Рефлект...куадусешщт #22
Tim TALER. РАМПА И...
Автор визуальной работы - Elvina Zeltsman
Великий критик Рампа утвердился на табурете у стойки театрального бара, оглядел собравшихся вокруг него завсегдатаев и с горечью сказал:
– Я брошусь в загул, друзья! Да-да...
Театралы загомонили, напоминая попугайчиков в вольере, в котором включили свет:
– Как же так?!
– Вы нужны театру, господин Рампа!
– Маэстро, почему?
Рампа окинул их взглядом и громко заявил:
– Потому что мне все надоело! За последний год я не досмотрел до конца ни одного спектакля. Обрыдло, осточертело, набило оскомину. Нет, надо броситься в загул. Возможно, когда я из него выберусь – этак через год-другой-десять, – то случится одно из двух: или я забуду все, что видел за последние двадцать лет, и буду смотреть на сцену с радостной улыбкой идиота, или, чем только боги не шутят, там, на сцене, будет что-то новое. Одно из двух, друзья, одно из двух. Так что я хочу попрощаться с вами. Да будут милостивы к нам Вакх и Мельпомена.
Театралы еще долго уговаривали Рампу отказаться от своего намерения, но он молча сидел, уставившись в свой бокал, и до разговоров не снисходил, а только покачивал головой и тяжело вздыхал. Наконец, поняв, что маэстро не в духе и не собирается возвращаться в зал на второй акт, его оставили одного. Тут-то к Рампе и подошли двое, до того державшиеся поодаль от окружавшей критика толпы. Один по-хозяйски сел на табурет слева от Рампы, а другой поставил свой фужер справа от пустого бокала маэстро, по пути чокнувшись с ним. Рампа автоматически посмотрел на второго, и тут первый воскликнул:
– А чего это пустым чокаться? Непорядок! – и быстро налил Рампе густого темного вина. Критику померещилось, что вино лилось прямо из пальца незнакомца, но он рассудил, что скорее всего у того была в ладони небольшая фляжка. Ладонь, впрочем, была вместительная, в такую можно было спрятать не фляжку, а небольшую, на литр-два, чашу. Рампа был уже достаточно пьян, чтобы не звать бармена, а сначала принюхаться к вину в своем бокале.
– О-о! – пробормотал он одобрительно, понюхал еще, теперь уже не проверки, а удовольствия ради, и отпил.
– Именно! – подтвердил его виночерпий. Рампа пригляделся к нему внимательнее: молод или нет? пожалуй, все-таки молод. Завитки волос на висках влажны, под глазами темные тени, нижние веки набрякли, но глаза ясны и серьезны. Закончив изучение, Рампа повернулся к второму – что-то подсказывало ему, что он может себе позволить невежливость. Но со вторым произошла заминка. Рампа никак не мог понять, кто перед ним. Смазливый мальчишка? угловатая девица? молодящаяся матрона? Тень улыбки в глазах – и сидящий рядом с критиком вдруг становился на дюжину лет старше, поворот головы – и он превращался в очаровательную женщину.
Человек-загадка сочувственно улыбнулся Рампе и сказал:
– Маэстро, хотите пари?
– Какое? – деловито спросил Рампа.
– Мы с моим другом излечим вас от скуки за один вечер, – так же деловито ответил ему второй.
– Ставка?
– На желание.
– Согласен, – заявил Рампа. – Все равно вы мне снитесь. Давайте, лечите.
– Тогда пошли в зал, – сказал виночерпий, – но перед этим... на дорожку?
Он снова проделал фокус с добыванием вина из пальца, да еще ухитрился налить всем разного: себе – темно-розового, своему спутнику – белого и шипучего, а Рампе – коньяка.
– Ну нельзя же так, – укоризненно сказал Рампа, распробовав. – Второпях пить такое – это кощунство. Боги нам не простят.
– Простят, простят, – утешили его и потащили в зал.
Рампа направился было к лестнице, ведущей в ложи, но у его вергилиев на уме было иное. Они вошли в партер – Рампа кивнул билетерше: мол, это со мной – и вместо того, чтобы с извинениями сесть на первое свободное место, принялись бродить по залу. Рампа шепотом увещевал их, но толку не было. К тому же он заметил, что зрители не обращают на них внимания. Конечно, на сцене шел монолог Вальсингама, но Рампе казалось, что дело еще и в тех, кто таскал его по залу. Наконец, человек-загадка, шедший впереди, остановился, повернулся к критику и кивнул:
– Нашли. Смотри – видишь?
Рампа вгляделся в Вальсингама, исступленно шепчущего пораженному священнику: "... но проклят будь, кто за тобой пойдет". В руке гуляки был зажат атамэ. Вальсингам держал его в кулаке за лезвие, и крест на груди священника бросал блики на черную рукоять.
– Это его? – спросил Рампа у самого себя.
– Нет. Его жены, Матильды. Она была целительницей, знахаркой. Она лечила, а он... он молился в церкви, – ответил ему кто-то из его спутников.
– Но этого нет в тексте! – возмутился Рампа.
На них, наконец, обратили внимание, и шипящий хор обдал критика негодованием.
– Пошли, пошли, – стал озираться "пьяница".
Они быстро пробрались к выходу, то и дело извиняясь. Билетер уже спешил им навстречу, и на его лице уважение к завсегдатаю боролось с возмущением.
– Простите, простите, – повторял Рампа.
Он сам не заметил, как они добрались до больших дверей с серебряными накладками. Но, выскочив из них, они оказались не в знакомом фойе со старинными, недавно отреставрированными фресками и скамейками на позолоченных львиных лапах, а в узком, тускло освещенном коридоре. Слева от них была простая дверь, у которой скучал на стуле человек.
– Нам туда, – сказал человек-загадка.
Они шли сквозь залы, и в каждом повторялись странные поиски той единственной точки, из которой Рампе открывалось очередное надругательство над замыслом автора. Cразу после этого их замечали, и приходилось спасаться, чтобы не быть с позором выставленными. За их спиной остался Меркуцио, издевающийся над своей страстью к Джульетте, причем Рампе даже показалось, что за этим явно видным – из той самой волшебной точки – чувством скрывалось что-то, в чем Меркуцио боялся признаться даже себе. Был зал, где Маргарита одними глазами объяснялась в любви Мефистофелю, и зал, где Эдип, придя в Фивы, уже знал, кто такая Иокаста.
– Зачем? Для чего вы меня таскаете по этим... этим дешевым балаганам? - едва сдерживаясь, спросил Рампа, оказавшись выставленным с очередного спектакля в фойе, на сей раз отделанном под царство Плутона. – Вы думаете, я мало видел подобных фокусов? Этим вы хотели меня удивить?
Человек-загадка покачал головой, выразительно скривив губы:
– А я-то думал, ты понял. Театр – он для зрителей, Рампа. Он то, чего не существует, то, чего нет и быть не может, но именно потому он так откровенен... и так хорошо открывает нам глаза. Прочитав лекцию, легко научить человека правильно носить тогу, но как научить его любить? Ты слишком долго был критиком, а не зрителем, Рампа. Тот, кто увидел в руке Вальсингама ритуальный кинжал его жены, открыл в этот вечер что-то важное для себя. И это значит, что актеры сделали то, для чего они вышли на сцену.
– Тогда ваше представление потерпело фиаско, – с отчаянной прямотой сказал критик.
– Не в первый и не в последний раз, – легко согласился "пьяница". – Что ж, Мелли, надо откланяться, пока нас не освистали, а? Прощай, Рампа.
– Ты прав, Бакки, – улыбнулась его спутница. – Пошли отсюда.
– Эй, постойте, а как же я? – растерянно развел руками Рампа. – Вы хоть объясните, где мы сейчас и как мне обратно добираться.
– А я и сам не знаю, – злорадно сказал Бакки. – Мелли, ты знаешь? – Мелли покачала головой. – Мы, похоже, заблудились. Но если ты пойдешь по нашим следам обратно, то доберешься, куда надо. Этот способ еще никого не подводил.
– Но они же меня не пустят... – холодея, пролепетал Рампа. – У меня нет билетa, и...
– А ты попроси как следует, – небрежно кинула ему Мелли, направляясь куда-то в глубь пещеры. Бакки посмотрел на понурого Рампу и сжалился:
– На дорожку?
Критик, не глядя, взял протянутую ему фляжку.
Так что, если, выйдя посреди акта по неотложному делу, вы увидите пожилого человека в парадной тоге, серебристой с темно-синими звездами, который уговаривает билетера пустить его в зал, пожалейте его и помогите ему. И не отказывайтесь, если он в благодарность предложит вам отхлебнуть из фляжки, где никогда не кончается поистине божественное вино.