, день, плененный мраком, спрятанный от взгляда.
– Я манила тебя страстями, но ты так беспомощна.
Итак, ты первая ушла от нас, Люка. Куда? Почему безвозвратен в пространстве шаг?
Ты стала мужчиной. Ты умерла. По каплям граната струилась твоя жизнь на моих устах.
Повесть написана для моих четырех возлюбленных: Ольги Ли, Валентины Котогоновой, Ольги Казанской и королевы Моники Вигиерик.