Рефлект...куадусешщт #24
Александр МАЛЫЙ. ЯБЛОКИ
Автор визуальной работы - Mikhail Safonov
(фрагмент из повести «Завещание»)
Ах, сей август однотысячновосемьдесятвосьмого, мною уж обремененная, до меня ж половозрелая, нервная и вторая моя кровная жена. Ау, ау тебе во всем...
«Яблоки на снегу» -- помню песню тех лет. Сад сочный, молдавский – элитарных сортов, нас было пятеро: два студента гибких, прораб, бывший, конечно - Василич, я, да таксист – отпускник, по лицу из башкир, загадочно за накрытым столом всякий раз напевавший «Слава богу Исааку». Помню, помню жажду тех дней, помню сухость во рту. Временно оставленная мной в Киеве супруга требовала всевозможных витаминов, по этой насущной причине и оказался я в составе вышеописанной бригады в этом саду спелом, зрелом, полном Жизни и всевозможных, включая и нашу украинскую, кавказских, русских, цыганских и прочих целеустремленных человеческих сообществ.
Работали мы рьяно и подолгу. С шести утра до восьми вечера обрывали плоды, провизорски плотно укладывая их в заранее отремонтированные деревянные ящики. С девяти, после сытного ужина, все пятеро усаживались под высоким, довольно тусклым фонарем сортировать и упаковывать свой будущий профит, что занимало обычно часов пять. Монотонная и довольно скучная деятельность наша происходила бы наверняка при полном молчании, если бы не находился среди нас неугомонный бывший прораб Валерий Васильевич. Ах, сколько поучительных, трогательных, богатых деталями и прекрасно изложенных историй собственной сексуальной биографии удалось услышать из уст нашего старшего товарища! Самым запомнившимся было великолепное описание собственноручно оборудованной экспресс-лаборатории, в которой для безопасной с точки зрения современной венерологии любви рассказчик всегда успевал исследовать незаметно добытый им мазок очередной обожаемой. В общем, речь шла о разновидных пробирках и всевозможных химикалиях, что само по себе вызывало глубокое уважение. Помню, подумалось: «Как такой человек до сих пор не стал сочинять в рифму?». Впрочем, ответ на вопрос чуть позже.
Забыл сообщить, что ящики с отсортированными для продажи на самых дорогих киевских, Бессарабском и Владимирском, рынках яблоками выставлялись нами на отдельно расположенной асфальтированной площадке в ста метрах от барака, в котором мы спали. Для охраны будущего товара каждую ночь до рассвета один из нас отправлялся на ответственный пост. Так уж случилось, что нас обокрали. На посту в ту злополучную ночь находился Таксист. Бедняга от усталости провалился в глубочайший сон, совершенно не реагируя на происходившее в нескольких метрах. Заметив на рассвете случившееся, несчастный сразу же разбудил нас. Состоянье наше было довольно траурное, в глазах у некоторых мерцали слезы. Валерий Васильевич, одним нервным глотком опустошив все бутылки, входившие в наш барачный инвентарь, исчез... Нашел я его часа через два, сидел он в стороне от людей, окруженный проклятыми ящиками, и, положив на один из них огромный кусок упаковочной бумаги, что-то писал. Спустя некоторое время я был ознакомлен с очень монументальной экспрессивной вещью. Вслушайтесь в первую строку и сопереживите, ради бога: «Прощай, Владимирский, прощайте, Бессарабка!!!»
Времени для восстановления утраченного оставалось немного, поэтому следующим утром мы с особым остервенением набросились на еще необработанный участок сада. Солнце в этот день не проявило к нам никакого сочувствия и даже наоборот - решило наказать за проявленную безалаберность своим почти невыносимым присутствием, ветром и не пахло. В пластиковой пятилитровой канистре к полудню не осталось ни капли воды. Настроение в бригаде было соответствующим – ни прилива, ни отлива. Стал я чаще на небо посматривать – вдруг облачко какое серое покажется. Думаю, был я в те минуты не одинок в своих надеждах, потому как немного погодя раздался нам из самых небес довольно громкий, явно немолодой мужской голос. Весть была оглашена на малороссийском языке с прелестным молдавским акцентом: «Граждане, хто хочэ пыты? Бэжыть до дорогы!»
Потрясенный таким текстом, спрыгнул я со своей рабочей ветки, схватил канистру и рванул к дороге. Примчался я не первым, на обочине стояли человек десять жаждущих с такими же канистрами, на маленькой скамье сидел усатый дедок в потрепанной папахе, наливавший из краника огромной желтой цистерны такого же цвета пенящийся холодный квас. В качестве мерила пользовался дед большой аллюминиевой кружкой, всякий раз, отпустив очередного покупателя, тщательно вытирая ее веселеньким махровым полотенцем. Дождавшись очереди, я нетерпеливо протянул свою емкость навстречу ловким рукам продавца. Результат произведенной им операции оказался несколько неожиданным: в мою канистру, на крышке которой стоял фабричный штамп «5 л», вместилось восемь литровых мерных кружек... Я попытался усомниться, я сослался на пятилитровую надпись. Мой оппонент снисходительно взглянул в мои вопрошающие глаза и произнес великую незабываемую фразу: «Не всякому писаному верят, сынок.»