РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Дмитрий Дедюлин

АНГЕЛ СЕВЕРНОГО ОКНА

05-02-2019 : редактор - Женя Риц





знаете вы что-то или не знаете – вы всё равно только поплавок на поверхности старого пруда

или может вы знаете какую-нибудь забегаловку где вам хорошо? – тогда
зайдите в неё – сядьте на пластмассовый стул и закажите кофе – осмотритесь
пол выложен плиткой – у стойки стоит пухлая девица и поправляет причёску
и за ней батарея бутылок и светящийся экран на котором то появляются
то исчезают сэндвичи и бургеры с описанием и указанием цены а также
особого предложения от заведения – «купите королевскую пиццу и вы
получите в подарок…» – что я получу в подарок? – несколько минут
блаженного отдыха когда мысль исчезает в знойном мареве июньского
сияющего дня что остался за дверьми и пока тлеет моя сигарета я счастлив –
даже странно что в этом буфете можно курить – наверно договор с ментами
но я курю – официантка меняет пепельницы и я плаваю в густом дыму своего
неземного счастья которое когда-нибудь рассеется и я останусь один –
наедине с пустым столом на котором недопитая чашка кофе и пепельница
с дымящимся окурком и тогда я встану – отодвину стул и выйду в звенящий
полдень чтобы исчезнуть в его разноголосице как случайный звук с каким
какой-нибудь мальчик играет с теннисным мячом ударяя его об асфальт


ангел северного окна

я не верю в фатальность гендерного разделения – пол только необычный
инструмент который актуализирует нас в трёх измерениях– подвешивает нас
на пуповине – верёвочке в мире плоти – мы вовлечены в родовое –
в процессы старения, расцвета и умирания в то время как каждый из нас –
ребёнок живущий до плоти и не понимающий почему он всего лишь предмет
в мире родовых и межгендерно-тварных и товарных отношений но пол
может быть дорогой к тому кто позволил нам войти в этот мир
и определиться пусть даже безвольно и даже если ты опавший лист ты всё
равно оформлен и падаешь в грязь чтобы стать частью потока – мы лишимся
пола и воспарим как птицы чтобы застрять в узких бойницах Верхней
Империи сквозь которые воины смотрят на дневное сражение пыльных
и обезвоженных миров чтобы потом погрузиться вместе с городом в тёмную
ночь и пройтись по узкому лунному лучу протянутому к самой высокой
башне цитадели исчезнув в светлом отверстии тёмного полога сияющем как
щит Небесной Воительницы – Небесной Девы гонящей облака по небу
и опускающей золотую сеть звёзд чтобы выловить краба из тёмных глубин
и отправить его к столу Небесного Императора – Жёлтого Паладина глубин
и тёмных расселин


майн либер августин

ты – ребёнок который заблудился в большом городе составленном из отходов
цивилизации – составленном так как составляет дитя свои большие города
из кубиков чтобы тут же лёгким мановением руки их разрушить и ты –
ребёнок который блуждает в этом городе всматриваясь в витрины
опустевших магазинов – вот старая туфля, вот сумка из потёртой
крокодильей кожи, а вот рожок почтальона когда-то несшего сумку
с письмами в каком-нибудь альпийском селе наигрывая на рожке что-нибудь
из Моцарта а коровы бы мычали от восторга и млели а овцы блеяли и белый
туман окутывал эту сельскую Аркадию – а ты – ребёнок, ничего этого
не знаешь – ты видишь старый потрескавшийся рожок и ты отворачиваешься
от него чтобы взять ложку – ложку для обуви чтобы вдеть свою ногу
в старую туфлю и пошлёпать по лужам – вон видишь – уже осенний туман
окутывает аллеи парка, дождь моросит и ты спешишь к мосту пока его
не подняли стражники города – ведь это город цивилизационных отходов –
сюда пускают строго по пятницам с восьми до восьми и ты спешишь
к мосту – колченогий ребёнок, прихрамывая – одна туфля велика для тебя,
другая слишком мала – ты спешишь и вот ты уже скрываешься
за поворотом – одинокий ребёнок блуждающий в темноте по прелым листьям
в аллее парка – уже зажгли фонарь стражники моста и скоро наступит зима
и укроет всё белым саваном редкого снега который иногда выпадает в этих
местах


holly woodoo

Чехов жил в Чехии – нищенствовал, открывал никому не нужные актёрские
курсы, таскал щиты с наружной рекламой по улицам Праги, писал «Сахалин»
и «Даму с собачкой», а также «В овраге», вместе с Берроузом они мечтали
о покорении Голливуда – они пили абсент и чешское светлое пиво а потом
бегали за местными юбками пока Берроуз не вспоминал о своём мальчике
и не шёл в свою каморку – а Чехов слал резюме в Голливуд тратя последние
гроши на телеграф отправляя телеграммы властным магнатам фабрики грёз
пока в соседней харчевне не загорались огни и молочник не появлялся
на улице со своей повозкой полной бидонов (битюги мимо везли кирпич
цокая копытами) и он выкрикивал по-чешски: «свежее молоко» (мне кажется
это было в другой реальности – не так ли?) а зеленщик отпирал свою лавку –
возможно так оно и было пока Чехов писал свои никому не нужные сценарии
пока господин Рахманинов – великий композитор не сжалился и не сделал
ему протекцию в Холливуде – вот так вот и появилась знаменитая школа –
школа актёрского мастерства Михаила Чехова


я сбросил свой панцирь и просто иду по луне

просто человек занимающийся личностным ростом низводит себя до уровня
оболочки – нет не просто – он и есть оболочка – личность – это наши
социальные умения и мы падаем на дно мусорного бака – скребёмся ногтями
пока на нас вываливают съестные объедки и испорченные предметы
домашнего обихода а мы роемся в них выкладывая на железной площадке
наши вензеля, наши инициалы и наше слово великой любви к жизни –
«дыхание» – какие бы миражи не повлекло вдыхание курительных смесей
и аккуратно запакованный джойнт который уже принёс тебе сосед Васька
и ты поджигаешь косяк и неподвижно вдыхаешь сладкий дым уносясь
в Чёрный Вигвам и Белый Вигвам к миледи Толстый Лёд на котором уже
рисуют узоры проворные руки маленьких детей – любителей Снегурочки
и рождественского Оленя вострящих уши желая услышать далёкий звон
приближающегося Санта-Клауса


тасуйте колоду, неандертальцы

я понял почему большевики расстреливали буржуев – они применяли к ним
пролетарскую толерантность ведь буржуи были неполиткорректны
по отношению к политическим меньшинствам: большевикам, меньшевикам,
анархистам и эсерам хотя последних было много на этом узком пространстве
квазиполитического поля старательно расчищенного царской охранкой
для милых революционеров – революционеры играли в гольф головами
а в футбол царской короной – они перевоспитали человечество – мир никогда
не будет таким как прежде – красная зараза течёт по нашим жилам, красный
петух восходит в нашем сердце и красный май расцветает в голубых облаках
как алый пион – волшебное сердце юного космоса превратившегося
в клубящееся облако нашей любви и сыплющего град на землю чьи
виноградины сладки и хранят тяжесть тяжёлых лет – летнее солнце
Уссурийска, сопки роковой Маньчжурии и роты солдат возвращающиеся
после похода домой и грабящие поезда


я просто смотрю в ледяное окно луны и вижу как жёлтые крабы карабкаются по синим ветвям

стоит только чёрному отчаянию завестись в тебе как возле тебя появляются
кришнаиты, нигерийские спамеры и чёрные покойники атакуют тебя,
проповедники пишут тебе в личку и продают своего Исуса Христа – отдайся
нам и у тебя будет твой личный Исус Христос, очень много денег, «Порше
Кайен», обворожительная семнадцатилетняя нимфетка возляжет с тобой –
только позволь нам конвертировать твоё чёрное отчаяние – подставь нам
свой голый зад и мы поимеем его своим железным прутом – это
прут-мокрощуп – это прут-мокрошут – он шутит и щупает там где
мокренько – там где у тебя трещины как у керамического сосуда – там где
из тебя утекает понемногу жизнь – поэтому отдайся нам и мы приготовим
из тебя лучшее из блюд и съедим на завтрак – я так и вижу тебя – ты –
поросёнок с хреном – молочный поросёнок – в пасти петрушка и мы несём
тебя аравийскому принцу, Ивану Ивановичу Тюдолькову – народному
депутату и индийскому миллиардеру чтобы они скушали тебя и ты
превратился в ту самую субстанцию которой ты и являлся всегда – ты смутно
догадывался об этом но не мог осознать и вот ты – говно – плывёшь
по канализационным трубам в родимую стихию и пускаешь газы и мыльные
пузыри и вот ты падаешь в водопаде говна лучшей обделки в вонючее озеро
чтобы стать частью коричневой массы и чтобы зелёный блик луны
успокоился на гладкой неподвижной и блестящей в лунном свете
поверхности говноёма – поверхности подземного озера утекающего через
очистные сооружения обратно в города


моя маленькая дефективная лениниана

в то время как Владимир Ильич жевал сухую корочку вместе с рабочими
и крестьянами большевистской Российской империи Феликс Эдмундович
жировал на курортах Ниццы и Баден-Бадена, играл в рулетку, волочился
за красавицами – наш мир – это представление – не так ли? и когда всем
миром спасают шахтёров в Чили или туристов в Таиланде отправляя на убой
молодых и здоровых солдат в области локальных конфликтов – большие
войны мы щас не ведём, убивая гражданских «прицельно сброшенными
бомбами» и ракетами с электронным наведением, разрешая фармфирмам
производить лекарства с такими побочными действиями после интенсивного
курса лечения с которыми жить невозможно и вообще поощряя техногенный
прогресс который на самом деле является катастрофой – чем мы
занимаемся? – правильно – играем спектакль «Трое на качелях»: Бог, Сатана
и я, где Бог чертит круги на песке, Сатана раскачивает качели на сиденье
которых болтается тщедушное тело героя а ветер – внезапный ветер
шелестит листьями ивы у реки в то время как Бог вертя в руках самшитовую
палочку удаляется, Сатана бросает раскачивать качели – садится возле них
на песок где играл Бог и закуривает а идиотское тщедушное тело вылетает
из качелей и с глухим клёкотом падает на землю – малиновый закат опускает
солнце в зелёное море и семь всадников Апокалипсиса скачут и скачут вдоль
линии прибоя постепенно растворяясь в набегающей пене и глухом шёпоте
волн


я перебираю мелкие буковки вырезанные из белой бумаги
и кладу их на тёмную дощечку

жизнь и литература играют со мной в кошки-мышки – кто знал что я стану
каким-то писателем? – я был обычным заурядным задротом каких много –
деревянным мальчиком старательно размазывающим свои сопли
по деревянному столу и семенящим в ожидании своей удачи – я был один
из тех что тетешкают свои представления о мире в деревянных люльках
и никак не могут с ними расстаться и эта кукла в колыбели – это
разрисованное окошко в которое мы глядим думая что оно – мир становится
всё призрачнее всё прозрачнее пока наконец чернильная чернота
не проступает сквозь него и вот тогда тебе становится по-настоящему
хорошо и свободно – грудь вольно дышит и ты плывёшь сквозь озон – ты
серебристый лайнер который собьёт молния и он упадёт объятый пламенем
в чёрные пучины моря потому что только чёрная пучина примет тебя таким
каким ты есть – оно оставит твоё настоящее Я среди тысячи других букв –
оставит лежать в этом старом типографском ворохе – лежать в темноте
нежилого и советского помещения – как тёмный ангел лежит в деревянной
люльке раскачиваемой Кощеем чтобы взлететь выше ели чтобы поплыть
в пламенный восход – чтобы исчезнуть в нём так бесповоротно и так
навсегда


оцеола – вождь семинолов

сегодняшний наш гость – предводитель команчей – встречайте! – а скажите,
предводитель, вам часто случалось предварительно водить народ чтобы
потом привести его в кафе и угостить водкой, усадить на крашеные лавочки,
взять мяса, гарнир, десять бутылок «Русского стандарта» или «Хлебного
дара» и запеть песню о том как «летели дики гуси» а потом хлопнуть
по плечу ближайшего соратника и сказать ему: «сыграй нам на гармонике»
и он растянет меха и зальётся про трёх танкистов как курский соловей,
зальётся водкой, а ты будешь улыбаться, будешь тянуть лыбу, будешь
угощать всех мясом сам прожёвывая самые сочные куски и сок будет стекать
по твоему подбородку а потом вскочишь на лавку и запляшешь
комаринского – раздвигая ногами бутылки – ты уже на столе – в полной чаше
и сам не знаешь как там очутился – с притопом с присвистом прихлопом ты
пляшешь выделывая руками кренделя а ногами фиты а потом ты резко
садишься на лавку обрывая танец и тяжело дыша и смотря в пол на какое-то
пятно и размышляя о чём-то своём нынешнем сокровенном о своей тяжкой
доле быть предводителем команчей, руководителем народа и вести его
на Восток к Атлантическому океану там где лежат благородные Аппалачи
и чащи дубов осеняют тихие долины по которым текут ручьи журча
и сливаясь в полноводную реку впадающую в Тихий океан – вру – впрочем
и вы врёте – никакой вы не предводитель команчей а бухгалтер
из «Стройтреста», у вас старая жена и трое детей и живёте вы на одну
зарплату и пьёте вы по вечерам – 100 грамм тайком от жены пряча шкалик
в шкаф – в карман старого пальто и закрывая дверцу которая скрипит
как выпь на болоте а кулики уже взлетают и их бьют охотники влёт – два
помещика из соседней губернии которые приехали вас навестить да так
и остались ночевать не ведая что вам завтра на работу и писать финотчёт
и сводить дебет с кредитом в то время как старая жена звонит и напоминает
что надо купить молока и овсянки в супермаркете а также картошки и целую
курицу так как вы получили зарплату и можно купить мясо и устроить
маленький праздник семерым детям – праздник на троих – их ведь трое
но они двоятся в уставших глазах а седьмой ребёнок вы – лысый бухгалтер
из «Стройтреста» – заложник кропотливой работы и жертвенный агнец
неудач нашей хронически больной и убогой макроэкономики


вечерние размышления на берегу реки

 «кастрированный Уэйн Руни – это конечно круто – давайте отрежем ему
яйца» – сказал Мохаммед Али и защёлкал стальными ножницами – в это
время Мэрилин Монро плясала на сцене – её подружка сисястая старлетка
выдувала мыльные пузыри а Харви Кейтель прикладывал ствол к виску Тима
Рота – все веселились по-своему и только меня там не было – я один
и печальный бродил у реки Потомак – зашёл на какое-то сельское кладбище
под старыми дубами и могучими вязами и смотрел на изысканные кресты
покрытые арабской вязью – сарацины-христиане доплыли когда-то
до Америки и все погибли в бою со злобными сиу – я смотрел на эти кресты
похожие на мечи и думал: «вот ещё один народ канул в Лету – не осталось
о нём ни слуху ни духу – Господь оборвал лепесток на своём цветке и подул»
и лепесток полетел несомый ветром под сладкий колокольный перезвон
ближайшей церкви открытой потомками православных эмигрантов и упал
в холодные воды Потомака и скрылся среди мелкой ряби волн а я молчал
и думал о народе погибшем так странно и нескладно на заре Новой Эры
когда христиане ещё не завоевали Америку и толпы краснокожих ещё
скитались по долинам Новом Англии потрясая оружием и молясь своему
богу Маниту да будь он благословен как благословен Господь наш Иисус
Христос – Единый и Всеблагой Господь которого ничто не заменит в этой
Вселенной даже когда лепесток сольётся с волнами и индейцы на берегу
Потомака закричат: «сиу» и разбегутся бросая оружие


мой ласковый май в эдеме


мало ли круглых идиотов – мы живём в разобранном зоопарке – красочный
зверинец вокруг нас где львы катаются на ледяных продолговатых горках
а попугаи бросают лассо в воздух где зебры и жирафы бегут через полосу
препятствий протянутую вдоль улицы и успевают – все успевают в рай –
зелёный рай Господа нашего Ахиллеса – Его поразили в пятку а Он всё
живёт – а Он всё страдает вися на дереве прибитый к стволу копьём –
Господь наш Всевидящий и Всеблагой – в то время как мы раскачиваемся
в наших колясках и кричим: «уа-уа-уа» Господь гладит нас шершавой рукой
по голове и говорит: «на конфетку» – Господь показывает знаками что нужно
как можно быстрее съесть беспонтовую кайфовую конфетку но для этого
надо заткнуться – «не кричите малыши» – говорит Господь и малыши молчат
покачиваясь в своих колясках пока ленивые тигры ходят между ними
а чёрные шимпанзе прыгают с ветки на ветку – подбирает гнилой банан
и сжирает его одна обезьяна – потом торопливо улепётывает к купе тополей
в то время как я смотрю им вслед, ковыряю тростью в песке а после
рисования в сыпучей массе иду поигрывая тросточкой по аллее почти
не обращая внимания на кричащих малышей и высыпая себе в карман горсти
слипшихся шоколадных конфет – я не успел посмотреть – наверно «Красный
мак» или «Белочка» – всё что дал мне Господь я взял и вот иду овеваемый
белыми ветрами и только рука в кармане судорожно сжимает мягкие
конфетки да одинокая зебра всё скачет и скачет сквозь золотой обруч
протянутый одним фокусником в пёстром трико да голодные малыши
разевают рот и таращат глаза сидя в своих колясках без всякого
человеческого усилия катящихся по дорожкам парка


гёте – моя вторая тень

я – агент 007 а Вы – злая чебурашка и когда я прыгаю на одной ноге
я говорю себе «one two three four seven – я иду к тебе eleven» – и пропадаю
во тьме ночной потому что я – железная буратина и я убью тебя, мой
маленький гуттаперчевый слоник и отправлю спать к зелёным козлятам,
к синим слонам, к пьяным мистагогам и весёлым аистам потому что ты
провинился, слоник, ты упал на одно копытце и замахал хвостом а я не понял
тебя потому что был в шлемофоне и летел к далёким планетам ловить белых
чебурашек в песках Новой Англии и вот я здесь – стою перед тобой, мой
слоник, моя золотая звезда, мой юный ангел – дай я прикоснусь к тебе,
забавная мерзкая развратница – кухарка в заштопанном переднике – я –
Иоганн Вольфганг Гёте а ты моя – вечная жена и ты сваришь мне суп
с лавровым листом и белыми пельменями – пардон с красными клёцками и я
нальюсь твоей силой и буду плавать в тебе – вечный советник Гёте –
маленький мальчик который не сделал сегодня домашнее задание а потом
пойду в свою комнату и стану в угол вертя в руке глобус и рассматривая
Южную Африку где находятся копи царя Соломона – моего любимого царя,
который как и я был пленником золотистых кос этих смуглых наяд
спешащих убить своего внезапно выросшего кабана на этой ориенталистской
охоте – потому что они не могут жить иначе, потому что надвигается Ночь
и Южный крест уже ярко сияет в сиреневой темноте, вспыхивают зарницы
и огромные тучи ползут по бледному горизонту


милая коко, я скорблю по тебе

Коко умерла – умерла наша любимая обезьяна – давайте выучим одну из тех
белых горилл что ходят вокруг нас – выучим её английскому – две тысячи
слов и хватит – мы будем объясняться с ней жестами – будем носить ей еду
и воду, убирать за ней кал и мочу – ведь мы посадим её в клетку – нашу
любимую обезьяну – так мы всегда поступаем с любимыми – будем
расчёсывать ей волосы, шептать ей на ухо нежности а потом однажды
возьмём и убьём её – «чтоб ты умерла, наша любимая обезьяна!» –
воскликнем мы и вонзим ей в сердце нож и она медленно повернётся на бок
и упадёт – наша игрушка – наша любимая обезьянка – Коко – наша любовь –
наша раскаяние и наше преступление – Коко умерла – её больше нет и мы
падаем вместе с нашей нежностью выискивая с лупой следы когтей Коко, её
волосы, её запах чтобы забыть её навсегда – отложив это далёкое
воспоминание как слайд в угол нашей памяти – в сущности негатив
или дагерротип – потому что что мы знали о Коко? – она ушла – её больше
нет и только печальный силуэт рекламного плаката белеет вдали – силуэт
созывавший преданных посетителей чтобы полюбоваться творением
природы – нашей любимой обезьяной растаявшей в темноте этого
просторного вольера

 
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah




πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney