Рефлект...куадусешщт #40
Игорь Сорокин. по барту ру
Автор визуальной работы - M.Trigub
– ...бывают фразы, которые меняют мир, – сказал маленький человек и посмотрел на эстраду
– интересно, например?
На эстраде ничего не происходило. Только солнечный луч так падал между пюпитром и барабанами, что хотелось остаться навсегда.
– Alea jacta est.
– ну и что. Вы сказали эту фразу и ничего не произошло. Я скажу эту фразу, и снова ничего не произойдёт. И официант скажет эту фразу, и тоже ничего не произойдёт, и Сергей Самуилович скажет эту фразу, и ничего не произойдёт. И Дора Александровна скажет
– пожалуйста, хватит, – тихо сказал Чемпион.
– и ничего не произойдёт.
– вот Вы думаете, что Юлий Цезарь сказал эту фразу. А на самом-то деле её сказал тот, кто её записал. То есть скриптор. И вообще неизвестно, что там на самом деле сказал Цезарь.
– неизвестно. Но римский сенат побледнел.
– ну и пусть записал. От записанной фразы ничего не происходит. Вот я пишу эту фразу на салфетке. И вы пишите, пожалуйста. Пишите, пишите! И Дора Александровна пусть пишет. Все пусть напишут. Мы сложим эти салфетки на поднос и отдадим официанту – он отнесёт их вон за тот столик, где скучает эта молодая особа, и, вот увидите – ничего не произойдёт.
– ничего подобного – уже произошло.
– это не из-за наших слов – ей просто надо было в туалет.
– пластическое благородство, христианская власяница, янсенистская бледность, принцесса Трезенская и Клевская, Микенская драма, дельфийский символ, солнечный миф.
– у меня была в жизни такая фраза, – тихо сказал Чемпион.
– интересно. Произнесите же.
– у меня в жизни была такая фраза, которая перевернула весь мир.
– иногда вот так придёшь вечером домой, а там всё так, знаете, как будто уже всё произошло...
– вот видите – она возвращается, – перебил четвёртый персонаж.
– луч сместился, – заметил маленький человек.
– и она возвращается.
– «Ведь никто никогда не жил ни для себя, ни для других. Все жили и живут для одного – для трепета», – сказал Чемпион и проткнул спицей яблоко.
– для чего, для чего?
он старался о незамечаемом – о каких-то там пиу – звуках, свойствах, паузах, буклях, о роли бабочек, выточек, фраз, на примерах газет, отражений, заметок, обязанных умереть, улететь, стереться, о каком-нибудь знаке, о преткновении, солнечном зайчике, запятой.
– вся сила в ещё не рождённом
– знаю
он носил бабочку так, будто собирался на пожар. В странных трудах спотыкался, сбивался, на частности – выскажись – ясно, свидетельство – молодость, молодость мыслей – они бесконечно ветвились, выпочковывались, собирались зреть в голове... Так влюблённый юноша может за час передумать всё на свете: он ещё не умеет укладывать кабель мысли в меловом коридоре сознания.
– треть, матушка, надлом. Спаржа, оливковое масло, пармская ветчина.
– взрываются почки. Сок одного лимона.
– шумит ветка.
– дамы в шляпах. Партер. Сыр.
– дамы в шляпах в партер не пройдут. Чеснок.
тот, кто запел плечом к плечу над могилой глухое «Вы жертвою пали», кто допел до высокого «Падёт произвол и восстанет народ…» – тот переродился физически. Заболел туберкулёзом революции, выбросил с комом глины в яму всё прошлое, готовый отдаться борьбе – уже не важно: какой, за что. Такова великая сила искусства и случая. Четвёртому не бывать.
– после двух часов вход в зрительный зал воспрещен.
– «Танец с саблями» возник у Хачатуряна, когда Хачатурян чистил металлической щёткой сковородку из-под мяса.
– белые лайнеры ходят по небу моря.
скорлупки с парусами жмутся к земле. Одна улетит – высоко-высоко. Станет месяцем и ятаганом. Будет сидеть у высокой стены, увитой плющом. Зимой. До самого неба. До тех пор, пока она не обрушится на тебя. Пока она не обрушится на тебя. Пока она не обрушится на тебя.
– кто она? Надеюсь, вы про любовь. Про себя.
– виноград.
вот он читает: «тогда Шувалов сказал Лёле: – происходит какая-то ерунда. Для меня перестают существовать законы». При этом думает: «это всё от любви», истекая абрикосовым соком. Всё, что можно в безмолвии (только не «диалог»! только не «диалог»! – так, так, чтобы не было и намёка на лукавство, агрессию, шантаж. И на диалог). Текстом было практически всё. Великий дар скромности.
– Слева напра. Вот он. Чистый логос пронзает миф.
язык, как мир, передышка, как французский батон, поцелуй, как болезнь.
– тактактак говорит пулемётчик – тактактак
ради анализа, ради работы, мозга, ради меловой стены в коридоре, на ней нацарапано: любой лепесток, травинка – из тёмного леса на свет – в гербарий, в таблицу. Они не станут шуметь, голосить на ветру, пугать обитателей. И тут вот длина прилавка составит 149 сантиметров – одну стомиллиардную долю расстояния между Землей и Солнцем.
populus tremola. populus tremola.
– для чего, для чего?
– объясняю.
– битва и барт. Тогда.
скорее, скорее – ветер и провокатор. Запутать потом, как-нибудь. Выведать истину, дать. Заставить противника. Знаете, ветер, внутренний ветер, и снег перед самым дождём.
– гэ-четыре
француз и приличие, барт. Перепутать, поднять несводимое, наоборот – развести. Оптика – смерть – микроскоп-телескоп. Высота его задней стенки, разделенная на ширину окошка, дает нам 176/56, то есть 3,14. Высота фасада составляет девятнадцать дециметров, то есть равна древней Греции, лунному циклу, числу одинаковых лет.
– а-два
сумма высот двух передних ребер и двух задних ребер подсчитывается так:
190 х 2 + 176 х 2 =732, это дата победы при Пуатье. Микроскопы сперва были медные и красавцы. Потом уже стали черны – меньше блестеть и мешать – но всё же, как лебеди. Он разводит донельзя наслаждение и удовольствие (близко!) – делает их врагами. По пути тайком подменяет конфликт. Принцип различия, барт. Это тонкости очень французского свойства. Удовольствуйся горечью:
– ранил
«конфликт есть ничто иное, как различие, доведённое до степени нравственного столкновения». При том, что «столкновение есть ничто иное, как конфликт, доведённый до степени нравственного различия», а «различие есть ничто иное, как столкновение, доведённое до степени нравственного конфликта». довольно! дада! довольно!
– убил
О, он нашёл свою чистую ноту наслаждения и, зарифмовав её с чистой нотой различия, всячески старался развести их со своими поддельными грязными врагами: удовольствием и конфликтом, удовольствием и конфликтом, удовольствием и конфликтом.
– огонь!
мысли Барт не высказал, собственно, ни одной – всё уже было. Разве чужие: переложил, перевыразил, перевыколпаковал. Но более всего – раскавычил. О, с особенной нежностью. Тигровые орехи, перепелиные яйца. Это с мыслями Ницше. Пинцетом, пинцетом – дёрг! – пестик за пестиком, не торопясь, тычинку в тычинку – кавычечки. Ницше!
– и для этого он снимал. Извините, оговорился, – перчатки.
– хорошо, я скажу об этом. Здесь, внутри, нет ни одной моей мысли.
помните, она надевала крепдешиновое платье, белое, как первый снег, а иногда – длинный шёлковый, с оборками, пеньюар, похожий на гроздь бело-розовых хризантем, – теперь считается, что такие пеньюары для зимы не подходят, но это неверно? Помните, она шла долго, долго – инфернальной невестой – пока все молчали? С прустом.
– лёгкие ткани и нежные тона в тогдашних жарко натопленных, отделённых портьерами гостиных – о них романисты, стараясь выразиться изящней, писали, что они «подбиты уютом». Они придавали женщине такой же озябший вид, как розам. Розы, несмотря на зиму, красовались возле, будто весна на дворе.
– та стояла во всей румяной своей наготе. А летом был мокрый асфальт, утро. И сквозь лёгкие ткани светило последнее солнце.
– створки расходятся.
– ковры приглушают звуки, хозяйка дома сидит в глубине, вы появляетесь неожиданно, она продолжает читать. Она хочет огромное зеркало, собаку, детей, выход в сад. Вы подходите к ней вплотную, вы маленький человек, а между пюпитром и сценой четырнадцать яблок. Есть упоение. Есть барт и пруст. Вы надкусываете, вы переходите через дорогу. Берёте цветок. Впечатление приобретает тяжёлую романтичность, к очарованию примешивается страх подслушанной тайны. Им и сейчас ещё веют на нас воспоминания о выходивших из моды платьях, при виде которых рождалась мысль, память и женщина — героиня романа.
– о, да! И она всё роняет, всё роняет, роняет, роняет.
– довольными остаются те, кто не слышит друг друга. Кто способен всё выплеснуть. Те, кто слышит друг друга. Слышит то, что хочет услышать.
– можно молчать.
– меня интересует молчание.
– рыбы эротичны.
– они перебирают и отталкивают воду, двигают мир
– сквозь них бесконечно проходит влага
Николай Чернышевский, причины падения Рима, стеснительность форм, безысходность, грабительства, самоуправство: «...варвар был не таков: он резал людей так, как школьники бьют мух – без надобности, от скуки» – ни колебаний, ни опасений и ничего дурного. «Я хорошо служил своей родине и имею право на признательность её» – чёрным по красному туфу. «Он делал это с тем чувством, с каким мы выпиваем рюмку вина или садимся играть в преферанс». На его могиле готы зачертили лишние буквы.
– органы рыб – сама влага.
– у них не бывает стыда, не может быть срама.
– но они и не любят. мёртвые.
– они просто холодные.
– вот, допустим, мы живы.
«я хорошо …жил… и имею право на приз…» –
говорят, евреи прекрасные любовники. Именно поэтому еврейские девушки и юноши так прекрасны, а старухи-жидовки так страшны, а старики так никчёмны. Пока есть любовь. Немец, дазистфантастиш, холодный огонь. Француз, даазисткляйнекатастроффен. Повитух революции. Господа, предлагаю самим отправиться и измерить отдельно стоящую будку. Вы увидите, что Толщина прилавка составляет 3,10 сантиметров, а Ширина наличника – 8,8. Заменяя целые числа соответствующими литерами алфавита, мы получим C10H8, формулу нафталина.
– вопрос о счастии неотделим от вопроса о бессмертии
сумма ребер равна дате победы при Пуатье. Китайцы же не ведают старости. Они, пережив трепет, переходят к опытам. Китайские старики ложатся с молодыми девушками и тем молодеют. Они колдуны. Они относятся к ним, как к своим молодым матерям. Ролану Барту Бог дал великий дар скромности, читателя, скриптора, ницше. Мёртвого автора в папоротниках. Огонь королевы птиц. Забор из кареток. Китайские девушки ложатся со стариками, из уважения, и продлевают жизнь. Они относятся к ним, как к будущим детям. Ведь никто никогда не жил ни для себя, ни для других – все жили и живут: для опыта. Говорят, говорят китайцы прекрасные любовники. Как все дети. И китайских старух не бывает. Французов немного жаль. Французы, французы, французы…
В Саратове есть тополя – их листва серебрится на солнце, сливается с Волгой.