Рефлект...куадусешщт #22
Elisaveta SHEINZON. РЕЧЬ
Автор визуальной работы - Dmitrii Zimin
Великое событие произошло в моей писательской жизни: мне решили устроить творческий вечер. Ну, допустим, решили те, кому я прежде помогал с этим же самым. А что? Где бы был Пушкин, если бы Дельвиг ему не способствовал, близоруко щурясь? А Бродский без Ахматовой, думаете, добрался бы до Нобелевской? Впрочем, в наши дни Нобелевскую таким дают, что чести в этом уже немного осталось. Хотя деньги хорошие.
Мой творческий вечер деньгами и не пах. Но почетно. И я решил радость с друзьями разделить, а заодно, возможно, и публику утроить. И тут-то и началось. Выяснилось, что тут-то я и заблуждался. Выяснилось, что и друзей-то у меня... А уж дельвигами и вовсе не пахнет.
Одна пара, уточнив дату вечера, радостно мне сообщила, что как раз утром того же дня они летят на Ямайку. Другой приятель улетал как раз накануне – на Гаити. У подруги моей сестры была запланирована генеральная стирка, а у самой сестры страшный насморк должен был в тот день планомерно перейти в страшный кашель. Моя невенчанная жена сказала, что именно в эти выходные ей придется работать. Мой брат поступил всех оригинальнее: он катался на лыжах в Колорадо, когда я послал ему электронную почту. Получив ее, он упал со скалы и много всего себе сломал.
Почувствовав общее оживление и даже восторженность ввиду моего близкого выступления, я решил, что некрасиво будет кого-то оставить в стороне. И я стал приглашать сослуживцев в той конторе, куда я хожу за деньгами. Сослуживцы реагировали менее деликатно, чем друзья и родственники. Ног и рук никто не ломал, хотя отпрыгивали они от меня с таким выражением лиц и с такими выражениями на сладких устах, что я, право, не знаю, как мы в дальнейшем будем здороваться. Наиболее вежливые спрашивали, что я буду читать.
Что же читать, раз никто и слушать не хочет? Всякие там декадентские молчания писать – не по мне. Поэтому пишу вот это вот самое – про них, родимых, ленивых и нелюбопытных, высоколобых и глядящих на меня свысока. Про себя каждый любит послушать. Но... тихо. Это-то удовольствия мы их и лишим. Подождем только, чтобы исчезли они в неизбывной дали, и тут я вам про них все и расскажу. Сейчас. Одну минуту.
Ну, вот и хорошо. Начинаю...
Нет, про семью все-таки не буду. Семья – это святое. Да и про контору не стоит – там как-никак деньги платят. Друзей тоже трогать не стоит – меня и так уже на День Благодарения никто на обед не приглашает, хоть самому эту индейку лови и жарь.
А расскажу-ка я вам про Дельвига. Он в молодости был страшно влюбчив. А также близорук. Но в Лицее им ни под каким видом нельзя было очки носить или там лорнеты. Считалось, что это будет верх неприличия, если каждый начнет своих профессоров лорнировать, как какой-нибудь Онегин. Помните ведь, как он двойной лорнет наводит на ложи незнакомых дам? Это он потому так делает, что в Лицее ему этого не позволяли. Так вот, Дельвиг страшно влюбчив был и считал всех женщин расписными красавицами. А потом закончил он Лицей, завел себе pince-nez и обнаружил, что дамы вовсе не так уж и красивы при ближайшем рассмотрении. И понял он, что никого у него нет, окромя Пушкина, и стал он Пушкина продвигать, пока тот не стал наше все. А Гоголь, поняв, что тот наше все, убежал из России, потому что что же ему оставалось, если Пушкин все? А убежав, заболел в Германии от тоски по родине и по Пушкину, и даже лечиться не хотел. А в Германии встретился с доктором, который мог бы его и вылечить, но не хотел лечить, потому что сам был в депрессии. И бегал Погодин от одного к другому, уговаривая их лечить и лечиться. Но Гоголь вместо этого поселился у Погодина в Москве и стал вязать на спицах шарфы и колпаки, потому что работать мог только в шарфах и колпаках. А Булгаков вязать не выучился и потому все от жен требовал, чтобы те ему колпаки делали. Первая жена на это дело свой старый чулок пожертвовала, и он от нее ушел. Вторая жена исключительно своими шляпками занималась, и он от нее тоже ушел. А третья жена ему сшила шапочку с буквой «М», и он тогда написал «Мастера и Маргариту», и Пушкин перестал быть нашим всем, потому что «все» пришлось делить с Гоголем и Булгаковым. А потом Пелевин прочитал «Мастера и Маргариту» и понял, как ему писать, чтобы и с ним поделились.
Но все это пустяки в сравнении с тем, что я имею вам сказать, но никак не могу сформулировать. Давайте вернемся к Гоголю. Гоголь обожал поесть, особенно в гостях. Я уже говорил, что меня никто не пригласил на обед в День Благодарения? Я обещаю никого не лорнировать. Клюквенный соус я предпочитаю домашнего изготовления, с целыми ягодами. Если вам не хватает мужеского полу в компании, я отправлю невенчанную жену дальше работать, а сам приду с братом. Он хоть и в гипсе, но кушает хорошо. А ежели вдруг у вас в дамах недостаток, то моя сестра с насморком тоже любит закусить, а та подруга, что на Ямайку укатила, вполне даже не против без мужа зайти, если, конечно, меню интересное...