РАБОЧИЙ СТОЛ

***

первый раз она остановила меня на 1/3 дороги от метро
три секунды я вытаскивала наушники
трижды она спросила
есть ли тут поблизости магазин где можно купить корм
для кошечек и собачек
вывески магазина бетховен меня ослепили
хотя было уже совсем светло

через какую-то неделю ей понадобился провод
она остановила меня недалеко от детской площадки
схватив за рукав как хорошо знакомую
ребёнок пролетел через горло трубы
рассеянно посмотрел на наш разговор
заскучав попятился обратно
я отступила на несколько шагов
сказала что не знаю никаких
проводов

в конце месяца вывеска улицы, на которой это всё случалось,
заметно покосилась
и стала мигать ещё неувереннее

первого ноября
я обернулась, почувствовав на своей спине чей-то взгляд
она стояла поодаль
собиралась ко мне идти

я теперь прячу все торчащие провода
потому что они смотрят
на меня

она приблизилась и крайне неуверенно
так, полушёпотом
почти что на ушко
сказала
что знает, что рядом здесь есть фотоателье
где делают портреты
в том числе на могильном камне
спросила, как мне туда пройти

мне?
тебе

сказала, что дело не терпит отлагательств
очень срочно нужна печать
могущая пробить твёрдую материю
такую, например, как камень

висящая на одном проводе
как на соплях
как молочный зуб на ещё не окрепшем нерве
вывеска полетела вниз

последний момент был когда
первый план: её лицо озарилось
на фоне: зияющие провода
всё равно что однополётный страх
в оголённых искрах


 

***

беда не держит: у неё надорваны лески,
истонченный волос,
грубые и покатые предплечья,
обращённые в прорубь,
в полуобороте спрашивающие по-человечьи,
но получающие в ответ такты мычания:
м
м
ммм
— то значит, что «совсем нет сил,
истончились
слова, потому и молчим»;
или: ааа а м м мыы
и полувздох-полувзгляд,
брошенный из стороны —
он совершенно непереводим.

 

***

бросали оземь хлеб — казалось, что о ладонь
прикосновение длилось два часа с лишним
все фонари покрылись инеем как закоптились
у мутного зрачка закатились ресницы, слиплись в мягкий снежный шар

по расстоянию падающего тающего снега
с неба
не видно совсем ничего: все дороги белы
все чёрные ветви теперь показывают себя со своей
белой заснеженной стороны

не с лучшей, наоборот, напротив,
с той стороны, что ни шагу не делает против
остального
уже не просто белого даже —
серо-стального
закатывающего глаза в сторону другой темноты

 

***

нет, этого не произойдёт:
доски, плотно прилепленные друг к другу,
ни за что не отпустят ближнего своего;
навалившиеся на соседние зубы
никогда не вспомнят о тесноте поэтического ряда;
корни, проросшие прошлой зимой, этой
не смогут пробить плотный палас земли —
ближе смотри, он всё равно что гроб.
этого никак не произойдёт,
потому что нечего перекладывать свои ощущения
на плечи хрупких материй, вещественное
не для того приобретает в твоём сознании форму,
оно как-то здесь само по себе стоит, ты вникаешь,
ты сверлишь взглядом, чувство твоё помещается рядом,
потому что ты ищешь продолжения, завороженно
ждёшь оцепенения от контакта с самим собой,
но когда оно что-то пищит в ответ,
мгновенно скрываешься в страхе

***

хруст снега добирает до головы. это ни плохо,
ни хорошо.
неплохо, нехорошо: просто линия посередине,
с размытыми

следами крошечных лапок. когти загибают
к дороге; пересекают; оказываются у проруби.

с другой её стороны два деда загибают углы у лески,
создают для мышей прозрачный дом,
субъектно-объектный,
линейный,
сворачивающийся в мышеловку,
где механизмы щёлкают:

трещат себе о мышах: щёлк-щёлк, мышка попалась в дом, щёлк;
обрушились на неё снега, щёлк-щёлк,
разве это плохо? щёлк
разве это хорошо?


 

***

человек с нулевой необходимостью —
опустившаяся до низов планка ходит под ногой,
на неё учтиво не наступают,
будто она самая страшная неустойчивая часть троллейбуса,
перемещающийся круг,
от которого не знаешь, чего ожидать завтра

не знаешь чего ожидать
завтра
через троллейбусово стекло
запотевшими руками дети
рисуют неуклюжих динозавров
своим собственным огнедышащим ртом
их зубья точат как о ножи
углы остроконечного города
разве тот самый город сможет дожить до завтра?
разве он
устроит