РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Елена Ревунова

Немощь

20-01-2016 : редактор - Женя Риц






…сразу раскрывает все карты, не зная, что ему с ними делать. И действительно, почему реальность должна тебе что-то предлагать?


1.
"Космонавты говорят, что свет, поднимающийся над Москвой, за последние пару лет стал холоднее. Бледной неверной искрой пульсирует Токио. Весь остальной мир погружен в голубизну и мрак", - записала Наташа в специальной тетради.
Углем и темной тушью рисовала она руины дворцов, окруженные полыми бюстами с лицами знакомых женщин и мужчин. Женских лиц было больше, но все они носили едва уловимую черту однообразия. В глубине руин брала свое начало лиана, которая меняла свой вид по ходу роста: вначале тонкая, в редких усиках-иголочках, она становилась толще и покрывалась мхом, ненадолго уходила под землю, помечая место своего залегания пунктиром из разнообразных грибов странных очертаний, будто грибы схвачены в подражании каким-то другим предметам. Снова оказываясь на поверхности, лиана выпускала множество отростков с цветами и пышными гроздьями ягод – там, где гроздь касалась бюста, шла осыпающаяся каменной крошкой трещина. Лиана занимала всё свободное пространство листа. Завершая очередной рисунок, Наташа плакала, а затем что-нибудь съедала. Повторяющаяся избыточность рисунков вызывала у нее странную тоску, будто бы намекающую на безнадежность каких-то поисков. Загадочное искомое не могло проявиться и стать изображенным.
Свои рисунки она подписывала просто - "наташа". В ситуациях, которые соответствовали представлениям о том, какой должна быть ее настоящая судьба, Наташа представлялась не иначе, как Д.К.Т. - дочь космонавта Титоренко. По ночам она выходила на лоджию, покрытую старыми советскими коврами, и всматривалась в небо. Заметив там движущуюся красную точку, Д.К.Т. чувствовала, как на грудь к ней опускается животное в сухой и теплой коже и приставляет к сердцу короткий хобот. Тогда она открывала панорамы ***-мэпс, где всегда была ясная погода. Виртуальная, склеенная из картинок Москва, открыто и всецело представавшая за оконной рамой браузера, нравилась Д.К.Т. больше того невзрачного кусочка, который лежал по ту сторону окна ее спальни. Тем более что по запросу такого-то дома такой-то улицы можно было увидеть спину человека, который сворачивал за угол здания с круглыми окнами и не имел головы. Создатели панорамы это фотографическое происшествие никак не комментировали. Возможно, размышляла Д.К.Т., заменить фотографию с безголовым человеком на ту, где его нет, было невозможно, потому что человек присутствует в данных координатах всегда. Окончательно разрешить этот вопрос могли разве что космонавты, вооруженные тысячекратными сверхсекретными зумами. Д.К.Т. часто рассматривала безголового человека – его юношескую спину в серой майке, тонкие ноги в джинсах и задники кроссовок. Вскоре запрос такого-то дома такой-то улицы стал для нее ежедневным любовным актом. Когда чувство стало осознанным, Д.К.Т., проведя неделю в размышлениях, решилась посетить угол здания с круглыми окнами. В ночь перед поездкой ей приснилось, что она разворачивает панораму на 180 градусов, благодаря чему желанное туловище обретает голову.
Всякое перемещение стоило Д.К.Т. значительного количества сил, поэтому она ждала вознаграждения от каждой сколько-нибудь отдаленной точки пространства, которой ей удавалось достигнуть. Реальность, как она считала, устроена полнодушно и вследствие этого отзывчива к любому решительному действию.
2.
Стоял выходной день ранней весны. Угол, ставший настолько значимым для Д.К.Т., принадлежал суду.
«Кого я надеялась здесь встретить? – спрашивала себя Наташа. – Что мною движет, какая машинка бреда? Почему я всё это делаю?».
На ледяной корке одного из круглых окон – того, что находилось в тени и не успело оттаять – Наташа увидела застывших в полете птиц, чьи распахнутые крылья и заостренные хвостики несли на себе густые переплетения знаков, не поддававшихся прочтению. Наташа подумала, что лиана ее рисунков стремится к чему-то подобному – стать плотной до неразличения, воплотив свою сущность – заполнить и скрыть.
Мир предстал необыкновенно грязным, мысли о причинах поездки вызывали стыд и отвращение.
Наташа вернулась домой и уничтожила всё, что считала лишним. В мире Наташи открылась целая россыпь лакун, где могли зародиться новые, еще не известные возможности, которые если и не обещали глобальных перемен, то предполагали сколько-нибудь значимые сдвиги, хотя бы частичное невозвращение известного.
Однако освобожденные Наташей участки сохраняли свою стерильность и не поддавались заполнению. Их содержанием стала пустота. Почему так получилось, Наташа пока не знала, и предчувствовала очередной крах.
3.
Иногда Д.К.Т. очень хотелось оказаться беременной. Она не любила принимать решения самостоятельно, отчего выработала привычку полагаться на случай. Первая же ромашка, сорванная, например, в районе Ясенево, сообщила ей, что рожать всё-таки нужно. Следующая ромашка, уже из Новоясенево, должна ответить на вопрос зачем. Д.К.Т. садится на траву и рвет ромашковые лепестки, перечисляя варианты. «Для войны и ножа», - падает первый лепесток. «Для крепкого сна», - падает второй. «Для тратата», - падает третий, особенно длинный и белый лепесток. Четвертый порвался посередине и значил «ничего для». Лепестков много, и Д.К.Т. точно не поняла, какой вариант ей выпал, потому что последний лепесток оказался раздвоенным. Считать его за один или всё-таки за два? По осиротевшей сердцевине цветка бегали крошечные черные букашки. Д.К.Т. встала на ноги и собралась домой, ни в чем не сомневаясь. Она представила, как, пролетая над Россией, ее отец получает на орбиту смс-сообщение следующего содержания: «Я беременна. Твоя дочь. Буду рожать. Для чего-нибудь. Целую». Тогда свет, поднимающийся над Москвой, снова показался бы ему теплым, но мрак потемнел бы сильнее. А голубизна осталась бы прежней, голубой.

4.
Около пяти часов вечера Наташа надела темно-розовый плащ и неторопливо пошла на мост, размышляя о том, каково отцу на орбите и как он объясняет людям и самому себе пребывание в смертоносном пространстве.
На мосту стоял мужчина, которому Д.К.Т., проходя мимо, посмотрела прямо в глаза – и почувствовала, отдаляясь, что он смотрит ей вслед. Полы плаща развевались, нежно касаясь краями обратной стороны колен, а волосы, попавшие под воротник, приятно щекотали шею. Возникло странное ощущение, полное спокойного и тихого триумфа, что тело, отозвавшись очагами удовольствий, собралось в цельный и чуткий инструмент. Д.К.Т. будто далась самой себе непосредственно, неким действительным образом. Минута, в которую это произошло, оправдала, как показалось Д.К.Т., всю неприкаянность ее бесформенного прошлого.
Она остановилась на середине моста и закурила, всматриваясь в спокойную воду. Мужчина закурил рядом с ней. Ветер дул им в спины, унося сигаретный дым по направлению их взгляда, в сторону реки и заходящего солнца.
- Как красиво, - сказала Д.К.Т. – Люблю, когда много воды.
- И я. У Канта это называется возвышенным. Только мне, как человеку прагматичному, не совсем понятно, как с этим обойтись. Вот что нам, людям, делать с этой речкой?
- Кататься, - ответила Д.К.Т. и поймала себя на том, что вошла в блаженное состояние, где слова появляются будто сами по себе, но лишены свойственных им суеты и произвола. Освобождая от мучительной необходимости выбирать слова (и неизбежно всё портить), за Наташу стал говорить кто-то другой, и не чуждый ей, а дружественный, лучше всех знающий, что ей в действительности нужно.
Когда они рассекали реку на экскурсионном катере и капли горько-запашистой воды попадали на лицо Д.К.Т., она замерла от предчувствия тотальной близости той секунды, где осуществится ее жизнь. Прилив, наступление огромной волны, которая вернула Д.К.Т. ее глупый рот – пылинку-многогранник, полный жадности, крови и фантастического ликования игрока медлительной рулетки, поставившего ва-банк на сектор чуда и, после едва выносимого ожидания, получившего свой абсолютный выигрыш: падение на сладкую бескрайность, охваченную бурей.
- Как красиво, - повторяла Д.К.Т. – Как красиво.

5.
Онемевшие ступни напомнили Д.К.Т. о том, что скоро наступят холода. Она посмотрела левее своих ног – рядом оказались ноги в сандалиях такого же фасона, как у нее, но другого цвета. \

6.
Около пяти часов вечера Наташа приходила на мост. И прежде не совсем понимавшая, кто она, Наташа ощущала себя сердцевиной карусели, на которой кружатся самые разные женщины всех возрастов, не осознающие собственную немощь и обделенные чем-то важным. «Что мы все потеряли?» – Думала Наташа. Вдруг она увидела, как закапывает осколки разбитого кувшина, находясь на заднем дворе многажды повторяющихся в ее рисунках руин.
- Возвышенное? – переспросила Д.К.Т. – Чувство, которое вызывают у меня большие водоемы, огонь или, например, горизонт на закате, я называю невозможностью, памятью о ней и предчувствием, как это ни парадоксально, что она возможна. Жажда воссоединения с невообразимым, чем-то, где все осуществляется, чем-то, что больше языка, такой бессмыслицей, достижение которой – главный смысл из всех возможных. Бессмыслица и долгожданная немота. Невозможность почти как смерть, потому что в ней не остается такого тебя, какой ты обычно есть, окруженный возможным, разными возможными занятиями и состояниями. Эти мелкие дела могут довести тебя до невозможности – и сразу же теряют какой бы то ни было самостоятельный, а не вспомогательный смысл.
Вспоминая чувство необыкновенного спокойствия, которое опускалось на Д.К.Т. во время встреч с другим взглядом, она представляла их связь разворачивающейся на всемирной сцене перед лицами нечеловеческих инстанций. Пьеса, прекраснее которой еще не было, больше того, что принято называть жизнью – то есть, как раз таки жизнь подлинная – где они по очереди служат друг другу в каждой точке мира. Наслаждение отсутствовать, оставаясь живым, но неуязвимым и непроницаемым, ведь ты осуществился, но не в мире, а внутрь себя, и, тем самым, подчинил мир – он больше не ставит никаких условий, потому что тебе ничего от него не нужно. Полностью отдать себя во власть другому взгляду и его приглашению выйти к пределу. Желание быть на той стороне, где желаний не осталось, кроме одного – продолжать, длить это состояние. Д.К.Т. представляла, как другой взгляд притягивает ее длинным ремнем и пристегивает к себе, а потом заполняет все ее отверстия, выравнивает все выпуклости ее тела.
Д.К.Т. хотела навсегда остаться там, где говорить уже не надо.
7.
Ей осталось только плакать и просить, и вскоре другой взгляд покинул Наташу. Она лежала, спеленатая тоской.
Иногда она спохватывалась во фруктовых рядах супермаркета, где с настойчивостью перебирала фрукты, надеясь найти один, особенный фрукт сорта «Спутник».
- А может, - произнесла Наташа во мраке замерзших дней – и почувствовала, что слова просочились из нее светом, в котором нет тени, - он давно вернулся, и просто не хочет со мной видеться.
Она взяла чистый лист, кусочки угля, перья и тушь и начала рисунок. Из руин дворца привычно появилась лиана, сначала хрупко-игольчатая, затем подземно-грибная, после – цветочно-ягодная и замерла у края листа, Наташа позволила ей захватить часть стола – тушь не ложилась на стол и лиана превратилась в печальную линию темных капель рядом с левой рукой Наташи. Заправив перо, Наташа позволила ей быть. Рисование продолжилось, лиана легла на тело Наташи и плодоносила органами – в тех местах кожи, под которыми, предположительно, находились Наташины. Проверить было невозможно, а постоянные признаки жизни подавало только сердце, – и оно могло оказаться совсем не таким, каким изображается в анатомических атласах и какое вырастила лиана. Она, долго веясь на животе кишками, вдруг закончилась у пупка тонкой, едва заметной линией.
- Окей, - сказала Наташа, облизнув перо.
Тот, чьего возвращение она ждала, откладывая себя, не существовал.
Его не было не только у Наташи, но и у всякого другого.
Покачнувшись, она встала из-за стола. И тогда на ее голые плечи лег, требуя неусыпности и воспроизведения, мир.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah




πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney