Рефлект...куадусешщт #27
Эва КАСАНСКИ. ЗАДЕРЖКА МЕНСТРУАЦИИ
Автор визуальной работы - Merche
Я:
У меня по-прежнему нет имени.
Джойс говорила, мы не происходим из слов, мы их произносим.
Этот город. Он скучен. Ходишь по улицам, а их нет.
А если присмотреться. Тогда они вырисовываются из пейзажей.Уж лучше бы их не существовало. Как раньше.
………
– Расскажи мне о себе.
Кто-то из них спросил. Джойс или улица.
– Я ничего не знаю. У меня нет прошлого. Я свободна. Мой возлюбленный держит меня взаперти. Боится, что я исчезну без имени. И я потерялась. Чтобы рассмотреть эту комнату.
………
– Она, кажется, сказала: любовь делает нас невидимыми.
– Кто?
– Ив.
– Да.
– Красивая фраза.
– Для женщин.
– Что для женщин?
– Фраза для женщин.
– А...
– Любовь создана для того, чтобы сделать женщин невидимыми.
– Но она так прекрасна. Заменяет наркотики и пристрастия. К убийству, власти.
Джойс сделала паузу, прежде чем меня обидеть.
– Я знаю, почему у тебя нет имени.
– ...
– Зачем тебе оно? Ты часть мужчины, часть его тела, его символ – вечная женственность, орган, которым он хочет обладать. Влагалище.
– Джойс, ты жестока.
– Писька. Зачем тебе имя? Если оно у тебя уже есть.
– Ты бесчувственна.
– Нерезиновая кукла.
– Не обижай меня.
Я закрыла её рот руками.
– Хочу знать твоё имя. Как он тебя называет.
– Киска, крошка, малыш. Красиво?
– Омерзительно. Ты идеальная женщина. Любая, без лица. Как хорошо они устроились. Весь мир для них. Живые существа (я подразумеваю самок), которые в дикой природе капризны, разборчивы, избирательны, в социуме жертвуют собой, утрачивают имя ради желаний самца. Серийная женщина. Придумай себе имя. Бенедикта, например.
– Нет, не дави на меня.
– Хочешь, я назову тебя. Карла, Ив?
– Нет.
Почему Джойс не могла понять, что я хочу прожить ещё одну жизнь, изменив имя, но ещё не нашла его?
…….
Джойс усадила меня на стул перед собой:
– Можешь раздвинуть ноги?
– Зачем?
– Чтобы почувствовать, как открываешься миру. Как не боишься нападения, овладения.
Лёгкий бриз таился в моём теле, мешая оказаться в комнате, заполненной двумя стульями. За окном трепетал рассвет, оттеняя моё недоумение жёлтым, наверное, жёлтым, но ещё почти неуловимым цветом, отчего бледность воздуха, дребезжащее зарево придавали странность происходящему. Такие вопросы в утробе утра – извращение.
– Ты позволишь мне любоваться тобой?
Я почти разглядела, как темноту – чёрный воздух – сменяет белый воздух.
Чуть-чуть подкрадываясь, но солнце ленилось.
– Не хочу быть собой, ненавижу, не желаю больше знать...
– Да, ты вещь.
……
– Расскажи мне о себе.
– Из всех историй своей жизни я помню чужие истории.
Девушка сжалась в уходящей и уходящей темноте, растворяясь в ней.
– Гарри никогда не называл меня по имени, когда оно ещё существовало.
«Зачем? Забивать себе голову? Вас же много.»
Когда мы расстались, я долго не могла удалиться слишком далеко от её дома. До сих пор возвращаюсь и стою у двери, за которой молчали два стула. Никто не мог сказать мне о ней. Я ждала её, гуляя по набережной, где мы обычно встречались и откуда начинался наш путь к безмолвным символам сознания. Прошёл месяц, прежде чем моё терпеливое ожидание стало нетерпимым, и я отправилась к ней домой. Слоняясь по саду человеческих голосов, нашла в почтовом ящике письмо Фредерики. Письма были адресованы Джойс.
«Я чувствую, что тебя нет, – писала Фредерика. – Ты совершила самоубийство? Ведь большим твоим увлечением была смерть. То, что, как ты говорила, остаётся непознанным, потому что мёртвое тело не переживает. Как ты была равнодушна к живым телам! Нет, я не обвиняю тебя. Смерть давала тебе возможность быть бесчувственной...
Когда я прочитала твою книгу, мне стало грустно. Ты никогда не была с нами, ты наблюдала, рылась в наших страхах. И сейчас я больше всего боюсь, что ты забудешь меня. И тогда у меня не останется надежды, что есть кто-то, способный укротить моё бессознательное. И я буду бояться его».
……
Моим навязчивым видением было ночное побережье, пляж на фоне небоскрёбов. Море мне нужно было для того, чтобы перевернуть сознание.
– Но ведь когда ты достигла этого пляжа, ничего не произошло, кроме пляжа. В воображении он завораживал, в реальности перестал быть прекрасным. Потому что не умещался в сознании. Потому что раньше он принадлежал тебе, а теперь ты ему.
Я:
– Если человек исчезает из нашей жизни, и он нужен нам, мы ищем его, и однажды встречаем его на перекрестке двух улиц, даже если это другой человек, ведь тот, кого искали, тоже стал другим.
Джойс не знала, что меня можно найти на пляже, в чужом городе, где все лица
кажутся знакомыми.
Джойс:
Однажды Ив и Фредерика танцевали вдвоём на берегу. Я лежала за скалой, прячась от солнца. К ним подошёл мужчина, наблюдавший из окна виллы – и осторожно, опасаясь отказа, пригласил к себе. Фредерика была смела и поэтому согласилась. Ив отказалась.
– Я тебя не знаю – ответила резко.
Фредерика неописуемо красива, а путь красивой женщины – тупик – постель мужчины. Но он влюбился в Ив, а она отказала ему:
– Я ещё не сошла с ума, чтобы стать женой миллионера.
Он женился на её подруге. После свадьбы, однако, Фредерика отказалась расставаться с нами. И мы жили вчетвером на его вилле.
Пока однажды я и Эдгар – так звали этого мужчину – не уехали в Англию.
Я вернулась к ним через полгода. На вокзале меня ждал только шофер, что сразу же настораживало. Они отгородились от мира. Подумала, и, когда увидела их, сомнений не осталось, потому что я увидела двух одинаковых людей. Они стали двойниками.
Фредерика как-то обмолвилась, что однажды проснулась от сильного желания слиться с Ив, стать с ней одним целым, носить её кожу, обрести формы её тела. Через день она остановилась у зеркала. И не увидела себя. Так анально-выделительная функция привела к смешению Я-объекта и создала пропасть между реальным телом и воображаемым телесным собственным Я. Образец же не заметил, что с неё сделали копию.
Я заперла Фредерику в комнате и расспросила. Мне стало ясно, что причиной трансформации были чувства Эдгара. Он не смог забыть Ив.
Мы втроём существовали на грани сознания и реальности. Нет, скорее внутри
Сознания, и потому все законы внешнего мира воспринимались нами как нечто потустороннее.
Однажды Ив исчезла из нашего внутреннего мира. Мы видели и слышали её, но её словно не было. Она перед нами, как призрак, но её нет.
Фредерика была в панике.
– Моё сознание не может жить без неё, – кричала.
Мы бросились искать Ив. Но не знали где. У нас не было даже карты сознанья.
– Почему она yходит от вас? – вновь и вновь спрашивала Фредерика.
Но Ив терялась и терялась, повторяя:
– Мы невидимы благодаря любви.
Рождение желания в нашем сознании связано с появлением нового тела. Однажды торговец, который обеспечивал нас продуктами, сказал, что только что встретил на дороге женщину, которая сейчас сидит в кресле. Когда же она успела вернуться? Фредерика бросилась ко мне и стала умолять:
– Она уйдет от нас, верни её, спаси меня.
Кто нуждался в моей помощи больше? Фредерика – одержимая, так привязываются только к Богу – или Ив?
– Нельзя так страдать из-за того, что тебе не принадлежит. Вы – раздельные существа.
– Нет, – твердила Фредерика. – Она – это я. Человек имеет много обликов. Верни мне себя. Если она уйдет, я останусь одна.
Мы вдвоём в этом мире.
– А я?
– Ты – наша фантазия.
– Да? Разве ты не увидела меня прежде Ив?
– Не тот существует, кто прежде является нам, а тот, кто нам нужен.
Ив исчезла, Фредерика уехала в неизвестность и затерялась в пространстве, сказав на прощанье:
– Я не могу быть с Эдгаром. С ним я не получаю своего тела обратно. Мужчины поглощают нас.
– Забудь слово "Я". Я – это грёзы. Ты чья-то копия.
……
Как-то, куда он должен был войти незаметно и воровать, стараясь остаться незамеченным, надеясь, что совершит всё, что ему нужно, не принимая в расчет эти ночи, жаждущие быть названными, окликнутыми, обозначенными. Как бы я хотела совокуплений с телами безыменными, ничего не требующими от меня, моего удовольствия. Но это невозможно, ибо живое живёт для себя.
Только тогда, когда ты – это ты, можно увидеть себя во всех отражениях.
Я:
– Джойс, покажи мне, кого желать.
Джойс.
– Я хочу, чтобы ты почувствовала, что у тебя есть возможность множества тел.
…….
– Как ты отличила меня от других?
Мы были одни.
– У тебя догенитальное мышление. Ты бесчувственней камней. Твой мужчина превратил тебя в неживую материю. Зачем тебе сексуальность, как и другим женщинам – у тебя нет своего органа желания. Вообще, гениталия одна – пенис. Все остальные – его отсутствие.
Ее слова вливались в летний день.
– Ты хуже странника. Раздвинь, пожалуйста, ноги, не пугайся желаний. Они –
не твои. Не бойся соблазнять и отказывать. Не считай себя обязанной отдаться, только потому что ты красива. Не испытывай чувства вины, если у тебя нет желаний. Будь сходной с порочным светом звёзд, это не твой порок, а тех, кто смотрит на тебя.
Она пересчитывала вещи, запутавшись в них и чувствах к ним, принимая тень желанья за тело, внезапно забытое кем-то и не очерченное перстом. Незамеченное тело – сор во взгляде, ведь увлекаю не я, а раздвинутые пространства, очерченные живыми и трепещущими линиями. Ее мысли оставались лишь предположениями, ведь тот, кому были предназначены раздвинутые ноги – кому принадлежит весь мир – расшифровывал их иначе, и он заставит нас смотреть на мир его глазами...
Джойс:
– Я – асексуальна. Ненавижу совокупления и проникновения. А ты? Ждёшь их?
Джойс не соблазняла никого. Её тело прекрасно, но в нём нет места желанью, знаков для приближения, в нём всегда звучит ответ: нет.
– Речь не о тебе, – продолжала она, не принимая в расчёт мои мысли, – в мужской плоти нет соблазна, в них не находишь ничего, чего бы не было в тебе, чего бы ты сама не имела.
Я:
– Ты назвала многие мои имена, напомнив мне всех, в кого я уже превращалась, кто давно во мне. Но если ты ещё настаиваешь, я хотела бы быть тобой.
Она не подняла глаза, изумленные и больше, чем окна.
– В одном теле не может уместиться весь мир. Я возьму только твоё имя, всё остальное будет моим, похожим. Но ты будешь иметь право на принадлежащее мне, как и я – на твоё – это ад равных. Мы вдвоём будем прекраснее, Джойс.
Время не уходит, забивается в углы, в платья, в шкафы, создаёт иллюзию, что мы долго есть.
Вспоминая Джойс, я переворачивала её слова, зарывалась в них. Искала её книгу. Но... ничего не оставалось, как придумать, что написала Джойс.
Она хотела, чтобы пол ушел от неё.
Джойс:
– Я не считаю себя женщиной, имея её облик, потому что не хочу разделять её участь, и я сделаю всё, чтобы оградить себя от мужчин. Благодаря их участию соединение тел становится откровенной гадостью.
……
Что бы сказала Ив, когда покидала их? Если бы сказала.
– Наше время разное, вы пребываете в сознании, а я хочу жить во внешнем мире. Мне не попасть в ваш внутренний мир, я среди предметов и вещей.
Ив лежала на песке. Сейчас, пока ей ничего не угрожает, пока рядом нет мужчин, она впитывает бессонный пейзаж, и ощущение хрупких песчинок разливается по её органам, тёплая застывшая в глазах ночь дребезжит, удерживаясь на тонких нитях прикосновений к коже. Она не хотела расставаться с мимолетной ночью. Хотела остаться в ней навсегда, впитать её в свои клетки, чтобы потом она могла выплеснуться во внешний мир, воссоздав себя заново, и снова Ив могла бы пребывать в ней и становиться eю.
– Как я хочу, чтобы кто-то из вас увидел, что я стучусь в дверь, и не открыл, потому что не узнал меня. Почему ты не вышла навстречу, когда ждала меня, искусанную улицей. Не знаешь? Джойс? Ведь я возвращалась. Не помнишь? Ты всегда смотрела в окно, когда я уходила. Это я, Ив. Ты что, не узнала меня? Ты же сама дала мне это имя.
Дверь открылась.
Джойс вошла. Ив услышала за спиной её шаги и вздрогнула.
Она вернулась, чтобы разрушить наше представление о том, что существуют вещи, которые зависят от нашего желания и нежелания. Она ушла ненадолго, чтобы увидеть, как я буду искать её. Она ждала моих слов.
Джойс:
– Ничего не произойдёт, пока я не произнесу: не помню, что я была. А Ив в другой комнате тает, расстёгивая окна, и в них врываются улицы.