СООБЩЕСТВО

СПИСОК АВТОРОВ

Борис Херсонский

ЗИМА

09-01-2015





Зима
* * *
Призрак разрушенного собора
держит небо на трех золотых крестах.
Четырехслойные звуки хора
стоят на своих местах.

Благослови, душе, во гробе зряще,
Господи, воззвах Тебе, — блажен муж.
В небе ни облачка, и слепящее
солнце сияет из черных луж.

Глаз не поднять. Впереди — мельтешение.
Оттепель — обманка посреди зимы.
Богу во славу, родителям во утешение,
себе на погибель выросли мы.

Плечи расправили, души расплавили,
дар отцовский растратили до гроша.
Никто не скажет — ошиблись, правы ли,
ни одна живая душа.


* * *
Хорошая рифма — гроб и сугроб.
Что кровь и любовь. Но встречается реже.
Бумажный венчик, холодный лоб,
молитва в руке. Явление: те же

и неизвестность. Идет на крыльцо,
косясь на венок, прислоненный к стенке.
Ветер срывается, морща лицо,
как на сдуваемой пенке
по поверхности горячего молока, —

мне мерещатся издалека
пахнущий карболкой школьный буфет,
синий в царапинку пластик стола.
Щербленное блюдце, обертки конфет,
белковая пастила.

Тихоня-калитка, железный засов,
судьба отчизны на чаше весов,
будильник на семь часов.
Рифленый сапог, зеленый погон,
добряк-прокурор, суровый закон,
портреты — со всех сторон.

Подробности жизни, которой предел
положен позавчера.
Во дворе десяток подвижных тел,
недвижное — вон со двора.

За что горел — за то и потух.
И тащит душу добрый пастух,
как ягненка сквозь темный лес.
По снегу бежит безголовый петух,
что горлу — процессии наперерез.


* * *
Саночки, саночки, по снегу хруп-хруп.
Малого мальчика в санках везут.
Валенки, шарфик, цигейка-тулуп,
в детский сад, что на страшный суд.

Овчинка-спинка, сдвинулась вбок
ушанка, промерзший слюнявый шнурок:
бантик, двойной узелок.

Он видит лишь спину перед собой,
крест-накрест перетянутую платком,
да еще стоит на углу седой
инвалид с фанерным лотком.

На лотке шарики — цветная фольга —
на резинке: дернешь — и прыг! скок!
На запад идет живая нога,
культяпка — назад, на восток.

Саночки, саночки по снегу скрипят,
кошечки, кошечки на душе скребут.
Справочку, справочку печатью скрепят.
А ты не махай — не тебя гребут.

Ты молча стой, или волком вой,
стучи культяпкой по мостовой,
тряси седой головой.


* * *
Засунем сосульку поглубже в рот:
крутое детское порно.
Иней на створках чугунных ворот.
Собака лает задорно.

На тротуаре раскатан лед
черною полосою.
Скользит, чертыхаясь, прохожий люд.
Водку в авоське несет инвалид,
сверточек с колбасою.

Колокольчик бренчит — привезли керосин.
Вывозят мусор — заскрежетала
лопата. Ведрами папа и сын
уголь несут из подвала.

Порядок растопки — газетный ком,
лучина, дрова. Когда разгорится,
подсыплем угля железным совком.
Дверца чугунная затворится.

Упрись ладонями в кафель. Тепло
перерастает в жар, обжигая.
У печки от обуви натекло.
Лампочка светит, мигая.

Через два часа выгребаем золу.
Крупинки черные въелись в кожу.
Войду в прошедшее. Сяду в углу,
здешних жильцов не тревожа.


* * *
Не понимаю, как это мы
остались среди зимы.

Среди покосившихся старых домов,
среди поврежденных умов.

В промерзшем, загаженном парадняке
на ледяном сквозняке.

Даем прикурить. Бережет ладонь
слабосильный, нервный огонь.

Сидим с врагами за общим столом.
И им, и нам — поделом.

Смеемся, пока ледяной узор
не покроет наш общий позор.


* * *
Что ты глядишь, ведь тебя уже нет
в этом мире несколько лет.

Рассеянный зимний свет.

Вчера — два года, сегодня — пять,
послезавтра — не сосчитать.

Вечность приходит как тать.

Вот старик у письменного стола
говорит: «У нее в расстройстве дела,
с тех пор как она умерла.

Всюду — груды одежды, пыль по углам,
на полках разложен ненужный хлам.

Кто скажет, что делать нам?»

«Не выбрасывай лампочку! На нее
натянем носок, и затеем шитье
штопку на все житье.

В стопку сложим белье.

Потом мастикой натрем полы,
растянем простыни за углы,
покуда руки теплы.

Мыло — на терку, заварен крахмал.
Ты еще слишком мал».


* * *
Где-то зима — снег.
Покрытый инеем лес.
Ясный короткий свет.
Вещи теряют вес.
Четкий звериный след
ведет до кромки небес.

Там человек с ружьем
думает о своем.

На расстояньи руки
годы мои прошли.
Бог говорит — прореки!
Пророк говорит — внемли!
Нет подо льдом реки.
Нет под снегом земли.

Прорубишь лунку во льду —
крючок с наживкой в аду.

Не садись — замерзнешь! Не спи!
Тоже замерзнешь. Хрипи,
но дыши. Кашлем давись.
Осторожно! Затянет высь.
Это — единственный путь.
Только бы не уснуть.

Особенно — навсегда.
Тем более — без следа.


* * *
Лапкой заячьей золотую фольгу
кладут на белый левкас.
Словно отклик солнечный на снегу —
Матерь Божья, молись о нас
теперь и в последний час.

Затвердевшее тело вбок повело,
где совести быть — чернеет дупло,
просвети, там станет светло.

Кистью беличьей выбелена плавь,
штрихи в уголках глаз.
Богородица, не оставь,
Благодатная, молись о нас,
теперь и в последний час.

Слой олифы, венец, оклад,
не грусти, все пойдет на лад,
все пойдет на лад, все пойдут в барак,
там скрежет зубов и мрак.

Заточку в тряпочке — под матрас.
Матерь Божья, молись о нас
теперь и в последний час.

Тьму сечет прожектор во всю длину.
Чешет на ночь пятки петух пахану.
А под утро — то ли пахан храпит,
то ли смертно петух хрипит.

Выхода нет. Есть подкоп и лаз.
Расшалились мы. Глаз за нами да глас:
Матерь Божья, молись о нас
теперь и в последний час.


* * *
В последние годы боюсь зимы.
Думаю — пережить не смогу
рано наваливающейся тьмы,
свиста в ушах. На каждом шагу

окурки, стынущие плевки,
снега белесые островки
под буроватой присыпкой песка.
Смерзшаяся тоска.

Я ношу свой страх под пальтецом,
прижав ладонью, чтоб не обронить.
Смотрюсь в витрины. С таким лицом
старухи слюнявят нить.

Как будто хочу дыханья тепло
протащить сквозь ушко декабря,
но пальцы судорогой свело.
Манекены глядят сквозь стекло,
ни слова не говоря.

2004-2006
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney