РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Улья Нова

Фиолетовая листва

17-01-2011 : редактор - Женя Риц





   Один человек упал лицом в грязь, был уличен в растрате государственных средств, отстранен от дел и уволен со всех постов. Сердце не выдержало. Жена похоронила его с должными почестями, как-никак, в молодости он был подающим большие надежды архитектором.
   Попав в мир нездешний, человек был искренне тронут тем, что все еще существуют его размытое сознание, расплывчатая душа. Но оказалось, мир нездешний – бескрайнее зловонное болото, жабьей кожей темнеющее под дождливым подобием неба, горьким и мрачным, словно кто-то закрасил его смесью бетона и горчицы. Человек плакал, а трясина потихоньку засасывала его. Он мог бы утонуть вторично, смирившись с вечной чередой падений в грязь и умираний. Но вместо этого он изгнал смятение из души, встряхнулся, да так, что присевший отдохнуть и погреться в его шевелюре призрак мухи, наверняка, получила пожизненный или посметный (тут путаница понятий) нервный тик. Потом человек, кряхтя, выполз из топи и принялся горевать. Он сидел на кочке болота, обняв колени, и задавался вопросом: попав сюда, сможет ли жена смириться с тем, что больше никогда не увидит маленький городок, где родилась, росла и прожила всю жизнь. Там узенькие улочки с низкими домами цвета ирисок, окутанные ароматами лимона и карамели. Там разноцветные навесы кафе и полупустых ресторанчиков. Во дворах слышатся смешки, ворчание стариков, песни котов, удары нардов. Белые простыни аккуратными рядами сушатся на ветру. Солнце просвечивает насквозь детские ладошки кленов, растущих вдоль тротуаров. Сможет ли она смириться, что больше никогда не увидит загородный дом, где шуршащие циновки, кружевные скатерти и расшитые наволочки на маленьких упругих подушечках. Будет ли она достаточно сильной, чтобы пережить вечную разлуку с пекинесом, с клумбами тигровых лилий и старыми качелями, что поскрипывают в саду между грушей и вековой ивой.
   Пока он предавался печали, ненасытная жижа втянула его по пояс, пришлось опять выбираться, кое-как распихивая волокнистые глинистые топи болота.
   В безвременье человек бесконечно бродил по сумрачной пустыне, это было не таким легким делом: кое-где трясина была голодной, норовила заполучить странника в свои волокнистые смрадные глубины. Но наш герой не боялся утонуть, не беспокоился за себя, не трусил и не паниковал, взгляд его сновал до горизонта и обратно, сосредоточенные поиски занимали его и берегли от всех опасностей мира нездешнего. И вот, наконец, однажды ему удалось найти хрупкое полумертвое деревце с сухой фиолетовой листвой. Какой была листва там, откуда он родом, человек не смог припомнить, как ни старался. Цвет листьев липы или груши в их саду начисто ускользнул из его памяти – вот следствие невнимания к мелочам, рассеянности и вечных неотложных дел, которые всю жизнь занимали его, отвлекая от чего-то неуловимого и по-настоящему важного. Но делать было нечего, он целую вечность трудился, представляя, какими должны быть сваи, чтобы удержать город на поверхности болота. Он старательно представлял, вспоминал, выдумывал эти свои, и от его упорства они возникли. Потом он долго вгонял их в бурлящие, страшные топи, пока не набил достаточно колов в мягкий скользкий живот болота, а после создал на них плотный настил. Он так долго выдумывал, представлял, мечтал об этом настиле, был так невыносимо упрям, что настил в итоге возник и покрыл обширный участок болота тремя слоями дерева. В стороне он растил хрупкие кустики, отростки которых выудил из своих рассыпающихся в пыль воспоминаний. Изнывая от жажды и холода, с особой заботой он выхаживал черенки полумертвого деревца с фиолетовой листвой. На прожорливой зловонной тине деревца развивались медленно, словно исподтишка разворачивая клейкие, прозрачные листочки.
   Опечаленный, он больше не берег себя, до семи потов концентрировал воображение, выжимая из души уютный голландский домик, новенький мраморный фонтан, усыпанные гравием дорожки, аккуратный газон, рябины, черешни, яблони. Раз уж не вспомнить, какая у них там листва, пусть она будет фиолетовой. Так на месте болота появились дом и сад. Но человек не унимался, все частички его существа болели и трещали, словно вот-вот разорвутся. Он вспоминал, преодолевая отчаянье, до мельчайших подробностей восстанавливая в памяти камин и то, что стояло на черной мраморной полке. Он восстанавливал каждую завитушку старинных часов, то, как пела кукушка, стрелки и маятник, хотя здесь время было мертво и в стрелках не было совершенно никакой надобности. Постепенно он выдавил из себя столовую с плетеными стульями, овальный стол из стекла и дерева, а на столе припомнил корзину с фруктами и вазу с ландышами. Затем, будто утомленный фокусник, он все же извлек из себя веранду, половина окон которой – витражи, создающие цветную мозаику на белом вязаном пледе, что небрежно накинут на диван. Он так увлекся, что уже не чувствовал истощения и боли. Восстановил все, до умывальника, до кафеля в ванной, и не заметил, как от всех своих мук окончательно превратился в тень. Невесомый и прозрачный, он скользил по дому, придирчиво осматривал каждый уголок, каждое пятнышко, проверяя, все ли на месте, все ли как там. Поправлял накидки на креслах, смахивал пылинки. И ждал.

   Когда женщина вошла в мир нездешний, она очутилась в знакомом саду, где деревья шумели фиолетовой листвой, их было так много, что казалось, небо тоже нежно-фиолетовое и приятно прохладное. Под ногами женщины шуршал бархатный ковер трав и цветов, а в мраморном фонтане искрилась прозрачная дождевая вода. По гравию дорожки женщина направилась к дому. Такому же, как тот, в котором она совсем недавно, седая старушка, жила. И по которому, ослабев, еще неделю назад передвигалась на купленных сыном ходунках.
   Вокруг дома оказался такой же цветник с тигровыми лилиями, а внутри была веранда и диван с расшитыми подушками и знакомым, шерстяным пледом. Вот только в столовой, за круглым семейным столом, темнело что-то тревожное, как серая клякса на старой фотографии, как тень, которая отделилась от обладателя и легла произвольно – вертикально на плетеный стул, возле окна. Женщина встревожилась, содрогание и волна холода пробежали по ее душе. Она заключила, что тень – это недобрый осадок прожитой жизни, то самое наказание, которого не избежать. Или воспоминания, они ведь и здесь не дадут ей покоя, а будут терзать и вечно загораживать свет серой тусклой лентой тени.

   Неизвестно, сколько, ведь время там не властно и бессмысленно, женщина и тень жили под одной крышей. Сидели и читали газеты на разных концах дивана. Спали валетом на железной кровати, пружины которой скрипели даже громче, чем дома. Все чаще и чаще женщина начинала беспокоиться, по ночам она беззвучно плакала, ей хотелось побыть одной, пройтись по тенистым дорожкам под фиолетовым небом, забыться в беседке, увитой плющом и диким виноградом. Но тень везде следовал за женщиной по пятам, маячил за спиной, таился неподалеку от пруда, мелькал между мшистыми стволами деревьев в саду. Темнел в углу кухни, наблюдая, как женщина готовит.
   Женщина старалась обмануть тень, пряталась в уголке спальни за прабабушкиным креслом, пахнущим в точности как дома: тремя поколениями кошек, гвоздичным маслом и перхотью. Иногда женщина, улучив мгновение, юркала в старый дубовый шифоньер и, затаив дыхание, сжималась там, боясь пошевелиться. Тогда, обезумев от тоски, тень метался по дому. И все, где бы тень ни пробегал, становилось пасмурным и хмурым. Темнели цветы, деревья пугливо шумели. И мрамор фонтана покрывался серым налетом, а вода становилась стальной и холодной.
   Женщина могла бесконечно сидеть, притаившись в глубине шифоньера, вдыхая вековую пыль старых платьев и забытых угольных утюгов. Она дрожала и плакала, ей было холодно, точь-в-точь как много лет назад, в день свадьбы. Родители выдавали ее замуж за молодого архитектора, которого она видела один единственный раз, на вокзале. Он показался ей плотным и пружинистым, упитанным, как молодой бычок. Ее отец и брат шумно суетились вокруг будущего зятя, он как раз сошел с поезда, вырвался из большого города, сбежал от богатой пожилой покровительницы в провинцию. Она стояла в сторонке, под вокзальными часами, не решаясь подойти поздороваться, с первого взгляда почувствовав оскомину прошлого и прояснив, что полюбить этого человека не сможет никогда. Перед самой свадьбой она залезла в старый шифоньер, ее долго и суматошно искали, но под конец все же нашли. И, как тогда, давным-давно, дверца с тихим скрипом всегда приоткрывалась. Тень возникал перед глазами и робко маячил, наблюдая за женщиной и втайне любуясь ею.

   Однажды женщина не выдержала и обратилась к тени: «Не знаю, кто ты. И знать не хочу. Я устала. Убирайся подобру-поздорову, не желаю больше терпеть, как ты маячишь у меня за спиной. Это ты виноват, что мне тревожно, что я не могу найти покоя», – сорвалась, раскричалась и визгливые обрывки ее воплей метались по дому, проникая в сырые уголки подвала и под сваи, в болотистую жижу мира нездешнего.
   Вместо ответа тень серой капроновой лентой повис в воздухе позади мягкой кушетки, в тенистой гостиной, куда не суждено было прийти больше ни одному гостю. Там тень замер на ночь. И утром все ожидал чего-то. Но женщина снова сорвалась, прикрикнула и метнула в тень расческой: «Убирайся, ты действуешь мне на нервы. Пропади пропадом, оставь меня».
   Тогда тень направился к выходу. Он степенно струился, оставляя позади подоконники с геранью, библиотеку со старинными книгами, страницы которых пожелтели, обтрепались и покрылись жирными пятнами, слезами и отпечатками пальцев. Тень неслышно выскользнул из столовой, пролетел веранду, витражные стекла которой искрились. Потемневший, тень скользил прочь, будто желая поскорей освободиться от давящих стен дома, который и здесь оказался слишком тесен для двоих.

   Женщина на диване гордо расплавила плечи и, торжествуя, аккуратно расчесывала щеткой пышные золотисто-каштановые локоны. Долго-долго она так и сидела, одна, радуясь, что избавилась от давящих воспоминаний, от наказаний и мук, в затихшем, пустынном доме. Потом, вдруг, голубая ваза сорвалась со стола. Вслед за вазой спичечный коробок скользнул с каминной полки и медленно полетел из комнаты. Скатерть и две легкие подушки пустились следом, словно какой-то неведомый сквозняк увлекал их.
   Женщины вскочила и выбежала на террасу. К ее ужасу кружевные скатерти, старые пыльные пальто, утюги, салфетки на глазах уносились из дома. Вот уже, скрипя и шатаясь, царапнул пол диван, а затем, как большая неуклюжая телега неповоротливо тронулся в путь. Женщина вцепилась в мягкие подлокотники, прорычала «не пущу», – но это было бесполезно. Она упала, а диван унесся из дома, вслед за ним плыл шкаф, маленькая электрическая пианола, легкие мотыльки тюлевых занавесок, зеркала. Фотографии в рамочках одна за другой срывались со стен. Потом, скрипя, с места тронулась железная кровать, кубарем, ломая ножки покатился обеденный стол. Плетеные стульчики и два кресла неслись все быстрее и быстрее вон из дома.
   Женщина металась, стараясь остановить хотя бы тумбочку, набитую пудрой и духами. Хотя бы стеклянный журнальный столик, хоть пепельницу-раковину, утяжеленную большим камнем с морского берега. Но куда там, уже с оглушительным треском вылущивались из стен оконные рамы, со звоном лопались стекла осыпая все вокруг фальшивыми бриллиантами брызг. Массивный камин из черного мрамора, царапая паркет, медленно скользил прочь. Женщина старалась увернуться, а портьеры, портреты, тумбочки, ковры, зубные щетки, губки, кафельные плитки ванной летели вихрем, словно огромный пылесос засасывал их в свое темное нутро.
   Пару раз женщина все же попала под обстрел мелких разноцветных стеклышек витража, осколков кафельной плитки, паркетин. Она уронила израненные руки и подошла к пустому проему окна, что зиял на голой стене, с которой уже сорвало обои и штукатурку. Она подошла к квадратной прорехе в стене, погруженная в раздумья, стараясь отвлечься и укрыться от урагана вещей, покидающих дом. Выглянув наружу, женщина отпрянула, увидев топкое болото на месте тенистого сада. И горчичное небо там, где совсем недавно шумела фиолетовая листва. Ни дорожек, ни стриженых кустов боярышника, ни раскиданных в беспорядке рябин и черешен. Ни альпийских горок с задумчивыми серыми глыбами камней, ни клумб тигровых лилий. Вместо этого в прорехе цементной стены до горизонта простиралось бескрайнее топкое болото, бурля, чавкая и выпуская зловонные газы.
   Сквозняк превратился в настоящий ураган. Крышу унесло. Больше женщина ничего не могла различить, потому что пыль, куски штукатурки и цемента сыпались на нее со всех сторон. Она присела, зажмурилась, заслонила уши ладонями, чтобы не слышать нарастающий скрежет и треск.
   Наконец все вокруг окутала хлипкая ноющая тишина. Женщина осторожно протерла лицо и открыла глаза. Она лежала, поглощаемая илистой топью. Силы покидали ее, она все же попыталась встать, хлюпая по колено в топкой, зловонной грязи. Ничего не осталось от сада: ни деревца, ни чахлого кустика, ни былинки, – все унеслось. Густое илистое болото рыгало и бурлило вокруг. Но там, на горизонте, очень далеко, что это?
   Женщина присмотрелась. Там, далеко-далеко, действительно шел кто-то прозрачный, серый как тень, а за ним тянулся длинный пестрый шлейф. Прищурившись, женщина увидела, что этот шлейф дивно расшит. Целая аллея деревьев с прохладной фиолетовой листвой украшала подол, дальше в беспорядке были вытканы небольшой голландский домик, беседка, увитая диким виноградом, гостиная с камином, спальня с мягкой периной на железной кровати, веранда с витражными стеклами, а на веранде – диван с мягкими подушками и вязаным пледом...
   Тень удалялся, становясь все меньше. И вскоре стала неразличима вышивка шлейфа. Разнородные пятна становились квадратиками мозаики. Женщина снова прищурилась и, вдруг, ясно различила в отдаляющемся пятне лицо мужа. Она вскрикнула от неожиданности, что было сил позвала его, вцепилась в волосы, но было уже поздно – горизонт скрыл странника, догонять было бессмысленно. А горчичное небо нахмурилось, приготовилось напомнить, что оно все-таки небо, и разразиться затяжным осенним ливнем над миром нездешним.

blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney