РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Роня Хан

Полеты были запланированы на осень. Алёна. Пряник

03-01-2019 : редактор - Женя Риц







Полеты были запланированы на осень

Каждый год Олли мастерил себе воздушный шар, собирал топлива и запасался терпением.
По вечерам Олли рисовал. Он начинал выводить круги на полях тетради, а потом переходил на стены. Тетради ему не хватало. Олли закрашивал свои предыдущие рисунки белой краской и каждый раз начинал заново.
Все было для него очень просто. Точнее стало, когда он ушел. Это случилось пять лет назад. Олли, такой терпеливый, старался и отдавал свою жизнь по кусочкам каждому, кто этого просил.

Олли, когда выходил курить, смотрел на старый серый дом и кусочек неба и просил Мироздание о чем-нибудь простом и незначительном. Просил шепотом, умолял, старался выразить свою просьбу как можно точнее, чтобы опять не получить по носу.
Но каждый раз у него ничего не выходило. Олли смеялся, смеялся, плакал, пытался снова и снова. Но Мироздание было непреклонным. Ему нужно было научить Олли быть сильным. И пока этого сделать не получалось – уроки повторялись.

Семь лет назад Олли встретил девушку, которую полюбил. Они сидели на балконе. У нее были тихие глаза и красивое имя. Она тоже готова была раздавать свою душу на кусочки. Тикало время, и она забыла, что ради любви можно сделать все что угодно. А Олли – забыл, кто он. Растрепался, раскрошил себя, перестал рисовать.
Олли пытался бежать не один раз. Но не мог, потому что любил и готов был вылить свою душу до остатка той, которая была с ним. Очень долго ему хватало собственной любви и забвения, в котором он находился, чтобы не утонуть.
Но прошло два года. И молчаливый, растерянный, разбитый Олли ушел. Нашел ту недостающую капельку храбрости и свободы, чтобы уйти. Она, его любовь, приходила к нему во сны, цепляясь за рукава, отрывая пуговицы. Во снах Олли ее глаза наливались ненавистью, щеки горели, и она скалила зубы, как отвратительный в своей ярости зверь. Тогда Олли понял, что все прошло, а она – больше не казалась ему красивой. И все стало молчаливым, словно бы отключился звук. Разговоры перестали иметь какой-либо смысл, руки двигались сами по себе. Олли снова попробовал рисовать, но картинки получались смазанными и бессмысленными.
Нужно было искать силы, чтобы идти дальше. Вспоминать потихоньку, как он рисовал, как бегал, как разглядывал узоры в облаках. Как варил каши по утрам, как любил бабочек и лазать по деревьям.

Олли надул воздушный шар дымом из собственных легких (он очень много курил), забрался на крышу и отпустил его в подарок ветру. В этот шар Олли выпустил всю горечь своего дыхания, и тот полетел. Да, полетел, несмотря на тяжесть воспоминаний, которые нес в себе.
Тогда Олли понял, что шар все равно полетит, чтобы в нем ни было, какие бы тайны он ни нес. Олли решил летать.
И каждую осень, как дань своей свободе и времени, которое позволило ему выдохнуть все свои горести и глубоко, наконец, вдохнуть – Олли включал керосиновую горелку и отправлялся лететь. Он никогда не знал, где приземлится в следующий раз и просто повиновался ветру, который был единственным, кто смог избавить его от боли. Оказавшись не земле, Олли, оставив свой шар, возвращался домой. Шар он сделает новый, а ветер…
Когда-нибудь вместе с огнем, который его нагревает, чтобы шар мог лететь, сгорят и все его печали, сгорит и весь Олли. И появится новый, которому не больно и не страшно жить дальше. Сгорит весь маленький мирок, который успел заполниться чужими мечтами и сказками.

И сейчас полеты были запланированы на осень. Холодную в этом году, дождливую осень. Шумную от листьев и птиц, которые разлетались по своим делам.
Олли приготовил горелку и шар, который за пять лет научился шить виртуозно.
Все было хорошо. Олли жил этими полетами, а потом ощущением этих полетов, а потому – снова полетами. Но в этот раз шар начал падать (гигантская зубастая птица вырвала из него кусок). Земля всё приближалась, а Олли метался в корзине, выкидывая лишний груз за борт. Тогда только Олли понял, что хочет жить. Жить снова. Снова любя природу и людей, снова рисуя и бегая, разглядывая узоры в облаках, лазая по деревьям.
Но было уже поздно. Олли падал, чтобы разбиться в самом начале сентября. Чтобы больше не было больно, чтобы никогда не видеть звезды и не летать.
В тот день Мироздание ехидно усмехнулось и потерло руки. Но все-таки рябь прошла по озерам, а деревья зашептались. И облака сложились в сказочные узоры.
Олли выжил.



Алёна

Ты вышагиваешь марш. Топаешь по асфальту, который потрескался после завтрашнего парада довольных синих слонов.

***

Я спрошу у тебя:
— Почему синих?
А ты, подхватишь меня под руки и закружишь в вальсе, потому что очень любишь дождь, который начнется так кстати.
— Потому что так красивее! — Наконец, дождусь я ответа от тебя, смеющейся.
Но внезапно ты остановишься и побежишь отвечать на звонок таксофона посреди улицы.
— Алло?
— ...
— Простите, кто говорит?
— ...
— Вы ошиблись.
Тут ты замрешь, поправляя мокрые волосы, и посмотришь на меня. "Черт, это же таксофон! — Прошепчешь. — Спрашивают тебя".
Ты вовсе не будешь выглядеть испуганной, хотя могла бы. На небе тогда засверкают зеленые облака, а потом медленно начнут растекаться по вершинам домов. Оглянувшись, ты втайне обрадуешься, что успела ухватить то, что вижу я.

— Да, — скажу в трубку, которая будет пахнет металлом и ладаном.
— Здравствуй, — ответит бас. — Но я звал не тебя, — голос помедлит, кажется, немного смутившись, — а девушку в пальто и с грустными глазами. С тобой мы договоримся и без трюков с таксофоном.

(Ничего не понимаю.) Ты останешься серьезной, вглядываясь в мои зеленые облака, взамен даря мне кубики и пирамиды, которые рассыпала утром. Каждый день ты не забываешь сделать это. Нельзя, чтобы люди догадались, что трава больше не растет без твоей помощи.

— Алёна! Ты чего мне трубку отдала? Это же тебя.

Ты взглянешь на меня, укоризненно и насмешливо, дескать, мог бы и сам разобраться с этой сумятицей. Подойдешь к таксофону и начнешь рассеянно слушать. Будешь тихонько откусывать лепестки от цветов, которыми поросла трубка. Заметишь, что я все видел и снисходительно улыбаюсь, и прикроешь лицо рукой. Но лепестки не выплюнешь.
Разговор закончится, и ты позовешь меня спуститься на крышу, как я уже давненько тебе обещал. Мы спустимся, припрыжку и наперегонки, а ты — начнешь ловить сахарную вату, угощая ей меня.

— Эй! Я не люблю сладкое! Говорил же тебе!
— Эта будет не сладкая, специально для тебя, — ответишь мне, жуя.

Когда крыша тебе надоест, и одежда совсем обсохнет от недавнего дождя, мы спрыгнем в оранжевое море и будем кричать, пока все ветры не разлетятся, из своих подводных укрытий. Рыбы начнут благодарить нас, а ты — теребить меня за макушку, словно журя за очередную шалость. Потом мы вынырнем, мокрые до костей и перепачканные морем.

— Алёна, может, расскажешь уже, кто звонил? А то я жду-жду...
— Нет! А ты догадайся! — Вдогонку кинешь в меня хлопковым снегом, который все утро медленно поедал твои травинки.
— Допустим, кто звонил, я знаю. А что говорил?
Ты рассмеешься снова, звонко и пронзительно, так, что птицы не удержатся и поднимут тебя за плечи.
— Говорил, что любит меня.

А я и не сомневался.

***

Но сейчас — только начинается парад довольных синих слонов. А пока — засыпай.



Пряник

На столе лежал пряник. Его скорлупа трескалась и разлеталась от порывов ветра, который стал частенько захаживать в дом. Окна прохудились, обеспечив ветру свободу.
И не зря: пряник был приготовлен именно для него, заманчиво припрятанный посередине широкой столешницы. Припрятанный потому, что через стёкла ветру было нелегко добраться до угощения. Его приготовил мальчик по имени Карл.
Чтобы полакомиться, ветру нужно было решить задачку, создателем которой тоже был Карл. В подсказку мальчик оставил два предмета: часы с кукушкой и свой скелет в углу комнаты.
Но скелет появился позже.

 
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney