Рефлект...куадусешщт #38
Семён Крайтман. СТИХИ
* * *
Агасфер не получает письмА.
закрывает окно.
не спит.
за окном темнеет лоза.
на стекле дрожит
виноградный лист.
сыреет осенний вечер.
дело идёт к дождю,
a дождь обещает сон,
сон о хрупкой девочке,
из нездешних, других времён.
и боясь не услышать ,
как в дверь стучит почтальон
Агасфер от страха
становится суетлив и вечен.
он не спит,
он смотрит из воющего далека,
на прошедшие города, года..
и строку стиха
последнюю перечёркивает.
открывает какой-нибудь "Абсолют" или какой-нибудь "Чивас"...
и непременно лёд.
три кубика на стакан.
а Господь в это время
перетаптывается в облаках
и разводит руками:
– извини меня, так получилось.
* * *
и вот с тех пор
не проходило дня
чтоб утром,
глядя из окна,
меня
не забывала ты.
и получаться
с годами это
стало лучше.
труд,
терпение
всегда своё возьмут.
и вот с тех пор
не проходило часа,
чтоб я, ключoм царапая замок
почтовой дверцы,
не искал листок,
записку, букву, чёрточку,
и лишний
раз убеждаясь:
– почтальон в беде
не уходил придумывать себе
тебя и всё
описаное выше.
садясь за стол у жёлтого окна,
я ждал, когда слепая пелена
задрапирует стены
и всего лишь
на несколько минут позволит мне
увидеть утро, женщину в окне
и обратиться к зеркалу:
– а помнишь?
минуты прожиты.
в лицо плеснув водой,
я выхожу во двор.
наперебой
чуднЫе птицы, выражая радость,
чирикают насмешливый мотив,
увидев как валюсь я,
зацепив
лежащий у порога
пыльный август.
* * *
о чём бы писали поэты не будь зеркал,
комнат покинутых,
утренних коридоров?
окна гостиницы открываются в облака.
внизу, в зелёных кустах, копошится город.
говорливый, тесный, высокий.
стекло и сталь.
тем неожиданей среди башен увидеть дворик
англиканской миссии.
в окружении тёплых пальм,
в душной тенИ – церквушка.
за нею море.
порт.
китаянки.
кукольные глаза
какой-то династии,
давно потерявшей возраст.
чужие мужчины их держат несмело за
детские бёдра.
к лицу прилипает воздух.
жара,
колышется море,
огни...
потом
пары заходят в бар.
садятся за стол у двEри.
мужчины пьют и смеются,
пытаясь не вспомнить дом.
и ждут,
чтобы всё это кончилось поскорее.
* * *
покачнулась на ветке.
щёлкнула.
сорвалась.
затрепетала крыльями торопливо.
из ладони в ладонь
я ссыпаю горячий кварц.
ветер ерошит его.
ветер дует с залива.
если к морю лицом,
где косяки сирен
пенную, тихую песню свою канючат....
слева земля.
её называют "плен".
справа тоже земля.
её называют "случай".
а внизу города
про которые я писал.
пределы Дана,
отдыхающие от зноя.
словно спящая женщина
с морскими блёстками в волосах.
легко укрытая
тонкою простынёю.
* * *
вокзальный буфет,
где щербатый пол
тоскливо и тяжело пропах
варёной капустой,
сырой крупой,
тамбурной случкою впопыхах,
закрывают в полночь.
гремит замок.
скуластая женщина
из ведра
тянет серую мешковину:
– куда , милок?
и я говорю:
– туда...
и киваю на окна,
где ночь и муть
и Урал и Евус,
где по кaмням
да по тропам хвойным
держать мне путь
вернее ему – меня.
и курлычет голубь,
и бьёт в стекло,
и женщина мажет воду
и говорит:
– слышь, нерусский,
прими своё барахло.
и вообще замри.
* * *
прошло сто лет.
полковнику никто....
так что же скажешь о простом майоре?
похожее на старое пальто,
забытое гостями в коридоре
висит недвижно небо за окном
в размытых складках, трачeнах, прорехах.
и тянет прелой горечью ореха
и сам майор
не помнит ни о ком.
приходит вечер.
женщина права.
всё исчезает вдруг,
как скорый поезд
на переезде:
прошлые слова,
потом тоска по ним
потом способность
почувствовать тоску.
Беги, лови
рассеянные пO ветру фигурки.
майор ведёт.
майор играет в жмурки.
хватает воздух в поисках любви.
и лета ждёт.
и узкою рукой,
такой обратной званию «военный»,
он по окну катает мякиш хлебный
солоноватый, слипшийся, ржаной.
* * *
дождь падает клочьями,
брызгами,
как слюна
бегущего пса.
получилось так, что любые
в последнее время
мною
придуманные письмена
начинались словами: "прощайте, мои дорогие"
ночь лежит на руке
увесиста и мягка.
напоминая о свежевскопанном чернозёме,
темнота продавливается через пальцы сжатого кулака.
люди живущие в ожидании поезда, на перроне,
ещё не знакомы с истиной: поезда –
выдумка долгих зим да сырого ветра.
как ребёнок, впервые узнавший
про "никогда"
я стою, зажмурившись.
опасаясь поверить в это.
за моею спиною дождь шевелит леса,
станционный дядька
греет руки на кружке с чаем.
"что уж теперь... " – говорит. " теперь – говорит – ты сам"
господи – бог мой,
я так по тебе скучаю.
* * *
город, который пытался
отнять у меня бессмертье.
заставлял озираться.
вечерами смотрел мне в спину.
по замёрзшей реке позёмка,
шершавый ветер.
словно Господь,
обдолбавшийся кокаином,
холодной ноздрёй
волшебную тянет пудру.
задыхаясь бормочет,
заходится рваным смехом.
со слезящхся глаз своих
её перепутав
с рассыпанным им же
сухим и когтистым снегом.
жёлтый зрачок чернеющей в небе птицы
видит поля, болота,
заснеженные леса и
город,
где
воспевая хвалу дантисту,
как золотая фикса блестит Исакий,
видит окно
длинной пустой квартиры –
бледная лампа
ржавчина на обоях.
я читаю книгу
отмечая страницы нOгтем...
и пошёл,
и сделал сундук из ветвей ситтима
в полтора локтЯ шириною и высотою
а длиною он был
в два с половиной лОктя....