Рефлект...куадусешщт #18
Олег ШИЛОВСКИЙ. УПОКОЕНИЕ
Автор визуальной работы - Ashot Ashot
И иссякла сила живота моего, ибо от роду мне было тридцать четыре лета. И вознамерился я омыть себя в чистом роднике, коей источался в дикой траве-мураве близ кущи моей. Припав устами к спасению моему, узрел я в икристых блёстках дух странствия моего. И была десница на толстом вымени, будто бы я не землю пью, а потную бабью грудь. Баба холит меня и ублажает, велит почивать, а пуще, содержит плоть мою в чистоте и праведности. Отроки, подобные псам, кабанам и жеребцам, заводят средь шумных пастбищ разного рода сношения. А оные влекут меня в дубраву тенистую, научают страстям и азарту. В их зеницах огонь – он даёт мне взаимовидение. Длани их теплы и пахучи, они даруют мне боль. А ещё у отроков тех видел я книгу мирских наук, что в толстом телячьем переплёте. Раскрывается она по пришествии солнца в зенит. Листами обладает тугими, да скрипучими, по обеим сторонам коих пыль. Книгу ту кладут на маленький стольчик, что в авокадовом саду и обтирают ланиты ея мягкой мохеровой тряпицей. А по ночам она пьёт дождь. Одна женщина, назвавшаяся моей женой и опоив меня зельем, объяснила мне некое равновесие, бытующее в природе, то бишь сочетание времён дня, в чём я узрел явное противуречие, и иже значение некоторых букв. Сонм их слетает с бренных языков и воспаряет к высям подоблачным. И ещё, довелось мне резать плоть земную вострым ножом, изъеденным ржёй и прикреплённым к узловатой палке. За то кормили меня хлебом из пшена и поили ключевой водицей. Когда же Мать была изранена, и зияла в ея брюхе кровоточащая рана, изгнали меня жгучими кнутами и пинками окаянных ног. Прошед желтый пыльный тракт, оказался я у паперти некоего дома, где обитали тихие люди со змеиными глазами и мыслями блох. Они же израненную ветхую плоть мою перенесли на червячьих ногах и сбросили в погреб, подобно истлевшей мешковине, и кормили меня сушёным урюком, перетёртым с мукой и грибами. Когда же члены мои обрели возможность жить, обвязали их толстым жгутом и жгут сей пропустили сквозь щели в древесном настиле, таковым образом лишив меня даже самой малой подвижности. И стал я подобен бренной реалии, кою хранят в ненадобности и забвении. А по прошествии желтоликой поры каждный вечор сходили ко мне в амбар молчаливые большеголовые дети и пили меня. И всё так же кормили урюком и грибами. А ещё я видел сон, зане бежал я из неволи супостатской и жил в Эдеме. Там я ел баранину, соленья и простоквашу. Сон был таков: пришло время дня, и привязал я коз к стойлу, бросил им сочно-сладкой травы, дабы ели они ту траву и не бранились, подобно безродным гиенам. Пришлось мне также отвести тельцов к пойлу, а птице всякой насыпать семени, дабы и они не хирели, но плодоносили. И стриг я руна овнам, и собирал шерсть в мешки, и нёс сии мешки в клеть. Овнов же погнал я в горы на мягкое плато, ибо трава там произрастала им по нраву. Вот пришлось мне воспалить кострище, в коий бросил я несколько снопов собранной мной соломы. И воскурилась трава, и узрел я дверь, откудова был глас “Войди!”. Вшед, узрел я окрест себя дивный край. В краю том произрастали сиреневые древа, подобные гигантским лопухам. Земля была серой, а воздух бел, и дышать было им тяжко. “Иди”, – услышал я и, прошед чрез холм, очутился у шумной реки, а шум её показался мне мычанием человеков, идущих по вострым каменьям. На противуположном брегу узрел я льва. Заместо хвоста он имел слоновий хобот, в руках держал зелёную ветвь оливы. Улыбкой, будто в устах человечьих, перенёс он меня чрез реку и повёл узкой стезёй под сенью красных и сиреневых лопухов. Небо же было жёлтым, отороченным по краю зелёной полосою и щелью в средине. Оный лев привёл меня в дол. В доле сём было много нор, из коих лезли муравьи с крысиными головами и покушались на людей, что несли воду по-над оврагом. “Иди”– сказал лев, и пошёл я, и те же твари, размером с малую кошку, терзали меня. Гнал я их водой, а также словами. Принёсши воды и вылив в бездонную бочку, обратился я к куратору, что зорким оком следил за деяниями. Слова мои были узнать дальнейшее. И обмотали вкруг живота моего и спины трос, и велели тянуть, и падал я, ибо великой силы стоил сей труд. Били меня мочёной в уксусе розгой. Видел я умерших в пути, с коих снимали трос и уносили их, обвёрнутых в плaщaницу. Двое существ, не схожих ни с чем, поднесли мне зелье, горькое на вкус и с силою бросили изнурённую плоть мою вверх. Оказался я на горе, где воздух более светел, а древа низкорослы и черны. И та гора была живой плотью. Заселена же она была червями, жрущими эту плоть. И черви те общались меж собою человечьим языком. И сам я стал этот червь, и стал жрать эту плоть, и говорить с другими на своём языке. Плоть же была вкусна и жил я ровно тысячу лет, и пожирал ту плоть, и жирел. Вот обратил я свой взор на то, что сам я большая плоть, и живут во мне те же черви, и жрут меня. И обуял меня страх, и не захотел я быть пожранным, но жить, и возопил благим голосом. Явился мне лев. Источалась из хобота его влага, к коей припал я устами и напился её. Лев накрыл меня ветвью оливы и там обрёл я утерянный лик. И усадивши меня на упругий хребет, лев воспарил. Летели мы меж ворсистых облаков и брали от каждного облака по куску. Чудом держался бескрылый лев на дальнем от земли расстоянии. Сели мы в море, посередь сизых кружевниц и облаками стали кормить рыб, а рыбы те выходили из пучины и кормились с дланей наших. Сказал мне лев, дабы готовым я был, ибо по исходе тридцати четырёх лет и девяти месяцев мне начертан путь. Путь сей, будет от усталости человечьей жизни моей. И буду, собравшись, просить льва, дабы он ждал меня на травяном плато и готовил снасть. Но прежде, восстав ото сна и умыв чело, испью из родника, и родник сей, даст уставшим членам моим возможность идть. На сeм вeдение моё развеялось и я, пришед к очагу, начертал на пергаменте слова сии, ибо ныне и день, и час подошли, и по велению омыл я чело и персты, и испил дикого ручья.
1996.