Рефлект...куадусешщт #22
EDITOR'S COLUMN
Автор визуальной работы - Elvina Zeltsman
Пролетарии умственного труда, туда и сюда!
Этот номер снова посвящён театру и кино, как мы их понимаем. Вообще редакция планирует делать такие номера чаще. Здесь, как это некогда мечталось, встретились сюрреалисты и гиперреалисты, так что все это уже начинает напоминать пресловутый концептуализм, не к ночи будь помянут!
Заодно напомним, почему сверху на шмуце «neomythological theatre» – ниже свободно беседуют
главный редактор Р.Л.
и режиссер
Олег Липцин
http://www.berkeleydailyplanet.com/article.cfm?issue=09-26-06&storyID=25171
http://www.olegliptsin.com/
http://oliptsin.googlepages.com/:
...как известно, наш журнал носит шапку «neomythological theatre», подчеркивая свою принадлежность к «ТеатральномуКлубу», он же «Чкаловская группа», он же «Hеомифологический Tеатр». Идею журнала подали некогда Вы, когда мы обсуждали, каким быть «ТК»; т.е. у меня и раньше была мечта о самиздат-журнале, но не очень четко представимая.
Итак, насколько то, что имеет место быть, соответствует тому, что подразумевали Вы?
Mне вообще-то хотелось бы, чтобы журнал был значительно более театральным; некогда познакомившая нас, ныне, увы, покойная критик Ира Вергасова, показала моего «Даниила» в журнале «Tеатр», где его с ужасом отвергли. Вот тогда-то я подумал об альтернативном театральном журнале. Теперь это вроде бы неактуально – и тем не менее, каким должен быть сегодня театральный журнал?
Как чаще всего и бывает, большого соответствия между тем, о чем говорится, и тем, что из этого происходит, в нашем случае не наблюдается. И это очень хорошо. Хорошо, потому что говорили мы с Вами о журнале совсем в другую эпоху, совсем в другой стране, и даже совсем в другой театральной ситуации. Если честно, то, предлагая тогда, в конце 80-х, делать театральный журнал, я понятия не имел, зачем это нужно и каким бы мне хотелось такой журнал видеть.
Но теперь, спустя почти 20 лет, находясь совсем в другой реальности, мне кажется, я стал что-то понимать об идее театрального журнала. Во-первых, стоит разграничить наше понимание: говорим ли мы о журнале о театре или говорим о журнале, создающемся по театральным законам? Разумеется, возможен вариант журнала о театре, который делается по театральному закону, но это уже почти клинический случай. Так что лучше останемся в поле нормальности.
Первый и более простой вариант: журнал, посвященный театральным событиям, деятелям театра, драматургии, теории и т.п. Как говорится, их есть у меня. Причем навалом. Такие журналы были всегда: «Театр», «Театральная жизнь», «Украинский театр», «Сцена», «Theatre en Europe» и т.д., и т.п. Функции, которые они с горем пополам выполняют суть: реклама, информация, стабилизация театральной иерархии, продвижение драматургов, режиссеров, спектаклей на театральный рынок. Т.е., это некоторая машина (с невысоким КПД) по завоеванию территории на театральном рынке. Очевидно, что к этому варианту можно больше не возвращаться.
Второй тип театрального журнала – журнал любого содержания, построенный по театральным принципам, т.е.: игры, художественной целостности, драматической интриги, стилистического разнообразия, масочности, интерактивности – список можно продолжать. Этот тип становится, на мой взгляд, сегодня очень востребованным, учитывая физическое умирание театра, сдачу им физический позиций в пространстве, – эмиграция на бумагу или в виртуальный мир вполне современна.
Собственно говоря, такой журнал вовсе не обязательно называть театральным, можно лишь пользоваться театральными приемами при его создании. А кстати, разве Ваша любимая визуальная поэзия не является одной из форм театрализации книги?
Вот в таком разрезе я и понимаю Вашу декларацию о принадлежности журнала «ТеатральномуКлубу», которого давно уже нет. И в этом смысле мне это, конечно, льстит, и хочется только пожелать, чтобы славное дело театрализации журнального пространства, как бумажного, так и межкомпьютерного, – цвело и пахло.
Что до пожелания остаться в поле нормальности, то не уверен, что это по мне. Пожалуй, я должен всерьёз обдумать вариант журнала о театре, который делается по театральному закону.
Не вполне согласeн, что «ТК» нет. Есть Вы, есть я – есть и «ТК». Не так?
Что касается «ТеатральногоКлуба», то тут, по-моему, все ясно. Мы-то с Вами, слава Богу, еще есть, но Клуба нет по определению. Если помните, все затевалось на желании создать культурную среду, в которой мог бы существовать и театр, и журнал, и галерея. Придется признать, что с культурной средой не получилось. Утешением может служить лишь тот факт, что не получилось не только и не столько у нас, сколько у всей страны, именуемой в наши дни Украиной (от соединения двух слов – «украсть» и «иной»).
Это особенно понимаешь в Литве, где жизнь, а главное – ее дух, очень изменились к лучшему. И все это благодаря народной культуре, которая сохраняет себя не в идеях и даже не в землях, а в отдельно взятых людях.
В этом смысле, наш с Вами «ТеатральныйКлуб» был обречен изначально, и ничего удивительного в его исчезновении нет.
Нет, все-таки не могу полностью согласиться. Да, внешнюю среду мы не создали – новое поколение не знает «ТК»; но, может быть, мы создали и продолжаем поддерживать некую среду внутри себя? Впрочем, вопрос риторический.
Ладно, идем дальше: пьеса и инсценировка – есть ли у них принципиальная разница? и действительно ли хороший режиссер может поставить что угодно? насколько я понимаю, Вам эта мысль так же чужда, как и мне. Но так ли это? не ошибаемся ли мы? ведь вроде бы любой текст можно прочитать в совершенно ином, высшем ключе...
Думаю, что между инсценировкой и пьесой существует довольно большая дистанция. Настолько солидная, что вполне имело бы смысл ввести отдельную дисциплину для драматургов и режиссеров – теория инсценирования. Кстати, на этой теории можно было бы хорошо обучать режиссеров – законам драматургии, а драматургов – построению спектакля.
Главный смысл этих различий состоит в степени свободы текста, точнее, в той степени свободы, которую подразумевает драматический текст и предлагает своим постановщикам. А все, что касается степени свободы, было и всегда будет очень современным и очень востребованным. Человек вообще, а художник тем паче, будет вечно стремиться высвободиться. Так что развитием теории инсценировки вполне есть смысл заниматься.
Вот Вы недавно спрашивали о причинах сохранения описательного гоголевского текста в моей инсценировке «ИВАН ИВАНЫЧА». Это ремарки. Великолепные гоголевские ремарки, которым трудно, невозможно найти замену, но и пропустить которые тоже нельзя. Строго говоря, посмотреть на текст с точки зрения его инсценирования, значит расчленить его на ремарки и реплики. Третьего не дано. И вот Вам очевидная разница: в пьесах ремарки маленькие при большом количестве реплик, а в инсценировках – огромные ремарки и порой, как кот наплакал, произносимых слов.
Думаю, что в принципе поставить можно все – не только литературный текст, а любой текст вообще (как мы знаем, текстом являемся даже мы сами). Ведь по сути речь идет лишь о переводе с одного языка на другой. Разумеется, существуют непереводимые тексты, в смысле их какой-то особой связи с языком оригинала, но в принципиальном отношении и они могут быть переведены. Вопрос только в качестве перевода.
Кстати, еще один аспект инсценирования – авторство инсценировки. Известно, что успех театра «Глобус» или «Комеди Франсэз» был связан с тем, что режиссер (или как они его в те времена обзывали?) являлся автором большинства пьес. Но, к сожалению, природа не так уж часто балует нас шекспирами и мольерами. Инсценировка дает режиссеру дополнительный шанс: не обладая талантом литератора, не имея способности составлять слова, – участвовать в создании будущего спектакля еще на этапе формирования его литературной основы. Хотя, в наше время уже мало кто из режиссерской братии церемонится и с пьесой, спокойно рассматривая ее как предмет для своей инсценировки.
...почему театр не вытеснен кино, хотя некогда такое опасение было? и почему язык кино все-таки, как мне кажется, ближе языку сна (мифа, просветления), чем язык театра? или нет?
Мне кажется, что если у кого и было опасение о вытеснении театра кинематографом, то лишь у наивных материалистов, верящих в технический прогресс человечества. С другой стороны, как обычно, ярые оптимисты на поверку как раз и оказываются самыми завзятыми пессимистами. А что может быть пессимистичней идеи вытеснения одного искусства другим?
К сожалению, сегодня кажется более актуальным опасение о смерти кино как искусства, о его вырождении. И связано это в первую очередь с его технологичностью, со средствами и орудиями кинопроизводства, а также с его носителями. Если провести аналогию с музыкальным искусством, то там при активном развитии технологий, инструментарий сохраняется таким же, каким был последние 400-500 лет. Во всяком случае, никому не придет в голову заменить скрипку Страдивари на электросинтезатор. Т.е. вновь создаваемые технологичные инструменты широко используются, но при этом не подменяют собой и не вытесняют традиционный инструментарий. Да и возможность воспроизведения музыки вне исполнителя не отменяет и не может заменить живого исполнения. Это вполне очевидно и не требует доказательств.
Таким образом, думаю, что судьба кинематографа как серьезного вида искусства во многом связана с его технологической составляющей и, в этом смысле, обречена на вымирание. Разумеется, лишь по сути, а не по форме. Формально же кино будет активно развиваться и маркетизироваться, т.е., как говорил Ильич, «идти в массы». Театру такая перспектива не грозит до тех пор, пока он опирается на живое исполнение. Поэтому мы друг другу не конкуренты.
Что касается языка этих искусств, то тут мы с Вами, кажется, поем в унисон. Язык кинематографа связан с образом (в физическом смысле этого слова), т.е. не с реальностью, а с обозначением этой реальности, с проекцией. И поэтому он всегда будет устремлен центробежно по отношению к реальной жизни, будет уноситься ввысь.
А вот с театром, похоже, дело обстоит наоборот. Пожалуй, нет другого искусства так плотно связанного с Землей, с жизнью именно в земной реальности, как искусство театра. На Небе театра нет. Язык театра соткан из земной плоти, потому сиюминутен, неповторим и преходящ.
Так всё-таки театр умирает или нет?
Пациент скорее жив, чем мертв, хотя особых признаков жизни часто не проявляет. Но есть надежда...
Что бы Вы лично хотели сказать о театре, кино, тексте, языке, человеке – в смысле: зачем все это?
Зачем все это? – вопрос перманентный, а ответ на него не носит ни устойчивого, ни постоянного характера. Вопрос остается и периодически возвращается, а ответ уходит и заменяется другим, не менее обреченным. Так что, во многом ответ зависит от того момента в жизни человека, когда ему этот вопрос будет поставлен. Я сегодня – плохой отвечатель на этот вопрос, потому что не уверен, что знаю ответ. Лучше всего в такие периоды не задумываться над этим, чтобы лишний раз не подкармливать отчаянье.
Правда, из нашей неспособности ответить вовсе не следует, что этого ответа нет. Тут я почему-то уверен и спокоен: смысл во всем Вами перечисленном есть, большой, вечный и непреходящий смысл. Все это очень важно, жизненно необходимо для человека. И если и не спасет его, то хотя бы оттянет падение и облегчит муки. Хотя, откуда такая уверенность?..
Почему-то последние дни лезут в голову мысли о жертвенности (вот уж не думал, что это моя тема). Так вот, сейчас мне кажется, что смысл искусства внутренне очень связан с явлением жертвенности. (Только не стоит слышать здесь художника как жертву, это лишь побочный рецидив явления, а не оно само. Ну, как повышенная степень риска заразиться туберкулезом у работников тубдиспансера.)
Вопрос же: зачем нужна жертва? – из серии вопросов о первичности курицы и яйца. Это еще не известно, кто должен спрашивать – человек о назначении жертвы или жертва о смысле человека. Так что вполне может оказаться, что наш вопрос о смысле искусства – лишь беспомощный парафраз вопроса о смысле жизни и человека.